Палящее майское солнце заливало улицы провинциального Тамбова.
Валентина шла быстрым шагом, не разбирая дороги, лишь изредка машинально поправляя на плече лямку потертой сумки. Каждый шаг отдавался глухой болью в груди. Она упрямо смахивала непрошеные слезы, оставлявшие темные дорожки на щеках, и продолжала идти вперед, чувствуя, как внутри закипает давно сдерживаемая обида.
«Не приходи на свадьбу! Моя невеста не хочет тебя видеть!» — эти слова брата все еще звенели в ушах.
Девушка невесело усмехнулась, вспоминая, как полгода назад, услышав новость о помолвке Олега, она не могла сдержать радости. Ей казалось, что теперь-то точно все будет хорошо, что младший братишка наконец-то обретет свое счастье. Хотя бы сейчас!
… Сколько всего им пришлось пережить. Отца дети совсем не помнили: ушёл ещё до рождения Олежки. Мать не смогла смириться с потерей любимого мужчины и постепенно спивалась от горя, находя утешение в дешевом портвейне. Все заботы о маленьком братишке легли на плечи Валентины.
Она до сих пор помнила, как выглядела в то время их маленькая квартирка на окраине города. Старенькие обои в цветочек, продавленный диван, скрипучий паркет.
Помнила, как по вечерам читала брату сказки, прижимая к себе его маленькое теплое тельце. Как учила его завязывать шнурки, как вместе делали бумажные кораблики и пускали их по лужам после дождя.
Девочка уже в двенадцать лет научилась готовить простенькие супы, стирать одежду и забирать брата из детского сада.
Соседки качали головами: «Бедные детки!», но помогать особо не спешили.
Так и жили день за днём, год за годом. Только бабушка иногда приносила пироги и оставляла немного денег.
Когда Валентине исполнилось восемнадцать, мать не проснулась после очередного застолья. Бабушка, живущая в соседнем районе, оформила опекунство над Олегом, но основной заботой о мальчике по-прежнему занималась сестра.
Институт пришлось забыть. Валя устроилась кассиром в супермаркет. Зарплата была небольшая, но стабильная, да и график удобный.
Каждый вечер сестра проверяла уроки Олега, помогала с английским, который давался ему особенно тяжело. Экономила на всем, чтобы купить ему новую куртку или кроссовки. Свои наряды девушка покупала на распродажах, а то и в секонд-хенде. Но Олег всегда выглядел не хуже других мальчишек в классе.
Она помнила, как сильно переживала, когда собирала брата в Саратов. Тогда он поступил в финансовый колледж. Сестра плакала ночами от одиночества, но радовалась его успехам. А когда Олег вернулся и устроился на работу в банк, гордилась так, будто это были её собственные достижения.
Известие о свадьбе казалось бесконечно счастливым событием… до встречи с Ириной. Надменная парикмахерша с первого взгляда невзлюбила Валю. Кривила губы, демонстративно морщила носик, увидев её недорогую одежду.
Но ради брата Валя все терпела: улыбалась через силу, старалась быть любезной.
«Олежек, ты уверен? Может стоит подождать?» — осторожно спрашивала девушка брата.
«Валюш, я люблю её. Она особенная!» — отвечал молодой человек с той самой счастливой улыбкой на лице, которую сестра так любила.
А сегодня утром Валентина услышала то, чего ожидала меньше всего…
«Прости, но моя невеста не хочет тебя видеть на свадьбе!»
Олег даже не смотрел девушке в глаза, когда говорил это. А она не смогла больше молчать. Не захотела! Все эти годы заботы, бессонные ночи, ее несбывшиеся мечты — всё это словно перечеркнулось одной фразой.
Валентина шла поговорить с будущей невесткой, высказать все, что она о ней думает и расставить все точки над “И”.
Старенькая пятиэтажка, где жила Ирина, показалась в конце улицы.
Валентина решительно направилась к подъезду. На скамейке у входа сидели две старушки, внимательно наблюдая за всеми входящими и выходящими людьми.
«Как в театре устроились», — мелькнула в голове невеселая мысль.
Дверь подъезда оказалась не заперта: редкость по нынешним временам. Девушка шагнула в прохладный полумрак и начала подниматься по ступенькам.
Где-то наверху послышались голоса и какой-то шорох. Валя замерла, прислушиваясь…
Девушка остановилась на лестнице и вжалась в стену. Сверху доносились женские голоса. В одном из них она сразу узнала Ирину. Второй, надломленный и хриплый, принадлежал женщине постарше.
В пустом подъезде каждое слово эхом отдавалось от стен, поэтому Вале казалось, что её сердцебиение тоже слышно на весь дом. Она старалась дышать как можно тише, боясь пропустить хоть слово из этого разговора.
