— Алло? Алина? Добрый день. Это Светлана, мы снимаем у вас квартиру на Артиллерийской. У нас тут к вам вопрос… — голос на другом конце провода звучал неловко, будто женщина собиралась сообщить плохую новость.
Алина вздрогнула, глядя на подгоревшую гречку. Дети орали где-то в коридоре, на кухне стоял стойкий запах перегоревшего масла, а за спиной тяжело дышала Валентина Михайловна, как будто дожидалась момента для укора.
— Светлана? Какую квартиру?.. — переспросила Алина, даже не сразу поняв, о чём речь.
— Ну, ту, на Артиллерийской… Где мы с мужем живём уже третий год. Мы просто хотели уточнить, будете ли вы поднимать аренду, как говорила ваша мама… То есть, свекровь ваша.
Алина замерла, как будто кто-то вдарил ей под дых.
— Подождите, вы… аренду платите? Кому? — голос её сорвался на визг.
— Ну как… как обычно. Валентине Михайловне. Она с нами с самого начала и общается. Разве не вы… — Светлана замялась. — Ой… простите, может, я чего-то не поняла. Просто договор у нас с ней, мы думали…
Алина медленно опустила телефон. Сердце застучало где-то в горле. Квартира. Та самая. Бабушкина. Наследство. Она оставила её как запасной аэродром, как гарантию спокойствия, как… что угодно. Но точно не для этого.
В комнату вошла Валентина Михайловна с тяжёлым, усталым видом, как будто только что тащила на себе мешки с цементом.
— Кто это тебе названивал с утра пораньше? — усмехнулась она, взяв чашку и уставившись на кофейную гущу внутри. — Только я вчера вымыла посуду, а ты опять весь жир расплескала. Ты как готовишь вообще?
Алина медленно повернулась, взгляд остекленел.
— Это Светлана. Из Артиллерийской. — Голос её был сдержанным, но внутри всё бурлило, как кастрюля, оставленная на плите. — Она сказала, что аренду платит тебе.
Валентина Михайловна фыркнула, как будто услышала нечто возмутительно глупое.
— Ну а кому ещё? Я с ними всё сама уладила. Тебе с детьми только бегать, да в телефоны свои пялиться, какие тебе договоры. Я всё решила, чтобы вам легче было. Деньги в семью шли.
— В какую семью, Валентина Михайловна? — Алина встала, сцепив пальцы. — Ты хоть понимаешь, что ты сделала? Это моя квартира. Моё наследство. У меня на неё документы. Ты вообще не имела права…
— Ой, да брось ты, — перебила свекровь, отмахнувшись. — Квартира как квартира. Стояла без дела. Мама твоя умерла, царствие ей небесное, и ты тогда ревела, что не знаешь, как жить будете. Я и решила, что лучше деньгами помогать, чем пылью она покроется. Все нормально.
— Ты помогать решила? — Алина шагнула ближе, её голос дрожал. — Я три года таскаюсь по врачам с детьми, экономлю на себе, а ты жила на мои деньги, ещё и делала вид, что это — от большой доброты?
— Вот только не надо устраивать сцен, Алина, — резко ответила Валентина Михайловна, щёлкнув пальцем по чашке. — Ты вообще знаешь, сколько коммуналки за ваш дом плачу? Сколько стоит еда, которую ты с полок только в рот суёшь? Я не у себя её ворую, между прочим. А у соседей спроси, у них вообще всё в кредит. А ты вон — в своей квартире, как барыня, сидела бы.
Алина хотела что-то сказать, но в этот момент в коридоре показался Алексей. Муж. Сын своей матери. Он встал между ними, как будто защищал кого-то. Но не жену. Это точно.
— Что за крики? — пробурчал он. — Что опять началось?
Алина повернулась к нему, выдохнув через силу:
— Алексей. Твоя мать сдавала мою квартиру. Без моего ведома. Получала деньги. Годами. Тебе это известно?
Алексей потёр глаза. Вид у него был такой, будто он только что вернулся с шахты и мечтал просто сесть и съесть свой борщ, но его, как всегда, втянули в войну.
— Алиночка, ну давай спокойно… Я знал. — Он потупил взгляд. — Она же делала это ради нас. Деньги шли на семью. Не начинай сейчас…
— Не начинай?! — Алина схватилась за спинку стула. — Ты знал? Ты молчал? Всё это время?! А я думала, ты просто… слабак, а ты, оказывается, просто предатель!
