-Да что ты понимаешь в готовке! — резко бросила Валентина Петровна, выхватывая у невестки из рук кастрюлю. — Пшенную кашу варить — это целое искусство, а не то, что вы, молодые, привыкли из пакетиков разводить!
Лена стояла посреди собственной кухни и не верила своим глазам. Три дня назад свекровь переехала к ним «на время ремонта», а уже успела перевернуть всю их размеренную жизнь с ног на голову.
— Валентина Петровна, — тихо сказала Лена, стараясь сохранить спокойствие, — это моя кухня. Я сама решаю, что готовить своей семье.
— Твоя? — свекровь презрительно усмехнулась. — А кто квартиру покупал? Мой сын! Значит, и я здесь хозяйка не меньше твоего!
В этот момент что-то внутри Лены словно оборвалось. Она медленно сняла фартук и повесила его на крючок. Надо же, а ведь этот фартук был подарком Сережи на прошлый день рождения. «Моей любимой хозяюшке» — было вышито на нем золотыми нитками.
Елена никогда не считала себя конфликтным человеком. В свои сорок два года она привыкла уступать, сглаживать острые углы, находить компромиссы. Работа в детском саду научила ее терпению — не зря же говорят, что воспитатель должен иметь ангельский характер. Но то, что происходило в ее доме последние три дня, переходило все границы разумного.
Валентина Петровна появилась у них в воскресенье с тремя огромными сумками и заявлением, что ее квартиру затопили соседи сверху.
— Ну что, детки, — бодро объявила она, проходя в прихожую, — придется мне у вас пожить недельку-другую, пока мастера все приведут в порядок.
Сергей, как всегда, когда дело касалось матери, превратился в безвольную тряпку.
— Конечно, мам, располагайся. Лена, подготовь, пожалуйста, комнату.
И началось. Валентина Петровна словно решила показать, кто в доме настоящий хозяин. Она перестирала все постельное белье, потому что «пахнет каким-то химическим порошком», переставила мебель в гостиной — «для лучшей циркуляции энергии», выбросила половину комнатных цветов — «пылесборники одни, да и воздух портят».
— Мама, зачем ты выкинула мои фиалки? — с болью в голосе спросила Лена, обнаружив пустые подоконники.
— А что с них толку? — пожала плечами свекровь. — Места много занимают, а пользы никакой. Вот у нас раньше только герань держали — и красиво, и от мух помогает.
Лена молчала. Эти фиалки она выращивала пять лет, каждый листочек был выхожен с любовью. Но объяснять это Валентине Петровне было бесполезно — женщина жила по принципу «все, что не приносит практической пользы, должно быть уничтожено».
На второй день свекровь взялась за кухню.
— Ой, деточка, да как же вы живете в таком беспорядке! — причитала она, вытаскивая из шкафчиков баночки со специями. — Вон корица просроченная, а этот ваш тимьян — что это вообще такое? Выброшу все это барахло и куплю нормальные приправы — лавровый лист, черный перец. Остальное от лукавого!
Лена пыталась протестовать, но Валентина Петровна была неумолимой.
— Я сорок лет мужика кормила, знаю, что к чему! А вы тут всякими заморскими штучками балуетесь.
Сергей отмалчивался. Когда Лена попыталась поговорить с ним наедине, он только махнул рукой:
— Да ладно тебе, подумаешь! Мама недолго поживет, потерпи немного.
— Сережа, она выбросила мои фиалки! Переставила всю мебель! И теперь хочет готовить только то, что считает правильным!
— Ну и что? — устало сказал муж. — В конце концов, она моя мать. И опыта у нее больше. Может, и правда стоит к ней прислушаться?
В эту секунду Лена поняла — рассчитывать ей не на кого. Муж выбрал сторону матери, как это уже не раз бывало за их тринадцать лет брака.
Утром третьего дня терпение Лены лопнуло окончательно. Она проснулась от звука работающего пылесоса — Валентина Петровна решила затеять генеральную уборку в семь утра.
— Валентина Петровна, — сказала Лена, выходя в коридор в халате, — можно начинать уборку попозже? Соседи еще спят.
— А, проснулась? — свекровь даже не подняла головы. — Я-то думала, ты до обеда в кровати валяться будешь. А соседи пусть не жалуются — работающий человек имеет право заниматься уборкой в любое время!
— Но ведь есть закон о тишине…
— Какой еще закон? — фыркнула Валентина Петровна. — Вот в мое время никаких законов не было, и как-то жили! А теперь на каждый чих бумажку требуют.
Лена глубоко вздохнула и пошла на кухню готовить завтрак. Может быть, чашка кофе поможет ей собраться с мыслями и найти слова для разговора со свекровью.