Убирайся! Я тебе в сотый раз говорю… не приходи сюда больше! — голос Ирины звенел от злости. — Сколько можно приходить ко мне! Я не желаю тебя видеть! Ты портишь мне жизнь!
Доченька, одумайся! Ты же не можешь так поступить с нами, с бабушкой! — в ответном голосе слышались слезы. — Я не могу молчать, глядя на то, что ты творишь! Ты же понимаешь, что это преступление! Как ты можешь спокойно спать по ночам после такого?
Не смей называть меня доченькой! Ты мне больше не мать! — девушка говорила с такой ненавистью, что у Вали мурашки побежали по коже. — Я тебя предупреждала… не лезь в мою жизнь! Ты все равно ничего не сможешь доказать! И вообще, какое твое дело? Занимайся собой и оставь меня в покое!
Валя услышала глухой удар. Похоже, кто-то с силой ударил по стене. Затем послышался звук падающей сумки и прерывистое дыхание. Кто-то из родственниц тихо всхлипнул.
Господи, да лучше бы я тебя не рожала! — закричала старшая женщина. В её голосе было столько боли, что у Вали защемило сердце. — Ты — просто чудовище! Но тебе не выкрутиться! У меня есть видеозапись, слышишь? Я сняла, как ты заставляла бабушку подписывать документы! Как ты над ней издевалась! Как унижала её! Как она плакала, а ты даже не дрогнула! Собственную бабушку!
Заткнись! — истерично перебила ее Ирина. — Думаешь, я тебя боюсь? Да, пожалуйста, иди, пиши свои заявления! Только помни, что это конец! Между нами все будет кончено навсегда! Я вычеркну тебя из своей жизни, клянусь! Даже не пытайся потом просить прощения!
Знала бы ты, как я жалею, что у меня не хватает духу пойти в полицию, — голос матери стал тише, в нем появились нотки отчаяния. — Ты заслуживаешь гореть в аду за то, что сделала. У меня есть доказательства, и ты это знаешь! Я все записала на камеру… как ты кричала, как угрожала… Боже, как ты могла так поступить с родной бабушкой?! Она же любила тебя больше всех на свете! А ты просто растоптала ее!
Пошла вон отсюда! — в голосе девушки появились истеричные нотки. — Я больше не хочу тебя видеть! Ты мне никто! Слышишь? Никто! И можешь делать с этой записью что хочешь! Всё равно тебе никто не поверит! Думаешь, кто-то прислушается к истеричке, которая преследует собственную дочь? Да все скажут, что ты просто завидуешь моему счастью!
Дверь захлопнулась с такой силой, что в подъезде зазвенело эхо. Казалось, что от удара со стены посыпалась штукатурка, а где-то наверху испуганно мяукнула кошка.
Валентина, едва дыша, на цыпочках спустилась вниз и выскочила на улицу. Сердце колотилось как сумасшедшее, во рту пересохло. Она отошла к детской площадке и спряталась за старой раскидистой липой, пытаясь осмыслить услышанное.
Через несколько минут из подъезда показалась седая женщина лет шестидесяти. Она замерла у входа, достала из кармана смятый платок и промокнула мокрые от слез глаза. Тяжело вздохнув, опустилась на скрипучую лавочку. Дрожащими пальцами выудила из сумки телефон, долго всматривалась в светящийся экран, но так и не нашла в себе сил набрать чей-нибудь номер.
Её плечи дрожали от рыданий, а пальцы судорожно комкали край старенькой кофты. Время от времени женщина поднимала глаза к окнам квартиры дочери.
Валентина не могла оторвать от нее взгляд. Сходство с Ириной было очевидным: те же черты лица, та же осанка, даже жест, которым она поправляла выбившуюся прядь волос.
Только глаза… глаза были совсем другими: полными боли и какой-то безысходной тоски. В них читалась история матери, которая не может спасти собственного ребенка от страшной ошибки.
«Какие же они разные», — подумала девушка, продолжая внимательно рассматривать незнакомку.
О чем говорила мать Ирины? Что именно на той видеозаписи? И главное, что теперь делать с этой информацией? Мысли путались, а в голове крутился лишь один вопрос: «Стоит ли рассказывать об этом Олегу?» Ведь свадьба через две недели, а брат так счастлив. Или ему только кажется, что он счастлив?
Валентина смотрела на плачущую женщину и понимала, что не сможет молчать. Не имеет права. Даже если брат её возненавидит.
Через минут десять мать Ирины встала и быстрым шагом направилась в сторону сквера.
Валентина выждала пару секунд и двинулась следом, стараясь не попадаться женщине на глаза.
