Алина въехала в дом первой. В прямом и переносном смысле — она въехала в него на белой «Киа Спортейдж», выгрузила два чемодана, кофе-машину, своего кота Плюша и уверенность в завтрашнем дне. Последнее, правда, немного шаталось, как старый стул с треснувшей ножкой.
Дом стоял на холме среди сосен, как будто кто-то забыл здесь дачу миллионера. Взяла она его в ипотеку, по-богатырски — на себя, разумеется. Игорь тогда ещё говорил:
— Ты чего одна-то всё на себя оформляешь? Я что, не муж тебе?
— Ты мне больше как домашняя кошка. Гладкий, ленивый и громкий, — бросила она, не глядя, и в следующий момент пожалела. Но не отменила. Ни слова, ни ипотеки.
Прошло три месяца.
За это время Игорь не нашёл работу, но нашёл интересное хобби: смотреть на стройку через окно и критиковать укладку брусчатки. Когда он в очередной раз встал в дверях с чашкой кофе и протянул:
— Ну надо же, три ляма за этот неровный пол…
Алина развернулась на каблуке и прошипела:
— Пол неровный, как твой карьерный путь. Но хотя бы не пахнет ленью.
Он обиделся. На целый день. Сидел у камина, чесал пузо и листал «Авито», не делая абсолютно ничего.
Потом появилась она — Ольга Петровна, свекровь. В полном вооружении: с контейнером борща, холёным взглядом и своим любимым вопросом:
— Ну, что вы тут, как в деревне? Удобства есть? Газ есть? А родословная у дома?
Алина напялила улыбку, как старую маску с новогоднего корпоративчика, и пригласила её в кухню-столовую.
— Чай будете?
— Нет. У меня давление, я лучше борщем запью.
— Это было бы логичнее, если б борщ был жидким. Но у вас, Ольга Петровна, скорее борщевая броня.
— Дух у тебя склочный, Алиночка. Ты мужа беречь должна, а не по углам шпынять. Он у нас — человек тонкой душевной организации.
— Он у нас — человек с тонкой прослойкой между диваном и задом.
Ольга Петровна вздохнула, как будто всю жизнь терпела эту женщину, хотя на самом деле терпела она только последние два года. А потом достала телефон, быстро ткнула в экран и сказала:
— Я тебе перевела сто пятьдесят тысяч. Купишь нормальный шкаф, не вот это вот из ИКЕА.
Алина чуть не подавилась борщом:
— Вы мне сейчас подарили шкаф или дали взаймы с процентами, как микрофинансовая организация?
— Просто внесла свою лепту. Всё-таки я мать твоего мужа. В доме должно быть и моё участие. Моральное и финансовое.
Ну вот, началось, — подумала Алина. Вот так и начинается мелкий ад на земле — с борща и шкафа.
Через две недели «участие» Ольги Петровны начало нарастать, как опухоль. Она приезжала каждые выходные, со своим пледом, травами, кошками (иногда реальными, иногда в переносном смысле) и монологами:
— Я тут подумала, раз уж я вложилась… то, может быть, гостевую комнату переделаем под кабинет Игорю? Ему ведь нужно восстанавливаться. Мужчина без дела — как щука без воды.
Алина всё чаще уходила на веранду, курила, хотя бросила пять лет назад, и мысленно считала: ипотека — её, ремонт — её, мебель — её, нервный тик — тоже её. И тут ещё один нюанс всплыл, как забытая селёдка под диваном.
Ольга Петровна на семейном обеде сказала:
— Алина, а ты ведь не против, если мы внесём дом в реестр как совместно нажитое имущество?
— Простите, где вы были, когда мы наживали? — не поняла Алина.
— Я перевела деньги. Это юридический факт. Игорь ведь муж тебе. Он имеет право на часть. А я, как инвестор…
— Какой инвестор?! Вы перевели мне на шкаф!
— Шкаф — это часть дома. А часть — это доля. Логично же?
Игорь молчал. Жевал. Потом сказал:
— Мам, ты давай помедленнее. Я вообще думал, что дом — наш общий.
Алина кивнула, как будто осознала, что разговаривает не с мужем, а с диваном. Только этот диван умел в предательство.
— Ага, общий. Когда кредит платится с моей зарплаты, мебель покупается с моих премий, а твоя главная функция — нажимать на кнопку «принеси борщ». Общий, конечно. Мы прям корпорация.
— Ты злая стала, Алина, — сказал Игорь. — Раньше не такой была.
— Раньше ты работал. А теперь ты просто сидишь и считаешь мои деньги.
Ольга Петровна встала.
— Мы ещё посмотрим, чья злая. Я проконсультируюсь с юристом.
Алина ухмыльнулась.
— Только не забудьте взять с собой борщ. А то без него у вас никакое дело не клеится.
