— Вика Сергеевна?
Она поднялась с пластикового стула, будто со скамьи в травмпункте: медленно, придерживаясь за подлокотник, будто от усталости шатался пол.
В помещении банка пахло влажной тряпкой и кофе из автомата. Очередь за её спиной вздохнула.
Вика прошла в кабинет — небольшой, с серой плиткой на полу и облупленным плинтусом у стены. На столе — кипа бумаг, монитор с табличкой «Пожалуйста, не опирайтесь».
— Вот здесь, здесь и вот тут, — сотрудница показывала ручкой, — это договор на ипотеку, это график выплат, а это — страхование жизни.
Жизни. Вика усмехнулась краем губ — почти автоматически. Она давно не называла то, чем живёт, этим словом.
Подписала.
Когда она вышла из банка, воздух показался резким, как после ссоры. Вика остановилась у стеклянных дверей, достала телефон, на мгновение замерла. За неделю до этого Максим, с которым они прожили почти пять лет, сказал: «Я больше не могу. Устал. Всё через силу. Я ухожу.» Уходил тихо, с рюкзаком и в куртке, которую Вика ему когда-то подарила. Часто ссорились: он не держал слова, забывал важное, тратил деньги на ерунду, а потом обижался, когда она просила быть серьёзнее. Но всё равно казалось — они семья. Или почти.
После его ухода в квартире стало странно тихо. Ни звона кружек, ни шумных вздохов перед сном. На третий день одиночества она просто открыла ноутбук и набрала: «квартира в Краснодаре студия ипотека».
Нужно было куда-то двигаться. Хоть куда-то.
Она решила, что нужно срочно что то менять в жизни, потому что за много лет ничего не произошло, а квартира, это мог бы быть хороший толчок.
Через месяц она стояла у двери новой квартиры. В новостройке, на краю города — где ещё не ходят автобусы по расписанию, а соседи здороваются без уверенности.
Пыль, треск перфоратора за стеной, запах пенопласта и бетона в подъезде. С ключами в кармане и рулеткой в сумке, Вика впервые вошла одна.
Голая бетонная коробка. Провода из стен, голые плиты, шум стройки через щель в окне. Она провела пальцами по шершавой стене, провалилась в пыль и неожиданно засмеялась.
Села прямо на низкий подоконник.
— Мой, — сказала тихо. — Дом.
Начались «рабочие выходные». Вика ехала на рынок в семь утра, с кипой списков в телефоне и замученной сумкой через плечо. Плитка, затирка, грунтовка — всё нужно выбрать, всё — купить самой.
Она ходила с продавцами вдоль рядов, спорила, записывала цены, фотографировала упаковки. Одни обещали скидки, другие — просто исчезали. Один рабочий взял предоплату и пропал. Второй — смело обманул с объёмом штукатурки.
— Вы же сами не считали, — пожал плечами.
Вика считала. В блокноте, в телефоне, на ладони. Каждый квадрат, каждый мешок.
По вечерам она мыла руки от пыли хозяйственным мылом, ела вермишель из кружки, спала в спальнике под двумя куртками — в углу, где меньше тянет.
Окна без штор, света нет, розетки — в коробке.
Но был план: закончить за три месяца. И она шла по плану.
Однажды, на обеде в офисной кухне, Алёна посмотрела на неё с удивлением, как на кого-то с другой планеты:
— Ты с ума сошла, — сказала Алёна. — Ты даже на море не ездила в отпуск.
— Потом, — ответила Вика, глядя в таблицу на экране. — Вот закончу, поеду.
Она взяла потребительский кредит. Мебель — в рассрочку. Ела в столовке, покупала яйца по акции, проезжала свою остановку — потому что засыпала в маршрутке.
В голове — цифры. На стене — скотч с метками. На телефоне — фото ламината и сообщений с заказчиками.
Слово «отпуск» стало абсурдом.
— О, молодец, — говорил брат по телефону. — Купила — теперь всё будет. Уважуха.
— Это не купила, это вписалась в пожизненный квест, — устало шутила Вика.
— Ну ты же сама хотела. А то у всех ничего, а у тебя — своё.
Свое. И только её. И только она — за всё.
Мама звонила нечасто.
— Как ты, доча?
