— Я всё правильно понимаю, Кирилл? — Алина стояла у окна, закутавшись в домашний плед, с видом, который обычно бывает у женщин, уже всё решивших. — Это был план? Жениться, вселиться и начать приводить родню? У нас тут, значит, филиал коммуналки, да?
— Алиночка, ты сейчас на эмоциях, — Кирилл поднял глаза от ноутбука, морщась так, будто его выдернули из-за важной переписки с Кремлем. — Никто никого не приводит. Станислав — мой брат. У него временные трудности. Временные! Мы же семья…
— О! Вот только не надо мне сейчас включать «мы же семья». Станислав лежит на моём диване уже третью неделю. И ест, между прочим, из моих тарелок. А вчера он выпил мой йогурт. Персиковый. Последний.
— Ты серьёзно сейчас? — Кирилл рассмеялся, но смех вышел натужный, без искры. — Из-за йогурта?
— Из-за того, что я живу в своей же квартире, как будто я тут в гостях! — вскинулась Алина и подошла ближе. — А мама твоя? Почему она считает нормальным приходить без звонка, а потом делать замечания, что у нас якобы пыль на телевизоре?
— Это телевизор, Алина. На нём всегда пыль. Природное явление. Как снег в Сибири, — пробормотал он и потянулся за чашкой.
— А когда она предложила переставить мебель и сказала, что мы неправильно обустроили спальню, ты тоже считал, что это нормально?
Кирилл не ответил. Он сидел, уставившись в одну точку, и медленно крутил чашку в руках. Так обычно делают люди, которых загнали в угол, но которые всё ещё надеются из него вырулить. Возможно — задом наперёд.
— Я тебе скажу, что ненормально, — продолжила Алина, уже тише, но опасно спокойно. — Нормально — когда супруг стоит на стороне жены. А не включает «между двух огней» каждый раз, как мама заходит с тапочками и советами.
— Послушай… — начал он, но она уже отвернулась.
— Ты же знал, Кирилл, что это моя квартира. Бабушка её на меня переписала, потому что она меня любила. А теперь твои родные считают, что раз ты сделал здесь ремонт, то автоматически стал совладельцем.
— Я ни слова не сказал про переписывание, — запротестовал он, вставая. — Это всё Виктор Семёнович. Он просто высказал юридическое мнение…
— Юридическое мнение он может высказать своей кошке, если она, конечно, захочет слушать, — Алина бросила на него острый взгляд. — А то он тут развёл адвокатскую консультацию, как будто я с ума сошла и сама не понимаю, что происходит.
Они замолчали.
За окном мело. Март в Москве бывает таким — вроде уже и весна, но по ощущениям февраль с характером.
Алина медленно подошла к дивану, на котором валялись чужие носки. Судя по цвету и запаху — вчерашние. Осторожно, двумя пальцами, как биолог-исследователь, она взяла их и швырнула в стирку.
— Мне кажется, ты просто хочешь быть один, — вдруг сказала она, и в голосе её не было упрёка. Только усталость. — Ну, или не один. А вот в этой всей… своей стае. Где все знают, как лучше, что кому положено, кто что должен и на чьей стороне правда.
— Ты драматизируешь, — буркнул Кирилл, и это было, пожалуй, худшее из возможных ответов.
Ты драматизируешь — фраза, после которой женщины встают, молча надевают пальто и уходят. И если мужчина не вылетает за ней босиком, спотыкаясь об шнурки, то всё. Можно закрывать главу.
Алина не ушла. Пока.
Она просто открыла шкаф и молча начала складывать вещи в сумку.
— Ты куда? — голос Кирилла стал выше на полтона.
— Куда-нибудь, где меня не будут заставлять делиться жилплощадью с твоей мамой, твоим братом и семейным юристом, — холодно сказала она, запихивая в сумку джинсы и кофту. — Понимаешь, я тут не под сдачу живу. У меня это, как ни странно, дом.
— Ты серьёзно?
— О, ещё как.
Он метался за её спиной, как мышь в магазине сыров, не зная, за что схватиться. Впервые за долгое время у Кирилла не было подходящей реплики.
И вдруг в коридоре раздался звонок. Алина застыла.
— Только не говори, что это она, — медленно выдохнула она.
Кирилл сглотнул.
— Может быть, Станислав что-то забыл?
— Он здесь живёт, Кирилл. Что он может забыть?
И действительно. На пороге стояла Валентина Петровна в норковой шапке и с банкой солёных огурцов.
— Я тут решила вам передать немного домашнего, — радостно сказала она и протянула банку, как жезл власти.
Алина посмотрела на банку, потом на Валентину Петровну.
— Очень мило, — кивнула она. — А ещё, может, у вас найдётся ключ от квартиры? Чтобы вы не стучали, а сразу заходили?
Валентина Петровна непонимающе захлопала глазами.
— Ой, Алиночка, ну что ты так? Я же как лучше…
— Вы всегда как лучше, — прервала её Алина. — Но лучше — это не всегда хорошо.
