Светлана раздраженно захлопнула дверцу шкафа. Шестой раз Анатолий перекладывал носки из выделенного ящика на полку, где она хранила белье. Мелочь, конечно, но одна из тысячи подобных мелочей за тридцать шесть лет.
Толя, я же просила не класть сюда свои вещи, — сказала она, стараясь сохранить спокойствие.
Анатолий даже не оторвался от газеты.
А что такого? Мне так удобнее. Зачем усложнять?
Но мне неудобно! Я все разложила по своей системе.
Опять ты со своими системами, — он скривился, словно от зубной боли. — Какая разница, где лежат носки? Будь умнее, делай, как я говорю.
Эта фраза. Снова эта фраза. «Будь умнее, делай, как я говорю». Сколько раз за их совместную жизнь Светлана ее слышала? Сотни? Тысячи?
В груди что-то оборвалось. Светлана замерла с носками мужа в руках и вдруг со всей ясностью осознала — она больше не может. Просто физически не может больше уступать, подстраиваться, делать вид, что все нормально.
Я подаю на развод, — слова вырвались сами, прежде чем она успела их обдумать.
Анатолий наконец оторвался от газеты. Его брови поползли вверх.
Чего?
Я подаю на развод, — повторила Светлана, сама удивляясь своей решимости.
Из-за носков? — он расхохотался. — Света, ты в своем уме? Тридцать шесть лет брака коту под хвост из-за каких-то носков?
Не из-за носков, — тихо ответила она. — Из-за «будь умнее, делай, как я говорю». Из-за того, что я тридцать шесть лет была умнее. А сейчас хочу быть собой.
Что за чушь ты несешь? — Анатолий поднялся с кресла. — Какое «быть собой»? Тебе пятьдесят восемь лет!
Именно поэтому, — Светлана наконец отложила носки и выпрямилась. — Мне пятьдесят восемь, и я не знаю, кто я. Всегда делала, как ты говоришь. Всегда уступала.
И правильно делала! У нас крепкая семья благодаря этому!
У нас нет семьи, Толя. Есть ты и есть я, которая тебе прислуживает.
Вечером Светлана позвонила дочери. Рассказала все без утайки.
Мам, ты серьезно? — в голосе Кати слышалось изумление. — Развод?
Я больше не могу, доченька.
А я все ждала, когда ты решишься.
Что? — теперь уже изумилась Светлана.
Мам, папа тебя задавил своим характером. Ты всегда уступала, всегда его слушалась. Я в детстве думала, что так и должно быть. А потом поняла — ты несчастна.
Неужели это было так заметно?
Неужели это было так заметно? — Светлана сжала телефон крепче.
Мам, ты перестала петь. Помнишь, как ты раньше пела на кухне? А потом папа сказал, что это его раздражает. И все — тишина.
Светлана вспомнила. Конечно. Она любила петь. Всегда мечтала заниматься вокалом. Анатолий называл это блажью.
И путешествовать перестала, — продолжала Катя. — И с подругами почти не видишься. И одежду покупаешь только ту, что папе нравится.
Катюш, я боюсь, — призналась Светлана. — А вдруг я не справлюсь? Без него?
Мам, ты всю жизнь справлялась. Просто теперь будешь делать это для себя, а не для него.
На следующий день Светлана записалась на консультацию к юристу.
Ирина Владимировна, серьезная женщина с добрыми глазами, внимательно выслушала ее историю.
Значит, разменивать квартиру не хотите?
Нет, — твердо ответила Светлана. — Я уйду. Катя поможет снять жилье. Мне просто нужно знать свои права.
А работа у вас есть?
Да, я бухгалтер в строительной компании. Двадцать лет стажа.
Когда Светлана рассказала о своем решении Галине, коллеге по работе, та восхитилась:
Ну ты даешь! В нашем возрасте — и такие перемены!
Страшно, Галь. До дрожи.
А разве не страшнее так и прожить — на чужих условиях?
Вечером Анатолий встретил ее в прихожей. Лицо серьезное, руки скрещены на груди.
Надумала глупостей? — спросил он вместо приветствия.
Я не передумала, если ты об этом.
Света, ты в самом деле хочешь разрушить семью из-за какой-то блажи? Одумайся! Куда ты пойдешь? Кому ты нужна в твоем возрасте?
Раньше эти слова заставили бы ее отступить, испугаться. Но сейчас что-то изменилось.
Себе, Толя. Я нужна себе.
Анатолий рассмеялся, но в его смехе слышалась неуверенность.
Без меня пропадешь! Кто тебе кран починит? Кто полку повесит?
