— Ты совсем, что ли, с ума сошла? — Людмила Викторовна даже не пыталась скрыть негодования, встряхивая руками так, будто стряхивала с них грязь. — Ушла от мужа! Сама! У кого язык повернётся такое рассказать?
Александра, стоя у двери родительской квартиры с двумя чемоданами, чувствовала себя не столько гостьей, сколько лишней. Прошло шесть лет с тех пор, как она уехала к мужу, и три часа с того момента, как хлопнула дверью его квартиры. В голове всё ещё звенела его последняя фраза: «Хватит ерундой страдать. Хочешь работать — работай. Но дома ничего меняться не будет».
И всё. Шторы закрыты, беседа закончена. Только вот «ерунда» — это была не просто работа, а её первая настоящая должность в районной библиотеке, куда она устроилась вопреки его иронии и пассивному презрению. Слово «библиотекарь» вызывало у Ивана лишь смешки, как будто она пошла не работать, а марки лизать.
— Ма, я не к тебе за одобрением, — устало сказала Саша, протискиваясь мимо матери в коридор. — Мне переночевать негде. Просто пущу корни здесь, если не против.
— Переночевать! — Людмила Викторовна повернулась в сторону кухни, при этом даже не обернувшись. — Ага. И кто тебе сказал, что у нас тут проходной двор? Это тебе не Иван — здесь за квартиру платить надо, а не просто пыль по подоконникам сдувать. Электричество, вода, газ. Всё дорожает. Ты, может, с мужем помиришься, а?
— Мам, я не просила комментировать. Просто дайте место на диване. И чай, если можно.
Дом был всё тот же — с облупленным кафелем на кухне, безвкусными жёлтыми обоями в цветочек и этим вечным телевизором, на котором крутили бесконечные ток-шоу. Только Александра теперь смотрела на всё это глазами взрослой женщины, а не девочки, которой казалось, что мама знает, как правильно.
Из глубины коридора вышел Николай Иванович. Глаза сонные, в руках пульт от телевизора. На Александру посмотрел как на тень из прошлого.
— Приехала, значит? — буркнул он. — А чего одна?
— Потому что хватит жить чужими ожиданиями, пап. Мне 42. Я хочу жить по-своему.
— Ага, значит, теперь ты сама себе режиссёр? Ну-ну.
Саша сжала пальцы. Вот так встреча. Ни «как ты», ни «что случилось». Только претензии, как в какой-то коммунальной драме. Даже таксист, что вёз её от метро, был доброжелательнее.
— Где Юлька? — спросила она, снимая куртку. — Всё ещё за границей живёт?
— Тут она, тут, — отмахнулась Людмила Викторовна. — В гостиной своей сидит. Мы ей комнату так и оставили. Не то что тебе. Всё, что ты делала, как пыль с полки — стерлось.
Вот и честно, подумала Александра. Прямо в лоб. В гостиной пахло лаковыми духами и новым телефоном. Юлия, её младшая сестра, сидела на сером диване, покачивая ногу, уткнувшись в экран. Длинные ресницы, свежие ногти, и даже домашняя одежда — как с витрины.
— Ну ты даёшь, — сказала Юля, не поднимая головы. — Свалить от мужа в таком возрасте — это надо было умудриться. А он симпатичный, кстати. Я бы на твоём месте потерпела.
— Вот поэтому ты — не на моём месте, — тихо ответила Саша, присаживаясь на край кресла.
— Ты что, реально в библиотеке работать собралась? — подняла на неё глаза Юля и чуть фыркнула. — Ну слушай, если хочешь заново себя искать, то начни хотя бы с чего-то приличного. Хоть в турагентство пошла бы — там платят. Или в салон. Тебе бы освежиться, кстати…
— Я не за советами пришла, Юль, — голос Александры дрогнул. — Я просто больше не хочу быть женой-декорацией.
— А кем ты хочешь быть, Саш? — вмешалась мать с кухни. — Одной? Без детей, без мужа, без поддержки? Жить на зарплату библиотекаря и слушать, как соседи ремонт делают? Ты вообще соображаешь, что делаешь?
Александра встала и пошла в коридор. Стоять там, в этой душной, пахнущей лавандой квартире, становилось невыносимо. Всё в ней — даже фотографии на стенах — говорило: «Ты тут — чужая».
Вздохнув, она достала из сумки ключи от бабушкиного дома — тот, что стоял на отшибе, за старым мостом, куда автобус теперь ходит только дважды в день. Там не было газа, да и вода только из колонки. Но зато там было тихо.
И никто не смотрел на неё, как на несостоявшуюся актрису семейного театра.
Я не провалилась, я просто наконец вышла из чужого сценария, — подумала она и направилась к выходу. — Ты куда это? — окликнула мать. — Даже не поела!
— Спасибо, — кивнула Саша. — Я уже сыта. По горло.
И хлопнула дверью. Без аплодисментов.