Она закрыла дверь, обернулась к Кириллу, который стоял, как будто его только что ошпарили кипятком, и спокойно добавила:
— Я поживу у подруги. А ты подумай, Кирилл. Про то, что важнее — квартира, где тебе делают солёные огурцы, или женщина, которая в ней живёт.
Она вышла. Платье на ней было домашнее, старенькое, но походка — королевская.
А Кирилл остался один. С банкой огурцов в руках и маминым голосом в голове: «А ты подумай, сынок. Квартиры не каждый день достаются».
— Я так и знала, — сказала Юля, наливая Алине вино и доставая из духовки два перепекшихся круассана, которые должны были стать романтичным ужином. — Он, между прочим, мне ещё тогда не понравился. Помнишь, он приехал на первом свидании с мамой?
— Это не было первое свидание, — устало возразила Алина. — Это был его день рождения. И она просто… подвозила.
— В двадцать восемь лет? Серьёзно? Если мужик ездит с мамой — он и живёт с ней, просто через тебя.
Алина сидела на краешке дивана, в носках с зайцами, и пила вино как лекарство: медленно, с осторожностью и надеждой, что поможет.
— Я, главное, всё делала по уму, — тихо сказала она, глядя на подоконник, где почему-то стояла Юлина бритва и фигурка Дарта Вейдера. — Ни в кредитах, без ипотек, квартира есть, работа стабильная, психотерапевт — два раза в месяц, по графику… А вышло как у тёти Лиды — с мужем, у которого в голове кооперативная лавка: всё по уму, но чужое.
— Ты просто нарвалась на паразита. Они такие, знаешь… ухоженные, мягкие, вежливые. Но размножаются делением. Сегодня он, завтра брат, потом мама, а там и юрист в тапочках…
— Кстати о юристе, — Алина поставила бокал. — Угадай, кто сегодня звонил?
— О, не томи.
— Виктор Семёнович собственной персоной. Сказал, что хочет встретиться и «обсудить дальнейшие шаги цивилизованно». Я, говорит, человек мирный, но Кирилл переживает, что ты ведёшь себя импульсивно. Представляешь?
— Импульсивно?! Это он, значит, живёт на твоей жилплощади, спит в твоей кровати и устраивает корпоративы у тебя на кухне, а ты — импульсивная?
Алина усмехнулась. Грустно, но честно.
— Ты знаешь, он как-то сразу соскочил с любви на выживание. Как будто всё, что было, — это такой долгосрочный план по получению жилья с бытовой техникой. Причём желательно, чтоб хозяин ещё и убирался.
— Да потому что они так и делают, — Юля пожала плечами. — Игорь у моей сестры тоже сначала был «зайка», а потом стал главным бухгалтером её гардероба. Через год уже выяснял, можно ли ему претендовать на половину зимнего пуховика.
Алина молчала. Где-то внутри неё сидела дурацкая девочка с глазами как у кота из «Шрека», которая всё ещё надеялась, что Кирилл скажет: «Я всё понял, прости, я мудак, уезжаю к маме, пусть она мне гладит носки, а ты живи счастливо». Но Кирилл не звонил. И не писал.
Писал его юрист.
На встречу с Виктором Семёновичем Алина пришла в светлом пальто и с выражением лица «поцелуй меня в кодекс». Он сидел в кафе на Пушкинской, ел морковный пирог и щурился, как кот, который, кажется, нашёл мышку, но не уверен, стоит ли её есть.
— Алина, здравствуйте! — с театральным удивлением протянул он руку. — Как хорошо, что вы согласились. Мы же с вами взрослые люди…
— Начали с комплиментов. Приятно, — отозвалась она и заказала двойной эспрессо. — Вы только сразу скажите: вы здесь как кто? Как друг семьи? Или как тот, кто хочет отжать у меня квадратные метры?
Виктор Семёнович поёрзал.
— Ну зачем вы так. Кирилл хочет решить всё мирно. Он вас уважает…
— Так сильно, что прислал адвоката вместо себя, — перебила она. — Слушаю вас, Виктор Семёнович. Только давайте коротко и без «мы же семья».
Он достал папку. Папки — это всегда плохо. Даже если в них открытки.
— Здесь возможный проект соглашения. Мы предполагаем, что вы можете… как бы это сказать… — он замялся. — Отступить от части прав в обмен на…
— На что? На обещание, что его брат перестанет есть мой йогурт? — Алина откинулась на спинку стула. — Вы, кажется, забыли, кто владелец квартиры.
— Формально — да. Но Кирилл вложил значительную сумму в ремонт. Это может быть расценено как инвестиция в общее имущество…
— Угу, — кивнула она. — И сколько стоит трёхлетний ремонт с хлипким ламинатом и дверями, которые закрываются, если их пнуть?
— Алина…
— Виктор, если вы хотите поговорить — говорите не как юрист, а как человек. Как человек, который понимает, что кто-то здесь врал. Жил за чужой счёт. И планировал остаться.
Он замолчал.
Кафе вокруг жило своей жизнью: кто-то ел пасту, кто-то обсуждал погоду. Алина смотрела в окно и вдруг поняла — всё. У неё больше нет потребности объяснять. Уговаривать. Спорить.