— Да кто ж тебе предатель! — вскинулась Валентина Михайловна. — Да не было бы меня, вы бы с детьми по съёмкам шлялись! Я, между прочим, эту квартиру сдавала как могла. И деньги пускала в дом! Что ты орёшь-то, как базарная?!
— Потому что вы украли, — тихо сказала Алина, чувствуя, как её колени дрожат. — И, кажется, в этой квартире, Валентина Михайловна, мы жить больше не будем.
— Ой, конечно! — махнула рукой свекровь. — Уходи. Переезжай в свою двушку, с тараканами и протекшим потолком. Посмотрим, как ты одна выкрутишься. Алексей с тобой не поедет. Правда, Лёш?
Алексей стоял молча.
И в этот момент Алина поняла: тишина хуже любого ответа.
Она вытерла руки о фартук, сняла его и аккуратно повесила на крючок. Внутри всё застыло. Больше не было боли. Была только холодная решимость. Как будто кто-то за неё уже всё решил.
— Я поеду туда, Валентина Михайловна. Сегодня.
— И забирай детей, свои кастрюли и слёзы, — отрезала свекровь, беря кружку. — Здесь тебе больше ничего не светит. Я и так вас тянула, как могла. А ты ещё и предъявы кидаешь.
Алина кивнула.
— Вот именно, ничего не светит. Ни мне, ни вам.
Она прошла мимо Алексея, который даже не попытался её остановить.
Иногда, чтобы увидеть, кто есть кто — нужно просто услышать тишину вместо защиты.
Она ушла собирать вещи.
А в доме осталось только варёное молчание и запах подгоревшей гречки.
Утро началось с перетянутой спины и осознания, что одна подушка — это мало, а когда на полу спят двое детей, у которых сбились биоритмы, — это уже почти война.
Алина открыла глаза в своей бабушкиной квартире. И всё бы ничего — стены стояли, окна не провалились, даже пыль на полках лежала с таким достоинством, будто это не заброшенная двушка, а музей. Но вот только вместо лёгкости от «я теперь свободна» в ней была… странная, колючая тишина. Из разряда тех, когда ты ждёшь, что сейчас кто-то зайдёт и крикнет: «Алина, ты с ума сошла, возвращайся домой!» — а никто не заходит.
И самое обидное — Алексей не приехал.
Не позвонил.
Не написал.
Даже голосовое не наорал.
Зато позвонила Светлана. Снова.
— Алина, добрый день. Извините, что тревожу, но вы же всё-таки собственник квартиры, верно? Просто мы хотели понять — нам искать новое жильё или ещё поживём?
Алина смотрела в окно, где застыли машины, будто специально давали ей время подумать.
— Живите. Пока. Но аренду теперь будете платить мне. И я приеду на днях, посмотрю, в каком состоянии квартира, хорошо?
— Конечно, конечно! Простите, что мы… ну, вы понимаете…
Алина отключилась.
За окном март давился остатками льда, по полу ползли игрушки, а на кухне посуда, привезённая в спешке, выглядела как чужая. Всё было вроде бы своё, но не своё. Даже дверь — старая, перекошенная — будто спрашивала: Ты надолго?
И в этот момент позвонили в домофон.
Она вздрогнула. Бросилась к трубке.
— Кто там?
— Это я, Лёша, — глухо ответил голос.
Её сердце подпрыгнуло, как будто дурная надежда всё-таки успела за ней прицепиться в рюкзаке. Она нажала кнопку. Сама не поняла зачем. Могла не пускать. Могла быть сильной.
Но была не сильной.
— Привет, — буркнул Алексей, ввалившись в прихожую с той самой сутулостью, которой обычно отпугивают женщин ещё до свадьбы. — Я… хотел поговорить.
— Поговорить? Через три дня молчания? — Алина скрестила руки. — Или у мамы закончился суп, и ты пришёл, чтобы пожрать?
— Ну не начинай сразу, — сморщился он. — Я всё переваривал. И с ней говорил. И… ну… неправильно всё вышло.
— Серьёзно? Неправильно вышло? Алексей, ты вообще слышал себя? Моя квартира. Мои деньги. Твоя мать. И ты три года держал язык за зубами.
— Я не хотел скандалов, — он опёрся на стену, как будто устал жить. — Ты же знаешь, какая она. Если ей что-то в голову стукнет — хоть лбом бейся. Она всё равно по-своему сделает.
— А ты? — Алина прищурилась. — Ты у нас в семье кто? Её сын или мой муж?