— Работаю. Ремонт. Всё по плану.
— Ты у нас стойкая. Умничка. Я вот тёте Лене рассказала — она сказала: повезло тебе с дочкой. У неё ничего нет, а ты вон — с квартирой.
Вика молчала. Не хотела никого разубеждать. И не знала, зачем.
Однажды вечером в квартире было особенно сыро, будто сырость поселилась в стенах, окна запотели.
Вика села на ведро у стены и молча смотрела в бетон.
Рядом стояла чашка с засохшим супом. На подоконнике — клеёнка, заклеенная скотчем.
— Потерпи ещё, — сказала она вслух. — Всё закончится. Потом будет тепло.
Она верила.
Когда в спальне появился диван, Вика подумала: всё. Теперь можно жить. Без коробок. Без мешков с цементом в углу. С кухонной зоной, с полками, с занавесками. С чаем на подоконнике.
Она перестала просыпаться от сквозняков. Стало чуть теплее. Чуть чище. Чуть проще дышать.
Первой приехала племянница — Соня.
— Ну ты вообще! — восхищалась она, снимая кроссовки. — Как будто не сама всё делала! Тут и ремонт, и плиточка, и кухня! Боже, я бы тут жила.
— Жить не надо, — улыбнулась Вика. — Просто переночуй, как договаривались.
Соня осталась на три дня. Ела всё, что находила в холодильнике, расплескала тональный крем на покрывало, забыла выключить утюг.
— Ты же всё равно одна, чего тебе жалко? — бросила между делом.
Комната тогда замолчала. На полсекунды. И Вике стало неловко за своё «неудобно».
Потом приехала тётя Лена — «в поликлинику». Потом — брат с женой и ребёнком: «отдохнуть на юге». Потом — подруга мамы, «на пару дней, пока билетов нет».
Кто-то включал чайник и уходил, не дождавшись — пока вода не выбегала из носика. Кто-то — просил плед, потому что «окно большое, дует». Один раз ребёнок разрисовал стену маркером. Другой — уронил керамическую миску.
Никто ничего не предлагал. Ни в счёт, ни в помощь.
— Ну ты же сама всё устроила, тебе не сложно, — говорили.
Вика ела на кухне, когда все уже спали. На табурете, в наушниках. Чтобы не слышать, как кто-то сопит в шаге от неё — за шкафом, на диванчике, временно превращённом в постель.
Стирала за всеми. Мыла ванну. Прятала документы. Иногда просто сидела в ванной, пока не гас экран телефона — просто чтобы не говорить.
Она по-прежнему платила ипотеку и второй кредит — за мебель.
Один раз, держа в руке счёт за коммуналку, она поняла, что не может себе позволить даже новый телефон — экран треснул давно, а тачскрин жил своей жизнью. Зуб болел — терпела.
Однажды она зашла в банк. Опустила плечи, шепнула, не глядя:
— Мне бы… отсрочку. По платежу.
Сотрудник улыбался профессионально, но Вике казалось — он видит всё. Всё.
Она вышла, села на ступень у остановки, и смотрела на мокрый асфальт.
Деваться было некуда — она выставила на продажу второй свой телефон, который ей нужен был для работы. Когда позвонил покупатель, она только что проснулась, после не долгих переговоров, потом переписок все быстро решилось и произошло страшное для нее на тот момент. Через минуту со счёта ушло 35 тысяч. Оказалось, что она наивно попалась на мошенников!
Это были деньги на следующий платёж.
Вика сидела у стены, поджав колени, как когда-то — в бетонной коробке. Только тогда была надежда, а теперь — дыра.
Она достала телефон. Пролистала контакты. Начала звонить всем, кто когда-то у неё жил.
— Привет… Слушай, у меня такая ситуация…
Ответы были разные, но суть одна. Кто-то не брал трубку. Кто-то переспросил, будто не понял. Кто-то говорил: «Ой, у нас самих туго».
Никто не помог.
Единственной, кто ответил, была Катя — бывшая одногруппница.
— Давай встретимся, — сказала Катя.
В кафе Вика сначала молчала. Потом выдохнула:
— Ты же не обязана… Я просто… я не знаю уже, куда.
Катя не задала ни одного вопроса. Просто перевела деньги на счет.