Но на кухне ее ждал сюрприз. Кофемашина была отключена и сдвинута в угол, а на ее месте стояла старая турка.
— Валентина Петровна, что с кофемашиной?
— Убрала эту штуковину! — гордо объявила свекровь, появляясь в дверях. — Электричество жрет страшно, да и кофе из нее какой-то ненастоящий получается. Вот турка — это дело! В ней и буду варить.
— Но я не умею варить кофе в турке…
— Научишься! Полезно молодым людям настоящие навыки осваивать, а не на кнопочки все время нажимать.
Лена почувствовала, как внутри нее нарастает глухое раздражение. Она любила свой утренний ритуал — включить кофемашину, послушать ее мягкое урчание, вдохнуть аромат свежесваренного эспрессо. Этот простой процесс помогал ей настроиться на рабочий день, собраться с мыслями.
— Я куплю растворимый, — тихо сказала она.
— Не купишь! — резко отрезала Валентина Петровна. — Эта химия только желудок портит. Будешь пить нормальный кофе, как все приличные люди!
В этот момент на кухню вошел Сергей, сонный и взъерошенный.
— Мам, чего ты так рано шумишь? — проворчал он, садясь за стол.
— А что, сыночек, рано? Уже восьмой час! Вот раньше в это время люди уже на работе были, а не в кроватях нежились.
Сергей ничего не ответил, только потянулся к холодильнику за молоком. Но свекровь его опередила.
— Стой, стой! Молоко-то холодное, простудишься! Сейчас подогрею.
— Мам, я взрослый человек, сам знаю, что пить…
— Знаешь-знаешь! — засмеялась Валентина Петровна. — Для матери ты всегда останешься ребенком. Садись, я тебе кашку сварю, настоящую, пшенную.
Лена молча наблюдала эту сцену. Ее сорокапятилетний муж превращался в маленького мальчика, стоило появиться рядом матери. И самое обидное — ему это нравилось.
День прошел в привычном уже напряжении. Валентина Петровна продолжала хозяйничать в квартире, словно это был ее дом. Она перемыла всю посуду, потому что «была недостаточно чистой», перегладила белье — «молодые не умеют нормально гладить», и даже нашла время поругать Лену за «неправильно сложенные полотенца в шкафу».
Вечером, когда Сергей смотрел телевизор, а свекровь читала в своей комнате, Лена решилась на откровенный разговор.
— Сережа, нам нужно поговорить.
— О чем? — не отрываясь от экрана, спросил муж.
— О твоей матери. Она ведет себя так, словно это ее дом.
— Да ладно тебе, — отмахнулся Сергей. — Что она такого делает?
— Как что? Она выбросила мои цветы! Переставила мебель! Выкинула все специи! Спрятала кофемашину!
— Ну, возможно, она права. Может, и правда слишком много ненужных вещей у нас.
Лена с трудом сдержалась, чтобы не закричать.
— Сережа, это МОЙ дом! МОИ вещи! МОЯ жизнь! Я имею право жить так, как хочу!
— Конечно имеешь, — устало сказал муж. — Но и мама имеет право на уважение. Она пожилой уже человек, не стоит с ней ссориться из-за ерунды.
— Ерунды? — Лена почувствовала, как голос у нее срывается. — Для тебя моя жизнь — ерунда?
Сергей наконец оторвался от телевизора и посмотрел на жену.
— Лен, ну чего ты накручиваешь себя? Мама поживет недельку и уедет. Потерпи немного.
— А если не уедет? Если найдет новый повод остаться?
— Не найдет. Зачем ей это?
Лена хотела ответить, что Валентине Петровне очень даже есть зачем — здесь она снова могла чувствовать себя хозяйкой, управлять жизнью сына, показывать невестке ее место. Но она понимала — Сергей все равно не поймет.
А утром случилось то, что стало последней каплей.
Лена проснулась от запаха гари. Выбежав на кухню, она увидела, что на плите что-то активно подгорает, а Валентина Петровна стоит у окна и разговаривает по телефону.
— Валентина Петровна! У вас что-то горит!
— Ой, да ладно, — махнула рукой свекровь, не прерывая разговора. — Сейчас помешаю.
Лена сама бросилась к плите и выключила огонь. Кастрюля была безнадежно испорчена — дно покрылось черным нагаром.
— Это же моя любимая кастрюля! — воскликнула она. — Из нержавейки, я ее три года выбирала!
— Ну и что? — наконец закончила разговор Валентина Петровна. — Кастрюля как кастрюля. Зато каша получилась настоящая, с корочкой!
— Какая каша? Там же все сгорело!
— Не сгорело, а подрумянилось! Вот вы, молодые, сразу паниковать начинаете. А в войну и не такое ели!
В этот момент на кухню вошел Сергей.