В дальнем углу парка, за разросшимися кустами сирени, пряталась старая скамейка. Идеальное место для тех, кто хочет остаться наедине со своей болью — так подумала Валентина, заметив, как незнакомка опустилась на потрескавшиеся доски.
Помедлив минуту, она осторожно приблизилась и присела рядом. Женщина даже не шелохнулась, будто окаменела в своих невеселых мыслях.
Сладко пахла сирень, заливались трелями птицы, но вся эта весенняя благодать только острее подчеркивала чужое горе. Мир вокруг жил своей беспечной жизнью, равнодушный к человеческим страданиям.
Давайте поможем друг другу, — тихо произнесла Валя.
Женщина вздрогнула и повернулась к ней. В покрасневших от слез глазах мелькнуло удивление, смешанное со страхом. Она машинально прижала сумку к груди, словно защищаясь.
Через две недели ваша дочь выходит замуж за моего брата, — продолжила девушка, стараясь говорить как можно мягче. — За Олега. Я его вырастила, заменила ему мать. Мы прошли через многое вместе. А сегодня он сказал, что Ирина не хочет видеть меня на свадьбе. Представляете? Я растила его с двенадцати лет, а теперь даже не могу порадоваться его счастью. Если это вообще можно назвать счастьем.
Мать Ирины судорожно вздохнула и, заикаясь, спросила:
Вы… вы всё слышали? В подъезде?
Да, — честно призналась Валентина. — И мне кажется, нам обеим нужно что-то делать. Пока не поздно. Пока ваша дочь не сломала жизнь ещё кому-нибудь. Например, моему брату. Расскажите подробнее, что у вас произошло. Что натворила эта бестия?
Женщина вдруг громко разрыдалась:
Вы даже не представляете, что она сделала! Эта квартира… она принадлежала моей маме, её бабушке. Ирина… она заставила ее подписать документы. Угрожала, кричала. А потом выгнала старушку. Теперь мама живёт у меня. Знаете, она даже не плачет больше. Просто сидит целыми днями у окна и молчит. А ведь как любила Ирочку! Души в ней не чаяла!
У вас есть доказательства? — тихо спросила девушка, чувствуя, как внутри все переворачивается от услышанного.
Да, — женщина достала телефон трясущимися руками. — Я установила камеры в квартире у мамы. Знаете, сейчас столько мошенников развелось! Хотела защитить маму. Чтобы если что-нибудь случилось, то у нас была скрытая съемка. А получилось… получилось, что записала, как родная внучка издевается над бабушкой. Как кричит на неё, как угрожает выгнать на улицу, если та не подпишет документы. Ирина не знала про камеры. Думала, что всё шито-крыто. А я смотрю эту запись каждый день и не могу поверить, что это моя дочь. Моя маленькая девочка!
Она замолчала, теребя в руках платок. По щекам катились слезы, оставляя влажные дорожки. Валентина осторожно коснулась её руки:
Почему вы не напишете заявление?
Не могу, — прошептала женщина. — Она же моя дочь! Как я могу? А вдруг её посадят? Я каждый день собираюсь пойти в полицию, но не могу. Сердце разрывается. Ведь я её растила, пеленала, ночами не спала, когда болела. Как я могу своими руками отправить её… туда?
Девушка глубоко вздохнула и решительно произнесла:
Вы не можете написать заявление, а я могу. Давайте поможем друг другу. Вы дадите мне запись и мы вместе пойдем в полицию. Вы вернете квартиру, я — брата. Спасу его, открою ему глаза. Потому что если сейчас промолчать, будет только хуже. Ирина не остановится.
Женщина долго молчала, глядя на телефон в своих руках. Пальцы её дрожали, а губы беззвучно шевелились, словно она вела внутренний диалог сама с собой. Потом она медленно подняла глаза на Валю и уверенно промолвила:
Вы правы. Нужно это остановить. Ради себя и мамы, ради вашего брата. Ведь она и с ним так поступит, рано или поздно. Я знаю свою дочь. Знаю, на что она способна. И если сейчас не остановить её… — женщина замолчала, подбирая слова. — Может быть, ещё не поздно её спасти. Спасти от самой себя.
Значит договорились? — с надеждой спросила Валентина.
Женщина кивнула. В этом жесте было столько решимости, что девушка поняла — назад дороги нет.
Сестра сидела на кухне, нервно поглядывая на часы. За столом напротив ужинал Олег, привычно рассказывая о рабочем дне. Девушка слышала, как брат стучит вилкой о тарелку, как что-то говорит про нового клиента в банке, но ее мысли были далеко.
В сумке лежал белый конверт с заветной флешкой. Каждая минута ожидания казалась вечностью. Сердце колотилось как сумасшедшее, а в голове крутился один и тот же вопрос: «Правильно ли я поступаю?»