— Потом отдашь. Не спеши.
Когда Вика вернулась домой, она заперла дверь и облокотилась на неё спиной.
В квартире было тихо. Никого. Ни сумок у входа, ни детских кроссовок, ни чужих пледов.
Она долго смотрела на выключатель. Потом на зеркало. Потом включила камеру на телефоне и начала снимать.
— Здесь плитка, которую я клеила в кредит, — говорила она в экран. — Дверь, которую устанавливала сама. Это не гостиница. Это — мои нервы. Моя жизнь.
— Здесь я оставила здоровье. Больше никаких ночёвок, никаких мы поживем. Больше никаких «перед экзаменом». Всё.
Она выложила видео в семейную группу.
Реакции не было. Только мама позвонила:
— Ты что, совсем с ума сошла? Зачем ты так?
Вика повесила трубку. Без слов.
На утро Вика проснулась в тишине. Такой, которую не надо делить. На полу не было ни чужих пакетов, ни раскиданных зарядок. Никто не шаркал в туалет босиком, не хлопал дверцей холодильника. Воздух стоял прозрачный, как после грозы.
Она поставила воду. Выпила чай у окна. Без мыслей, без телефона. Просто сидела. В голове было ровно. Ни тревоги, ни злости. Только какое-то новое, непривычное спокойствие. Как будто всё время жила в гуле — а теперь нажала «паузу».
Ранее она сделала копии ключей от квартиры всем — брату, тёте Лене, Соне, Алле. Тогда это казалось доверием. Близостью. Поэтому решила все исправь.
Вызвала мастера по замкам. Без лишних разговоров объяснила: «Хочу всё заменить». Без копий. Только для себя. Мастер ушёл, оставив новую связку. Вика долго держала ключи в ладони — тяжёлые, с острыми краями. Потом положила их в ящик и медленно закрыла. Глухо, с щелчком.
На следующий день, Вика открыла окно. С улицы тянуло майским солнцем, вкрадчивым, сухим. Шторы — отодвинула. Пыль — стряхнула ладонью. Достала ведро, губку, залила воду. Начала мыть окна — впервые не потому что надо, а потому что хочется видеть дальше. Музыка играла из телефона — старая, лёгкая, с университетских лет. Что-то, под что они с Катей когда-то танцевали в общежитии, босиком, на пятом этаже.
После обеда она нашла номер Кати и написала:«Спасибо. Я всё помню. Верну. Главное — ты мне поверила. Это было самое важное. Ты даже не представляешь как меня выручила!»
Катя ответила через полчаса:«Я знала, что ты справишься. Береги себя.»
Вика пошла в душ. Горячая вода текла по шее, плечам, лопаткам — будто смывала всё, что липло к ней годами. Все эти просьбы, как под копирку: «перед экзаменом», «на пару дней», «ты же не против». Всё вымывалось. Она вытерлась медленно, не торопясь. Надела рубашку, которую давно не доставала — мягкую, с мятой текстурой. Заварила кофе. Достала себе кусок пирога из холодильника. На столе не было ни чужих кружек, ни крошек, ни незакрытых банок. Только её чашка. Её тарелка. Её дом.
На следующий день она удалила семейную группу. Без пафоса. Просто вышла. Брат написал «Ты чего?» — не ответила. Мама звонила ещё раз — не взяла. Она устала быть удобной. На душе было ровно, как в квартире после уборки.
К вечеру она вышла в магазин — просто за яблоками и свечками. Вернулась, поставила свечу на подоконник, зажгла. Села рядом. За окном шёл дождь. Первый за долгое время. Вика смотрела, как капли стекали по стеклу, как свет свечи дрожал от сквозняка. Её плечи были расслаблены, дыхание — ровное.
И вдруг поняла — ей не холодно. Не страшно. Не одиноко.
Просто — тихо.
И в этой тишине было что-то похожее на счастье. Спокойное, без желания кому-то его доказывать.
Она поняла: дом — это не место для всех. Это — её место. И если кому-то не хватит ужина или ночлега, если кто-то обидится, что дверь осталась закрытой, — значит, так и должно быть. Её жизнь больше не раздаётся по частям. Теперь сначала — для себя.