На этом обед закончился. Заодно закончилась и иллюзия «мы — семья».
Алина впервые за долгое время осталась в доме одна. Она вышла на террасу, села на ступеньку, обхватила колени руками и посмотрела на лес. Кот Плюш тихо потерся о её ногу.
— Ну что, Плюш… Будем воевать за шкаф, или сразу за дом?
Кот промолчал. У него, в отличие от людей, было чувство такта.
Алина проснулась от какого-то подозрительного звука. Это был не кот, не птицы и даже не тревожный звонок ипотеки в голове. Это был… голос Игоря.
— …И в суд можно подать. Ты понимаешь, это не просто подарок. Это инвестиция. И потом, я же тоже в этом доме живу, значит, имею право. Мама сказала, это называется «доля в совместно нажитом».
Он говорил по телефону. Стоял на кухне в трусах с арбузами, пил её кофе из её кружки с надписью «Я начальник, мне виднее» и при этом рассуждал, как бы отжать у неё квадратные метры.
— Ты это кому? — спросила она, входя на кухню. — Юристу или сразу рейдерам?
Игорь вздрогнул, как кот на каплях от блох.
— Алина, ты чего так пугаешь? Это я просто… консультируюсь. С Василием. Он у меня в армии служил. У него жена в МФЦ работает.
— Ну раз жена в МФЦ, тогда конечно, юридическая сила аргумента зашкаливает. А что дальше? Спросишь у таксиста, как продать мне почку и купить себе «Ладу Гранту»?
— Не передёргивай, — буркнул Игорь. — Просто ты ведёшь себя, как будто это всё только твоё. А мы, значит, кто? Пыль под плинтусом?
Алина вдохнула. Медленно. Очень медленно. Чтобы не пульнуть в него котом.
— Игорь, ты последний раз вкладывался в нашу семью, когда принёс домой сырки по акции. С тех пор ты только деградировал и ворчал, как старый чайник. Дом — мой. Оформили на меня. Оплачен моими деньгами. Ипотека висит на мне. Мебель я выбрала, заказала, распаковала. А ты выбрал подушку.
— Ну а как же мама? Она ведь помогла. Ты сама взяла эти деньги!
— Да, перевела. Без договора, без расписки. Просто кинула на карту. Я думала, вы мебель выбрали. А оказывается, долю себе прицелили?
Игорь молчал. Начал наливать себе кофе. И попал мимо кружки. Умудрился.
— Не лей кипяток на плиту, она дороже тебя, — бросила Алина и пошла в спальню. Через пять минут она уже сидела на террасе с ноутбуком и звонила Лизе.
— Лиза, ты у меня самая честная адвокатка на районе. Скажи честно, могут ли они реально отжать у меня дом за шкаф?
Лиза, юрист по разводам и криминалу средней степени тяжести, фыркнула в трубку:
— Если шкаф из золота и подписан «на право передачи по наследству», то ещё подумаем. А если ты всё оформила на себя, а бабка просто кинула тебе на карту 150 тысяч — это как будто она угостила тебя кофе. И требует теперь право на кружку.
— А если Игорь заявит, что это совместно нажитое?
— Ты замужем с ним меньше трёх лет. Дом куплен до того, как он потерял работу. Ты платишь ипотеку одна. Документы есть. Он даже собаке не купил косточку. На суде он будет выглядеть, как бедный родственник на свадьбе: в костюме, но без места за столом.
— Значит, я могу послать их лесом?
— Нет. Пока можешь — на консультацию к нотариусу. Потом — к психотерапевту. Потому что, прости, но ты связалась с двумя юридически подкованными кротами. Они лезут в чужое нору, и хотят осветить её люстрой за твой счёт.
Алина рассмеялась. Первый раз за последние три дня.
— Лиз, я тебя обожаю.
— Так иди и скажи им, что всё. Конец балагану. А я пока составлю тебе образец уведомления для них. Пусть думают, что ты серьёзная акула, а не просто девочка с ипотекой и котом.
И она пошла. В зал. Война — дело нелёгкое, но кто-то же должен выносить мусор — и из дома, и из жизни.
Ольга Петровна приехала в тот же вечер. Вошла в дом, как будто ей туда ключ выдали. Кинула шарфик на кресло, посмотрела на Алину с видом, как будто собирается сделать ей укол без анестезии.
— Ну что, Алиночка. Обсудим нашу ситуацию?
— Обсудим. Только коротко и без шантажа. Деньги за шкаф — дар? Или ты хочешь вернуть их и забрать в рассрочку два ящика для белья?
— Не шути. Это серьёзно. Я проконсультировалась. У тебя нет расписки. Деньги переведены. Ты их приняла. Значит, я имею право на участие в судьбе этого дома. А значит, на долю.