— И то, и другое… — неуверенно пробормотал он.
— Нет, Алексей. Уже ни то, ни другое. — Она прошла в кухню. — Слушай, тебе кофе налить или ты как на допрос пришёл?
— Если честно, я не пил кофе с утра. У неё закончился, — сказал он с таким видом, будто это была самая трагичная новость в мире.
Алина фыркнула, наливая воду в чайник.
— Вот оно — настоящее предательство. Без кофе оставить родного сына.
Он усмехнулся, но тут же осёкся. Они молчали пару минут.
— Я думал, ты простишь, — тихо сказал он. — Как всегда.
— Ну, значит, плохо думал, — так же тихо ответила она. — Я много чего прощала. Даже когда ты меня в роддоме забыл забрать. Помнишь?
— Ну это я… тогда у меня машина сломалась.
— Конечно. А когда ты не пришёл на утренник Маши, потому что у тебя «форс-мажор» — это тоже машина?
— Да. Ну, почти. Пробка.
— Пробка длиной в шесть лет, Алексей. — Она повернулась к нему. — Пробка, в которой ты стоишь между своей матерью и своей семьёй. Но теперь этой семьи нет. Потому что я вышла из машины. И пошла пешком. В свою квартиру. Понял?
Он вздохнул. Взгляд — на пол, на свои ботинки, потом снова на неё.
— Я не хотел, чтобы всё так закончилось.
— А ты что думал? Что я всю жизнь буду жить в доме с женщиной, которая распоряжается моей жизнью, моим мужем, моими деньгами, а ты будешь делать вид, что ничего не происходит?
— Я просто не хотел войны.
— Алексей, — она поставила перед ним чашку, — война началась, когда ты встал не на ту сторону. А я просто решила сдаться. И уйти. Иногда капитуляция — это и есть победа.
Он молчал. Долго. Потом вздохнул:
— Можно я поживу тут немного? С детьми повижусь. С тобой…
— Ты серьёзно? — Она чуть не рассмеялась. — Алексей, ты знаешь, почему ты здесь? Потому что тебе у мамы кофе закончился. Не потому что ты меня любишь. Не потому что ты прозрел. А потому что тебе неуютно. А я — не гостиница. У меня, конечно, есть бабушкина двушка, но она не под сдачу. Понимаешь?
Он встал. Быстро. Наверное, чтобы она не успела сказать ещё что-то. И всё равно она сказала:
— Передай маме, что я подаю на перерасчёт арендной платы. И если она не вернёт хотя бы часть денег — будет суд.
— Серьёзно?
— Более чем. Я мать двоих детей. А знаешь, кто самый опасный человек на свете? Уставшая мать с документами на квартиру.
Он кивнул. И ушёл.
Алина ещё долго сидела на кухне. Потом выдохнула.
Окно в квартире было кривое, чайник старый, а на стене висела бабушкина полка с керамическим гуськом — символ домашнего уюта и тотального отсутствия вкуса. Но почему-то она впервые за много лет почувствовала себя хозяйкой своей жизни.
И всё-таки… чертовски обидно, что даже кофе сварить — не на кого.
Алина сидела в коридоре, подпирая собой входную дверь, как будто та могла открыться сама и вывалить в её жизнь кого-то лишнего. Сумка с документами стояла рядом, в ней всё: свидетельство о собственности, копии договоров, бумаги от бабушки, распечатки переводов от арендаторов. Всё — до последней квитанции. Всё — чтобы было, если вдруг придётся отстаивать своё.
Она не собиралась мстить. Нет. Её душа уже вышла из той стадии, когда хотелось поорать, стукнуть дверью, разбить тарелку. Теперь она просто хотела справедливости. И молчания.
Телефон мигнул — Светлана. Новое сообщение:
«Алина, мы подыскали себе вариант, съезжаем в конце месяца. Спасибо, что дали время. И извините…»
Она посмотрела в окно. Солнечный март делал вид, что уже апрель, но по асфальту ползли лужи с льдинками, как напоминание: весна — это иллюзия. Как и семья, где нет доверия.
Мама, я хочу обратно, — ворвался голос Маши из комнаты.
— Куда — обратно? — Алина вошла, сжимая губы.
— Ну… туда. Где папа. Где мультики. Где бабушка готовит вкусные макароны.
— А здесь невкусные? — попыталась улыбнуться Алина, присаживаясь рядом.
— Здесь пусто, — Маша по-взрослому посмотрела на неё. — Здесь ты злая.