Наконец звук отодвигаемого стула возвестил об окончании ужина. Валя глубоко вздохнула, собираясь с силами.
Олег, нам нужно поговорить. Пойдем в комнату. Это важно.
Что-то случилось? — молодой человек настороженно посмотрел на сестру. В его глазах мелькнуло беспокойство. Он слишком хорошо знал этот тон.
Вместо ответа Валентина протянула ему конверт. Олег недоуменно вертел его в руках, потом достал флешку. На его лице отразилось непонимание.
Что это? Валь, ты меня пугаешь.
Посмотри сам, — тихо ответила сестра, чувствуя, как внутри нарастает необъяснимая тревога.
Они прошли к компьютеру. Пока загружался файл, девушка наблюдала за братом. Она никогда не видела, чтобы цвет лица человека менялся так стремительно. С каждой секундой просмотра он становился все бледнее и бледнее.
На экране Ирина возвышалась над маленькой сгорбленной старушкой. Её лицо, обычно приветливое и милое, было искажено злобой и гневом.
«Ты подпишешь эти чертовы бумаги! Слышишь? Подпишешь! Иначе я устрою тебе такую жизнь, что ты пожалеешь, что не сдохла раньше! Думаешь, я шучу? Я тебе покажу на что способна!»
Молодой человек с силой сжал подлокотники кресла. Его лицо стало белее мела.
«Карга старая! Думаешь, тебе эта квартира нужнее, чем мне? Да ты и так одной ногой в могиле! Подписывай или я тебя сама туда отправлю! Я не собираюсь ждать, пока ты сама помрешь!»
На записи было видно, как дрожат руки старушки, как катятся по её щекам слезы, пока она выводит подпись на документах. Как она беспомощно оглядывается по сторонам, словно ища защиты.
Выключи, — хрипло произнес Олег. — Выключи это немедленно. Откуда… откуда это у тебя?
Валентина рассказала каждую мелочь: и про встречу с матерью Ирины, и про подслушанный разговор в подъезде. Парень слушал молча. Его глаза потемнели от гнева. Было понятно, что он все для себя решил.
На следующее утро Олег отменил все: ресторан, фотографа, машины, банкетный зал. Ирина примчалась в слезах, кричала, что это монтаж, что её подставили, что это все козни завистников.
Убирайся, — голос парня был страшен в своем спокойствии. — Я не желаю больше тебя видеть. Никогда. Ты мне противна.
Олежек, милый, это все неправда! Я могу объяснить! Ты же любишь меня!
Объяснить? — он усмехнулся так жутко, что даже Валентина вздрогнула. — Что именно ты будешь объяснять? Как издевалась над беспомощной старушкой? Как угрожала ей смертью? Или как выгнала её из собственного дома?
Но я люблю тебя! — рыдала невеста, хватаясь за его рукав. — Мы же можем все исправить!
Вон отсюда! — Олег заорал так, что, казалось, задрожали стекла. — Чтобы я тебя больше никогда не видел! Ты — чудовище! И не смей больше приближаться ни ко мне, ни к моей сестре!
Когда за Ириной захлопнулась дверь, молодой человек повернулся к сестре:
Валюш, прости меня! Я знаю, что наделал много ошибок. Но позволь исправить! Обещаю включать голову почаще!
Да уж, братец. Признаюсь, что тебе придется очень постараться, чтобы я тебя простила, — Валя попыталась придать голосу строгость, но не выдержала и рассмеялась. — Начнешь с того, что будешь месяц мыть посуду! И даже не думай возникать!
Месяц спустя суд вынес решение о возврате квартиры законной владелице — бабуле Наде.
Валентина сидела в уютной кухне, пила чай с пирогами, которые напекла мама Ирины, и слушала, как бабушка рассказывает истории из своей молодости.
Эти две женщины стали ей по-настоящему родными. В их доме всегда пахло свежей выпечкой и душистым чаем, а главное, здесь царила та особенная атмосфера тепла и уюта, которой так не хватало в ее собственном детстве.
Знаешь, — сказала как-то мама Ирины, разливая чай по чашкам, — я часто думаю, что может вся эта ситуация и к лучшему? Может теперь моя дочь наконец-то поймет, что нельзя строить счастье на чужом горе? Хотя… я не видела ее после суда. Говорят, уехала куда-то.
Валя молча кивнула. Она часто вспоминала тот день в сквере, когда приняла решение вмешаться. И каждый раз, вспоминая тот день, она убеждалась в своей правоте. Иногда просто необходимо собрать всю волю в кулак и сделать то, что должен, пусть даже близким будет больно. Ведь правда, какой бы жестокой она ни была, все равно лучше самой искусной лжи, за которой прячешься годами.