— Я, наверное, пойду, — сказала она спокойно. — А вы передайте Кириллу, что если он хочет что-то делить, пусть идёт в МФЦ. Там тепло, вежливо и есть кулер с водой.
— Вы ведь его любили, — сказал Виктор вдруг. Почти с человеческой интонацией.
Алина встала.
— Да. А теперь я себя люблю чуть больше.
И ушла. Без пафоса. Но с достоинством.
Вечером она включила старый фильм, зажгла свечу с запахом ванили и набрала воду в ванну. Телефон молчал.
И слава богу.
Иногда тишина — это лучшее, что может с тобой случиться.
— Ты понимаешь, он просто взял и пришёл, — говорила Юля, размахивая ложкой с овсянкой. — Без предупреждения, без звонка. Типа, вот он я, и давайте делать вид, что это нормально.
Алина с утра стояла у плиты в халате и не чувствовала ни злости, ни страха. Только лёгкое раздражение, как от того, что в носке дырка или чай остыл.
— Я же говорила — у него сегодня суд по алиментам, он решил разом заехать к двум женщинам: к бывшей и к матери, — фыркнула Юля. — Бонусом забрать утюг. Мужская стратегия.
Алина помолчала, потом кивнула.
— Знаешь, самое интересное — он даже не поздоровался. Просто прошёл мимо, снял куртку, как будто его выгнали не полтора месяца назад, а на пять минут во двор покурить.
Юля вытаращила глаза.
— Подожди, в смысле прошёл мимо? Ты что, пустила его?
— Не я. Светлана Васильевна. Она пришла, как ни в чём не бывало, якобы «взять документы» — и заодно захватила сына, его брата и ящик яблок. Говорит: «Алина, у нас тут беда, Кирилл простужен, можно он полежит?»
— Простужен?! Он что, шестилетний котёнок?
Алина наливала кофе, как будто слушала чей-то анекдот. Только шутка всё никак не кончалась.
— Юль, я ведь почти поверила. Смотрю: сидит такой, несчастный, серый, как мышь, носом шмыгает. Пледом укрылся, крошки по дивану рассыпал… и на меня глазёнками смотрит, как будто всё ещё можно. Как будто всё, что было — это я сама себе придумала.
— И?
Алина усмехнулась.
— А я взяла и ушла на работу. Пусть валяется. Я не няня.
К вечеру ситуация достигла абсурда: Кирилл лежал с термометром под мышкой и пил грушевый сок. Его брат смотрел сериал на планшете. Светлана Васильевна готовила «их любимую гречку». Алина вошла, как в театр абсурда, и вдруг поняла: сейчас будет не сцена. Сейчас будет финал.
— Кирилл, поднимись, — сказала она спокойно.
Он обернулся. У него были носки с оленями и та самая майка «Star Wars», которую она ему дарила два года назад. Тогда она думала, что у них всё будет. Дом, дети, отпуск. А теперь — олень в майке, мать у плиты и брат, залипающий в «Три кота».
— Что? Мне плохо. Мама сказала, что…
— Мама здесь никто. Это моя квартира, — сказала Алина. — Я тебе не няня, не санитарка и не источник грушевого сока. Я женщина, у которой вы все тут сидите, как будто она обязана.
Светлана Васильевна вытерла руки об полотенце.
— Алина, ну что ты начинаешь… Ты же была адекватной девочкой. Мы ж как семья…
— Мы — это я. А вы — это гости, — отчеканила она. — И у вас пять минут.
— Ты серьёзно? — Кирилл сел, держа термометр как гранату.
— Серьёзнее, чем когда выходила за тебя замуж. Я тогда, видимо, шутила.
Светлана что-то буркнула про бессердечность и женскую истерию. Брат сказал: «Можно я досмотрю серию?»
Алина подошла, выключила роутер.
— Нет.
Кирилл вскочил.
— Ты думаешь, тебе будет лучше без меня? Алина, ты просто одна останешься! Кому ты такая нужна, с твоими загонами и характером?!
Она посмотрела на него, как на валенок после весенней слякоти.
— Лучше быть одной, чем с кем-то, кто не умеет ни любить, ни уходить достойно.
Он хотел что-то сказать, но дверь уже была открыта. Юля стояла на пороге, с бутылкой вина и выражением лица «а я предупреждала».
— Помощь звать? — спросила она бодро.
Алина покачала головой.
— Не надо. Они уже уходят.
Через двадцать минут квартира снова наполнилась тишиной. Густой, приятной, как плед. Алина села на подоконник, открыла вино и включила музыку. Не грустную, не «я — сильная женщина» и не «он был, а я ушла». Просто музыку.
Юля принесла две пиццы и старый блокнот с заголовком «планы на жизнь».
— Ну что? — сказала она, кусая сырный край. — Готова писать с чистого листа?
Алина посмотрела на неё и вдруг рассмеялась.
— Готова. Только теперь у меня ручка чётче пишет. И стирать не буду.
На кухне пахло свободой, вином и новой главой.
И это была совсем другая история.