Алина замерла.
— Я… устала, Машенька.
— А ты поспала бы, и стала добрая, — философски сказала дочка и пошла рисовать (не картину, к слову — а жёлтое солнце фломастером прямо на шкафу).
В этот момент снова зазвонил домофон.
Алина на секунду подумала, что это Алексей. Или Валентина Михайловна с чемоданом упрёков и банкой варенья. Но нет.
— Алина Александровна? Здравствуйте. Мы с агентства недвижимости. Вы вчера оставляли заявку на продажу квартиры?
Она ошарашенно смотрела в глазок на двоих молодых парней в куртках с логотипом и папками под мышками.
— Я заявку не оставляла.
— А… странно. Заявка на вашем имени. Мы просто должны были посмотреть квартиру, сделать предварительную оценку.
— Подождите. Кто оставлял?
— Указано: Валентина Михайловна, ваша мать. Но номер и имя — ваши.
У Алины перехватило дыхание.
— Простите, я ничего не продаю. До свидания.
Она захлопнула дверь. Прислонилась спиной. Тишина в доме стала вдруг зловещей. Телефон тут же завибрировал.
— Ты чё творишь? — написала Валентина Михайловна.
— Это ты что творишь? — отстучала Алина. — Снова без спроса суёшься?
Ответ пришёл почти мгновенно:
— Я пыталась помочь. Мы с Лёшей подумали, что вам будет лучше, если вы купите что-то поновее. Там, ближе к школе. А это — старая квартира. Продали бы, вложили. Ну… я только хотела как лучше.
Алина зарычала. Настоящим, звериным звуком, от которого даже сын из-под пледа вынырнул, испуганно мигая.
— Хотела как лучше? После того, как три года собирала с неё аренду и покупала себе биокресло с массажем? Ты решила ещё и продать её без меня?!
— Тебе бы всё помнить. У тебя злопамятный характер, Алина. Это от матери твоей. Она мне сразу не понравилась.
Алина рассмеялась. Даже не горько — истерично.
Позвонил Алексей.
— Ты видела, да? — виновато начал он.
— Видела. Ты снова всё знал, но ничего не сказал.
— Я ей сказал, чтоб не лезла. Но она же… Ну ты знаешь, какая она.
— Алексей, ты… как это сказать мягче… тряпка.
— Алина…
— Нет, правда. Мама сказала — ты пошёл. Мама решила — ты сделал. Мама хочет — ты соглашаешься. А я с кем живу, а? С тобой или с ней?
— Слушай, не начинай опять. Я просто хотел, чтобы все были довольны.
— А теперь довольны? Вот сейчас, скажи мне честно, ты доволен?
— Нет, — выдохнул он. — Я вообще ничего не понимаю уже. Всё летит, как в прорубь. Ты с детьми, квартира, мама…
— Алексей, — перебила она. — Знаешь, что я поняла?
— Что?
— Что ты — не проблема. И даже не твоя мама. Проблема в том, что я себя больше не предам. Ни за что.
Он молчал. И она молчала. В эту секунду всё было сказано.
Позже, вечером, она смотрела, как дети лепят из пластилина кошку, которая больше похожа на картошку, и вдруг подумала — а ведь это и есть счастье. Не идеальное, не отфотошопленное, не «всё по плану». А вот такое — с заляпанной мебелью, своей, законной квартирой, и телефоном на беззвучном.
Она встала, достала папку с документами, аккуратно положила её в верхний ящик комода и закрыла.
Всё. Никаких арендаторов. Никакой Валентины Михайловны. Никакого Алексея.
Дом — это не место. Это — где тебе спокойно.
А потом был стук в дверь. Неожиданный, уверенный.
Она открыла.
— Здрасьте. Я риелтор. Вы звонили — хотели купить что-нибудь побольше?
Алина удивлённо посмотрела на него.
— Я? Нет. Не звонила.
— Странно. Ваш номер. А фамилия… Впрочем, бывает. Извините.
— Подождите. — Она вдруг улыбнулась. — А что есть у вас? Трешки? С кухней побольше?
— Конечно. И в соседнем доме, и чуть дальше. Под ипотеку, под маткапитал — как скажете.
— Запишите мой номер. На этот раз точно мой. Пойду посмотрю.
— А муж? — неуверенно спросил риелтор.
— Мужа запишите в раздел «история». А квартиру — в «будущее».
И она закрыла за собой дверь.
Теперь — только вперёд.