Саша ехала в автобусе, который будто сошёл с советского плаката: облезлая краска, запах солярки и водитель, курящий на остановках, как будто так и должно быть. Старенький ПАЗик качал из стороны в сторону, а за окном мелькали однообразные поля, редкие сараи и покосившиеся столбы с оборванными проводами.
В кармане лежал кнопочный телефон, который она вытащила из ящика в родительском доме — её собственный смартфон остался у Ивана. Не потому что забыла — просто не захотела брать с собой ничего из той прошлой жизни, даже адресную книгу.
Бабушкин дом встретил тишиной и запахом пыли. На крыльце лежал тот же старый коврик с надписью «Добро пожаловать», и, как всегда, за ним прятался ключ. Саша открыла дверь, вдохнула затхлый воздух и закашлялась.
— Ну здравствуй, свобода, — хрипло сказала она и включила фонарик на телефоне.
Дом был пустой, но не чужой. В детстве она приезжала сюда летом — бабушка угощала её варёной сгущёнкой и рассказывала сказки, которые придумывала сама. Теперь же здесь было ни сгущёнки, ни сказок, только пыльные занавески и ободранные стены. Хотя, нет — занавески Саша сняла сразу же. Она пришла не в гости, а жить.
Первые дни прошли в хлопотах: убиралась, мыла полы с уксусом, вымела паутину. Купила в магазине у автостанции пару кастрюль, простынь и пакет гречки. Соседи смотрели с интересом: «вот же, городская вернулась». Но не лезли. Разве что баба Вера с соседнего участка протянула пару банок варенья и коротко бросила:
— Говорят, ушла от мужа. Умная. Только теперь тебе никто спасибо не скажет. У нас тут все свои.
Саша кивнула. «Свои» — это те, кто живёт по шаблону. Муж, пенсия, огород, таблетки утром и сериал вечером. И всё бы ничего, если бы не один звонок.
Звонила свекровь.
— Александра, милая, — голос Ольги Петровны был мягким, как ватка с корвалолом. — Прости, что вмешиваюсь, но можно я заеду?
— А вы откуда знаете, где я?
— А ты думаешь, я позволю своей любимой невестке исчезнуть с радаров без следа? Иван молчит, как партизан. А я — мать. И тебя люблю. Так что подвинь кота с дивана. Я скоро буду.
Саша улыбнулась впервые за неделю.
Через пару часов у старого крыльца остановился чистый серебристый «Шевроле». Из него выскользнула Ольга Петровна — как всегда с иголочки: лаковые ботинки, сумка через плечо, уверенная походка.
— Ну что, доченька, — сказала она, обняв Сашу. — Прогнала моего оболтуса?
— Сама ушла, — сухо ответила та. — И, кажется, никто особо не против.
— Вот с этим ты ошибаешься, — свекровь прошла в дом и окинула взглядом помещение. — Хм. Времена тяжёлые, но не до такой же степени. Саша, ты — не бомж. Ты — умная, красивая и, между прочим, в статусе жены моего сына. Так что рассказывай, что случилось.
Они пили чай из старых бабушкиных кружек. Саша рассказала всё — и про библиотеку, и про скандал с Иваном, и про родителей, которые смотрят на неё как на банкомат на перерыве. Ольга Петровна молчала, только кивала.
— Ты же сама этого хотела, — наконец сказала она. — Свободу. Жизнь по-своему. И ты её получила. Только она, родная моя, не в шелках приходит. А босиком, по гравию. С царапинами.
Саша посмотрела на свекровь и почувствовала, как ком подступает к горлу.
— А Иван?
— Иван — мой сын. Но иногда я думаю, что он вырос не из моего дерева. Знаешь, он сейчас как сыч: закрывается, молчит, никого не впускает. Тебя он любит. Просто не умеет это показывать.
— Не в этом дело, — Саша поджала губы. — Он всегда говорил, что я должна быть рядом. Тихой, удобной. Я когда сказала, что хочу работу… он посмотрел, будто я решила идти в цирк. Библиотека — не для его уровня, как он выразился.
— Уровень! — фыркнула Ольга Петровна. — А ничего, что его уровень сидит с пузом перед телевизором и обсуждает цены на шины? Александра, иди вперёд. Только вперёд. А если что — знай: ты не одна.
Саша молча кивнула. За всё это время только один человек поддержал её — и это была свекровь.
Вечером она зашла в деревенский магазин. Купила стиральный порошок, молоко и какую-то тушёнку. Продавщица спросила:
— Одна живёшь?
Саша кивнула.
— Страшно?
— Уже нет, — ответила она. — Привыкаю.
На следующее утро её ждала новая работа. Местная библиотека — крохотная, с полками до потолка и запахом старой бумаги. Туда её приняли без вопросов: «А, вы та самая из города? Ну и хорошо. Хоть кто-то умеет компьютером пользоваться».
Саша перебирала карточки, сдувала пыль, расставляла книги по алфавиту. И с каждой минутой чувствовала: это её. Не дом, не родители, не даже Иван. А именно здесь — в этих затхлых, пыльных стенах — она начинала дышать по-настоящему.