Сантехник и мастер на час, — спокойно ответила Светлана. — У меня есть работа, я могу себе это позволить.
Две недели спустя Светлана переехала в небольшую однокомнатную квартиру недалеко от работы. Анатолий не помогал, демонстративно ушел к другу «выпить». Катя привезла вещи матери на своей машине.
Мам, ну как ты? — спросила дочь, расставляя посуду на кухне.
Странно, — призналась Светлана. — Боюсь и радуюсь одновременно. А что люди скажут?
Какие люди? — удивилась Катя.
Ну, родственники, соседи…
А что бы ты сказала, если бы твоя подруга решилась на такой шаг?
Светлана задумалась. Восхитилась бы ее смелостью? Позавидовала бы?
Поддержала бы, — честно призналась она.
Вот и я тебя поддерживаю, — Катя обняла мать. — Знаешь, я впервые за много лет вижу в твоих глазах… жизнь.
Первое утро в новой квартире Светлана встретила в полной тишине. Никто не храпел рядом, не ворчал, не требовал завтрак. Она сварила себе кофе — крепкий, с корицей, как любила, а не слабый, как предпочитал Анатолий. И впервые за долгие годы включила музыку во время завтрака.
Возвращаясь с работы, Светлана купила в цветочном магазине горшок с фиалками. Анатолий всегда был против комнатных растений — «только пыль собирают». Теперь фиалка заняла почетное место на подоконнике.
Через неделю раздался звонок. Анатолий.
Светка, ты там еще не одумалась? — голос звучал непривычно неуверенно.
Нет, Толя. Я все решила.
Ты хоть понимаешь, что натворила? Тамара с Виктором звонили, спрашивали, что случилось. Что мне им говорить?
Правду, — просто ответила Светлана.
Какую правду? Что моя жена на старости лет с ума сошла?
Что твоя жена решила пожить для себя. А вообще, я уже не твоя жена, Толя. Документы поданы.
После этого разговора последовала череда звонков от родственников и знакомых. Реакции были разные.
Светочка, что люди скажут? — причитала сестра Анатолия. — В вашем возрасте! Стыдобища!
Я прожила тридцать шесть лет, думая о том, что скажут люди. Хватит, — твердо ответила Светлана.
Бывшая одноклассница Нина, наоборот, поддержала:
Молодец, Светка! Я своего так и не решилась бросить, а теперь поздно. Не оглядывайся назад!
Однажды вечером в дверь позвонили. На пороге стоял Анатолий с букетом гвоздик.
Света, давай поговорим, — глаза красные, щетина неопрятная. — Я все понял. Я изменюсь.
Толя, поздно, — она не пригласила его войти. — Тридцать шесть лет поздно.
Я без тебя не могу! Ты хоть понимаешь, как мне плохо? Кто борщ сварит? Кто рубашки погладит?
Светлана вздохнула. Даже сейчас он думал только о себе.
Я тебе сто раз говорила, что хочу петь. Что мечтаю путешествовать. Ты хоть раз спросил, как мне плохо?
Да брось ты! Какое пение в твои годы? Что за детские фантазии?
Светлана молча закрыла дверь. На следующий день она записалась в вокальный кружок при доме культуры. Руководитель, Елена Петровна, прослушав ее, всплеснула руками:
Какой у вас чудесный голос! Где вы раньше были?
Дома, — улыбнулась Светлана. — Всегда была дома.
Вечерами она стала ходить на репетиции. Познакомилась с другими участниками — в основном женщинами ее возраста. С некоторыми быстро сдружилась. Особенно с Верой, энергичной вдовой, которая вела фотокружок в том же доме культуры.
Светлана, приходи к нам на занятия! — предложила она. — Будем вместе учиться фотографировать.
Да что ты, какая из меня фотография? Я никогда этим не занималась.
А когда начинать, если не сейчас? — подмигнула Вера.
И Светлана пошла. А потом записалась на экскурсию по городу с группой энтузиастов-краеведов. А потом — на мастер-класс по акварели.
Катя, навещая мать, только диву давалась:
Мам, я тебя не узнаю! Ты как будто… ожила!
Знаешь, я и правда ожила, — призналась Светлана. — Только страшно иногда.
Чего страшно?
А вдруг я зря все это? Вдруг это блажь, как Толя говорит?
А ты счастлива сейчас?
Светлана задумалась. Счастлива ли она?
Светлана задумалась. Счастлива ли она? За эти месяцы она научилась столькому, познакомилась с таким количеством людей, сколько не встречала за десятилетия семейной жизни. Ее утро начиналось не с обязанностей перед мужем, а с чашки ароматного кофе и планов на день.