Алина встала. Пошла за папкой. Вернулась и положила её на стол.
— Вот, смотрите. Договор ипотеки. Оформлено на меня. Договор купли-продажи. Всё на меня. Платежи — мои. Коммуналка — мои. В доме никто не прописан. А вот здесь — образец заявления, если кто-то ещё раз сунется со словами «а я имею право». К юристу я сходила. И теперь в суд готова. Игорь может остаться. Как гость. На три дня. Потом — чемодан, вокзал, мама.
Игорь вышел из кухни. Весь вечер он прятался, как мышь на военном складе.
— Ты серьёзно? — прошептал он.
— Серьёзнее некуда. Ты мне не муж, а арендатор с претензиями. Безработный, но с амбициями.
Ольга Петровна сжала губы. Её лицо стало таким кислым, что туда можно было макнуть рыбу и получить маринованную селёдку.
— Мы ещё посмотрим, чья возьмёт, — процедила она.
— Конечно. Только теперь уже не в этом доме. Поищите себе другой шкаф для инвестиций. И желательно — с приёмом наличных.
И она проводила их до двери. Без крика. Спокойно. Потому что настоящая ярость — это не истерика. Это ледяное спокойствие женщины, которая осознала, что её больше не имеют.
В тот вечер она достала бутылку вина. Не потому что пила от горя. А потому что отпраздновать свободу тоже надо уметь.
Кот Плюш сел рядом. Он был доволен. Он чувствовал, что теперь здесь наконец-то будет тишина.
Суд оказался тише, чем Алина ожидала. Никто не кричал, не кидал папки, не хватался за сердце. Было даже обидно: столько эмоций вложено, столько зла накоплено — а всё свелось к сухому «в удовлетворении иска отказать».
Ольга Петровна пришла в кремовом костюме с широкими плечами, как будто собиралась не в суд, а в remake «Династии». Сидела, выпрямив спину, глядя на Алину, как на пыльную стенку, которая вот-вот упадёт. Рядом Игорь — жалкий, похудевший, в пиджаке, который, судя по этикетке, висел в шкафу с 2014 года.
Алина не плакала. Она просто смотрела в глаза судье и говорила факты. Без эмоций. Без истерик. Без «да как они могли». Просто документы, квитанции, выписки, скрины переводов и их отсутствие.
— Вы утверждаете, что перевод денежных средств в размере 150 тысяч рублей был сделан в качестве подарка? — уточнила судья, не поднимая глаз.
— Именно так, Ваша честь, — кивнула Алина. — Без указания цели. Без договора. Без расписок. Просто «на мебель».
— А сторона ответчика утверждает, что это было вложение в будущую долю?
— Это уже они после додумали. Когда шкаф приехал и понравился.
Судья кивнула, сделала пометку и закрыла дело.
— Отказать в удовлетворении. Дом остаётся в собственности истицы. Развод зарегистрирован. Имущественных претензий нет.
Грянул молоточек. Алина не почувствовала облегчения. Это было… всё? Так просто?
После заседания они столкнулись у выхода. Ольга Петровна подошла, не как мать бывшего мужа, а как человек, который вот-вот достанет из сумочки яд и предложит его с мятным леденцом.
— Ты думаешь, победила? — процедила она. — Деньги возвращай.
— А вы мне воздух. За моральный ущерб. Дышала вашей злобой — теперь пусть психотерапевт платит мне роялти.
— Мы ещё увидимся.
— Надеюсь, на улице, и чтобы между нами было не меньше трёх полос движения.
Игорь молчал. Он вообще почти всё время молчал. Только потом, когда Алина уже села в такси, пришло сообщение.
«Прости, если что. Я не хотел, чтобы так вышло. Просто… я потерял всё и не знал, что делать. Может быть, когда-нибудь…»
Она перечитала его. Несколько раз. Улыбнулась. Грустно, но с облегчением. И удалила.
Вечером она сидела на террасе. Кот Плюш лежал на коленях, урчал, как генератор спокойствия. В бокале — белое вино, на телефоне — уведомление от банка: «Поступление зарплаты». Всё как надо.
Алина посмотрела на закат. На тот самый лес, который теперь был только её. Ни Игоря, ни его мамы, ни их претензий.
Она больше не была замужем. Не была должной. Не была виноватой. Она была женщиной, которая вышла из суда не с поражением, а с чётким осознанием: никто не имеет права забирать то, что ты построила сама. Ни морально, ни юридически, ни через шкаф.
И если завтра опять придёт какой-нибудь красавчик с грустными глазами и заваленной кредиткой — у неё будет один простой ответ:
— Пшел вон, котёнок. Иди строй свой дом. А этот уже занят. Свободной женщиной, крепким интернетом и шкафом, в который ты больше не влезешь.