Но вечером снова раздался звонок. Неожиданный.
— Это я, — голос Ивана звучал глухо. — Ты где?
— В бабушкином доме. А что?
— Мне нужна с тобой встреча. Я приеду завтра.
— И что ты хочешь?
— Поговорить. Без обвинений. Просто поговорить.
Саша долго молчала. Потом ответила:
— Хорошо. Но если ты приехал, чтобы вернуть старую версию меня — даже не трать бензин.
Он повесил трубку. А она осталась сидеть в темноте, слушая, как за стеной тикает старые часы.
Цена свободы, — подумала Саша. Иногда она звучит, как одиночество. Но это лучше, чем жить в клетке под аплодисменты.
Иван приехал рано, чуть свет. Машина въехала во двор с таким звуком, будто не просто колёса по гравию катились — будто ломали тишину. Саша стояла у окна, в сером свитере с вытянутыми рукавами, с чашкой остывшего кофе. Она не волновалась. Удивительно, но нет — ни дрожи, ни комка в горле. Просто лёгкая усталость. Как перед экзаменом, который ты уже сдал — только тебе ещё не сообщили результат.
Он вышел из машины в джинсах и той самой куртке, которую она когда-то подарила ему на день рождения. Куртка была потертая, но ещё крепкая. Как и он сам. Когда вошёл, застыл на пороге, будто не знал, куда наступить.
— Привет, — сказал тихо.
— Проходи. На полу чисто, — ответила она и отвернулась.
Он сел за кухонный стол. Посмотрел на обои, на чайник, на старый табурет. Словно искал, к чему придраться, но не нашёл.
— Ты изменилась, — наконец выдохнул он.
— Надеюсь, — кивнула Саша. — Иначе весь этот цирк был бы зря.
Он кивнул. Молчание повисло между ними, натянутое, как бельё на морозе.
— Зачем ты приехал?
— Не знаю. Наверное, хотел понять, кто ты теперь. Потому что та Саша, с которой я жил… она бы не уехала вот так. Без скандала, без истерик. А ты — уехала. В никуда.
— Не в никуда. К себе. Это, между прочим, редкое направление, — усмехнулась Саша.
Иван вздохнул. Он выглядел старше, как будто небритость и недосып выточили в нём то, что раньше скрывалось за уверенностью.
— Я думал, ты вернёшься.
— Я думала — ты поймёшь. Значит, мы оба ошибались.
— Слушай, — он подался вперёд. — Я действительно вёл себя как идиот. Ты права. Я не поддержал, не услышал… Я просто привык, что ты рядом. Всегда. А когда ты ушла… Я не знал, куда себя деть. Даже мама сказала: «ты сам всё разрушил».
— Она приезжала, — сказала Саша. — Привезла варенье и немного правды. Я ей благодарна.
Иван кивнул.
— И что теперь? — спросил он, тихо.
Саша встала, подошла к окну. На улице пели птицы. Воздух был утренним, прозрачным, с запахом росы и чего-то нового.
— А теперь — я живу здесь. Работаю в библиотеке. Читаю. Думаю. Знаешь, впервые за много лет я не чувствую себя вещью, которую кто-то положил в шкаф, потому что «так удобнее». Я — я.
Он поднялся и подошёл ближе.
— А мы?
— А нас, Иван, давно уже нет. Мы были тогда, когда я боялась потерять твой одобрительный взгляд. Когда молчала, потому что «муж устал». Когда не спрашивала, куда ты уходишь. А теперь — нет. Я не ненавижу тебя. Но я больше не твоя.
Он опустил руки. Как будто отпустил её по-настоящему.
— Ты правда не вернёшься?
— Я уже вернулась. Просто не к тебе. К себе.
Он стоял молча. А потом вдруг, неожиданно для себя, улыбнулся.
— Ты стала сильной.
— Я всегда была. Просто теперь ты это видишь.
Он кивнул. Повернулся к выходу, остановился на секунду у двери.
— Если когда-нибудь… станет одиноко — ты знаешь, где меня найти.
— А если станет одиноко тебе — иди в библиотеку. Там тебя точно выслушают. Особенно Чехов.
Он усмехнулся, вышел, и дверь за ним закрылась мягко, без хлопка. Как будто не конец — а просто точка. Или даже запятая.
Саша осталась стоять у окна. Птичьи крики сливались с далёким гулом двигателя. Она не плакала. Наоборот — в груди было что-то ясное, светлое. Не эйфория. Спокойствие. Тихая уверенность в том, что всё — на своих местах.
Эпилог.
Через полгода в деревне стали говорить, что в библиотеке появилась выставка старых писем. Их нашла Саша — в сундуке на чердаке бабушкиного дома. Она оформила их, написала вступление, пригласила школьников. Говорят, даже из района приезжали посмотреть.
А когда однажды её спросили: «Вы ж вроде из города. Как тут живётся?» — она улыбнулась и ответила:
— Гораздо легче, когда живёшь честно. С собой.