— Что здесь происходит? Пахнет гарью.
— Да вот твоя жена кричит из-за какой-то кастрюли, — пожаловалась Валентина Петровна. — Я ей завтрак готовлю, а она недовольна.
— Лена, — устало сказал Сергей, — не надо так реагировать. Мама старается для нас.
И тут что-то в Лене сломалось окончательно. Она посмотрела на мужа, который даже не попытался разобраться в ситуации, на свекровь с ее довольной улыбкой, на испорченную кастрюлю.
— Знаете что, — сказала она тихо, но очень четко, — с меня хватит.
Она медленно сняла фартук и положила его на стол.
— Валентина Петровна, раз вы здесь хозяйка, то и готовьте сами. И убирайте сами. И стирайте сами. А я иду в магазин покупать новую кастрюлю. И кофемашину верну на место. И цветы новые куплю.
— Ты что делаешь? — растерянно спросил Сергей.
— То, что должна была сделать три дня назад, — ответила Лена. — Защищаю свой дом.
Она развернулась к свекрови:
— А вы, Валентина Петровна, можете жить здесь столько, сколько нужно. Но по МОИМ правилам. Это МОЙ дом, и здесь хозяйка — Я. Если вас это не устраивает — вольны съехать.
— Да как ты смеешь! — возмутилась свекровь. — Сережа, ты слышишь, как с твоей матерью разговаривают?
— Слышу, — неожиданно спокойно сказал Сергей. — Ты знаешь, мам, Лена права. Это ее дом, и она имеет право устанавливать здесь правила.
Валентина Петровна открыла рот от удивления.
— Но я же твоя мать!
— Именно поэтому ты должна уважать мою жену и мой выбор, — твердо сказал Сергей. — Лена терпела три дня, хотя могла выставить тебя в первый же день.
Следующие несколько дней прошли в напряженной тишине. Валентина Петровна ходила с обиженным видом, демонстративно не разговаривая с невесткой. Но правила Лены соблюдала — не трогала чужие вещи, не переставляла мебель, готовила только себе.
Лена купила новые фиалки и расставила их на подоконниках. Вернула на место кофемашину и каждое утро наслаждалась своим эспрессо. Приготовила любимое блюдо с тимьяном и корицей.
— Как дела дома? — спросила подруга Ира, когда они встретились в кафе.
— Знаешь, — задумчиво сказала Лена, — я поняла одну важную вещь. Уважение нельзя заслужить уступками. Его можно только потребовать.
— И как свекровь?
— А свекровь поняла, что со мной шутки плохи. Теперь ведет себя прилично.
— А Сергей?
— А Сергей… Сергей, оказывается, только и ждал, что я наконец покажу характер. Говорит, что всегда знал — я не тряпка, просто слишком добрая. И что гордится мной.
Через неделю Валентина Петровна собрала вещи.
— Ремонт закончился? — спросила Лена.
— Нет, — сухо ответила свекровь. — Но я решила поехать к сестре. Там… спокойнее.
Лена кивнула. Она понимала — Валентине Петровне просто не хотелось больше жить там, где ей приходилось считаться с чужими правилами.
Провожая свекровь, Сергей обнял мать:
— Мам, ты всегда можешь к нам приехать. Но помни — у нас есть свои порядки.
— Помню, — кисло сказала Валентина Петровна.
Когда за свекровью закрылась дверь, Лена почувствовала не облегчение, а какую-то пустоту. Она не хотела ссориться с матерью мужа. Но и позволить превратить свою жизнь в ад тоже не могла.
— Не переживай, — обнял ее Сергей. — Мама обидчивая, но отходчивая. Через месяц-другой позвонит, как ни в чем не бывало.
— А если не позвонит?
— Позвонит. И будет вести себя прилично. Я думаю, она поняла, что с тобой шутить нельзя.
Вечером Лена сидела на кухне с чашкой кофе из своей любимой кофемашины. На подоконнике красовались новые фиалки, на полках стояли баночки со специями, в углу тихо мурлыкала посудомоечная машина.
Ее дом. Ее правила. Ее жизнь.
Она не жалела о том, что произошло. Потому что поняла главное — иногда нужно показать зубы, чтобы тебя уважали. И что настоящий мужчина поддержит жену, даже если придется выбирать между ней и матерью.
А еще она поняла, что фраза «Я здесь хозяйка» может звучать по-разному. Можно говорить ее с агрессией, стремясь подавить и унизить других. А можно — с достоинством, защищая свое право на собственную жизнь.
И второй вариант гораздо сильнее.
За окном начинался новый день, а на подоконнике уже распускались первые бутоны новых фиалок. Жизнь продолжалась, и теперь Лена знала — она хозяйка не только своего дома, но и своей судьбы.