Да, — произнесла она наконец. — Впервые за много лет я действительно счастлива.
Развод оформили быстро. Анатолий, поняв, что Светлана не вернется, превратился из уговаривающего в обвиняющего.
Эгоистка! — бросил он при последней встрече у юриста. — Всю жизнь мне отдал, а ты…
Светлана только покачала головой. Теперь она видела ситуацию ясно — не она бросила их семью. Семьи давно не было. Была привычка, были обязанности, была зависимость, но не было главного — уважения и любви.
Как-то Светлана вышла после репетиции и увидела возле дома культуры Анатолия. Он выглядел каким-то потерянным, осунувшимся.
Вот, значит, как ты теперь живешь, — произнес он, оглядывая ее.
Рядом со Светланой стояли Вера и другие участницы хора. Они собирались вместе поужинать в кафе напротив.
Да, Толя.
А мне что делать? — в его голосе прозвучали жалобные нотки.
Жить своей жизнью, — просто ответила она. — Как я живу своей.
Анатолий долго смотрел на нее, на ее новых подруг. Как она улыбалась.
Ты стала другой, — произнес он. — Жена как жена была. А сейчас ты кто?
Я Света, — она улыбнулась. — И всегда ею была, просто ты не замечал.
Он кивнул, словно принимая эту правду, и, ссутулившись, пошел прочь. Светлана почувствовала не злорадство, а странное облегчение. Наконец-то он увидел ее настоящую.
Через неделю состоялась встреча выпускников их школы. Светлана долго сомневалась, идти ли, но Вера настояла:
Покажи всем, какая ты теперь! Пусть видят, что жизнь только начинается!
Вечер проходил в ресторане. Бывшие одноклассники, теперь солидные мужчины и женщины, рассказывали о своих детях, внуках, достижениях. Когда дошла очередь до Светланы, она просто сказала:
А я недавно развелась. После тридцати шести лет брака начала новую жизнь.
В комнате повисла тишина, а потом Нина, та самая одноклассница, что поддержала ее по телефону, захлопала в ладоши:
Молодец, Светка! Не каждый решится!
К концу вечера, когда все немного расслабились, кто-то предложил:
А давайте, как в юности, споем!
Светка всегда хорошо пела! — вспомнил кто-то. — Давай, Свет!
Раньше она бы отказалась, застеснялась. Но не сейчас. Светлана встала и запела «Эхо любви» — песню, которую всегда мечтала исполнить на публике, но не решалась.
Голос, окрепший за месяцы занятий, звучал уверенно и чисто. Когда она закончила, в комнате воцарилась тишина, а потом грянули аплодисменты.
Светка, да ты звезда! — восхищенно выдохнула Нина. — Почему раньше молчала?
Потому что привыкла молчать, — честно ответила Светлана. — Но больше не буду.
Домой она возвращалась окрыленная. В тот вечер позвонила Катя:
Мам, я купила нам путевки в Сочи на две недели. Поедешь?
В Сочи? — Светлана растерялась. — Но… я никогда так далеко…
Пора начинать, — рассмеялась дочь. — А потом, если понравится, махнем в Европу. Всегда же мечтала увидеть Париж?
Мечтала, — прошептала Светлана, чувствуя, как к глазам подступают слезы радости.
Она выглянула в окно, где начиналась весна. На подоконнике цвели фиалки, на стене висели ее первые фотографии, на столе лежали ноты новых песен. На календаре была отмечена дата отъезда в Сочи.
Впервые в жизни Светлана не жила по чужому расписанию, не подстраивалась под чужие желания. Впервые она действительно слышала свой внутренний голос — и следовала ему.
Она вспомнила, как недавно на занятии вокалом Елена Петровна сказала:
Светлана, когда вы начинали, ваш голос был зажат, словно вы боялись петь в полную силу. А сейчас — слышите разницу? Вы поете свободно!
Да, это и была главная перемена. Свобода. Не от мужа,не от обязательств — от страха быть собой.
Перед сном Светлана открыла дневник, который начала вести после переезда, и записала:
«Сегодня я поняла, что быть собой — это не эгоизм, а честность. Самое удивительное, что за эти месяцы я не только нашла себя, но и стала ближе с Катей, обрела настоящих друзей. Раньше я думала, что быть хорошей — значит всегда уступать. Теперь я знаю: быть хорошей — значит быть настоящей. В пятьдесят восемь моя жизнь не заканчивается. Она только начинается. И я больше не буду молчать».
Засыпая, Светлана улыбалась. Завтра был новый день, ее день. И она точно знала, как хочет его прожить.
