— Ириш, а ты чайник не поставишь? А то что-то продрог сегодня, пока с работы добирался, — голос Вити, прозвучавший из прихожей, вырвал Ирину из приятной дрёмы, в которую она погрузилась, уютно устроившись на диване с раскрытым журналом.
Пятничный вечер обещал быть именно таким, каким она его себе и представляла всю эту бесконечную, суматошную неделю: тихим, спокойным, посвящённым исключительно себе. В планах была долгая ванна с ароматной пеной, новая книга, которую она откладывала специально для выходных, и, возможно, поздний просмотр какого-нибудь лёгкого фильма, чтобы окончательно расслабить мозг.
Она лениво потянулась, отложила журнал и направилась на кухню. Витя уже сидел за столом, стянув свитер и оставшись в одной футболке. Вид у него был слегка заговорщицкий, с той едва уловимой хитрецой во взгляде, которая обычно предвещала какую-нибудь «гениальную» идею или просьбу, от которой Ирине хотелось заранее залезть под одеяло и притвориться спящей.
— Да, конечно, сейчас, — она набрала воды в чайник, поставила его на плиту. — Устал? День тяжёлый был?
— Да так, обычно, — неопределённо махнул рукой Витя, следя за тем, как она достаёт чашки. И вот, когда чайник уже начинал характерно подрагивать, предвещая скорое закипание, он как бы невзначай произнёс: — Слушай, Ириш, тут такое дело… Катьке моей сестре в субботу надо с переездом помочь. Ну, там вещички потаскать, мебель помочь расставить, сама понимаешь. Ты съездишь, поможешь ей, а? Ты же у меня сильная, справишься.
Ирина медленно повернулась, держа в руках пачку с её любимым бергамотовым чаем. В её голове мгновенно рухнул хрустальный замок из планов на безмятежную субботу. «Вещички потаскать», «мебель помочь расставить» — эти безобидные на первый взгляд фразы в исполнении Вити обычно означали многочасовую каторгу с неподъёмными коробками, скрипящими диванами и бесконечным перетаскиванием шкафов с одного «идеального» места на другое, которое через полчаса оказывалось «совсем не тем».
— Я? — удивлённо переспросила она, стараясь, чтобы голос звучал нейтрально, хотя внутри уже закипал маленький вулканчик раздражения. — А ты что, Вить? Ты же вроде как свободен в субботу, или я что-то путаю?
Витя широко улыбнулся той самой обезоруживающей улыбкой, которая, по его мнению, должна была сгладить любые острые углы.
— А я к Коляну на новоселье! — радостно сообщил он, словно делился величайшей новостью. — Мы с ним уже сто лет договаривались, он такой стол обещал накрыть, ну сама понимаешь, Ириш, неудобно же отказываться, обидится человек. Он меня так звал!
Брови Ирины медленно поползли вверх, достигнув почти линии роста волос. Пачка с чаем замерла у неё в руке. Она несколько секунд переваривала услышанное, пытаясь совместить в своей голове два этих события: её, Ирину, надрывающуюся на переезде его сестры, и его, Виктора, весело проводящего время на пьянке у коллеги. Картина получалась, мягко говоря, сюрреалистичная и крайне несправедливая.
— То есть, я правильно понимаю, Витя? — голос её заметно похолодел, и от былой пятничной расслабленности не осталось и следа. — Я, значит, в свой единственный, заметь, единственный полноценный выходной, после всей этой адской рабочей недели, должна ехать к твоей сестре, чтобы корячиться там, таская её барахло и двигая шкафы, в то время как ты будешь у Коляна закусывать шашлычком и поднимать тосты за его новые стены? Это ты так себе представляешь идеальное распределение субботних обязанностей в нашей семье?
Витя сразу нахмурился, улыбка сползла с его лица, уступив место выражению обиженного непонимания.
— Ну Ир, ты чего сразу в бутылку-то лезешь? Какие шашлычки, какая пьянка? Просто по-дружески, по-человечески. Это же Катька, сестра моя! Родной человек! Надо же помочь, кто, если не мы?
Ирина поставила пачку чая на стол с таким стуком, что несколько чаинок высыпалось на скатерть. Она выпрямилась, и в её глазах вспыхнули опасные огоньки.
— Вот именно, Витя! Твоя сестра! И если ей так надо помочь, то почему бы тебе, её родному брату, не отменить своё «неотложное» новоселье у Коляна и не поехать самому таскать её мебель? Или ты считаешь, что моя спина крепче твоей?
— Да при чём тут это? Просто помоги ей и всё!
— Да не буду я помогать переезжать твоей сестре, Витя! Не собираюсь я таскать все эти тяжести! Пусть грузчиков наймёт, или сам езжай и помогай ей!
— У неё сейчас проблемы с финансами…
— Вот не надо ля-ля! У неё деньги есть, не в землянке живёт и не последние копейки считает! Или, повторяю, сам езжай и помогай ей, раз уж ты такой заботливый брат и такой незаменимый гость у Коляна! Мои выходные – это мои выходные! Они мне даны для отдыха, для восстановления сил, а не для того, чтобы я бесплатно ишачила на твою многочисленную родню, пока ты где-то там развлекаешься и «по-дружески» проводишь время!
Витя побагровел. Он явно не ожидал такого решительного и резкого отпора на, казалось бы, такую простую и естественную, с его точки зрения, просьбу.
— Ну ты чего это, в самом деле? — пробурчал он, сверля её недовольным взглядом. — Какие грузчики? Зачем деньги тратить, если свои же люди есть! Не чужие же просим! Всегда так делали, и ничего!
Ирина молча подошла к дивану, подняла свой журнал, демонстративно перелистнула несколько страниц, даже не глядя на них, и села, всем своим видом показывая, что разговор окончен. — И что с того, что «всегда так делали»? Значит, всегда было неправильно, — отрезала она, не поднимая на него глаз. — У меня, Витя, спина не казённая, и планы на эти выходные были совершенно другие, не связанные с поднятием тяжестей. Решай этот вопрос сам, как считаешь нужным. Но меня, пожалуйста, в свои схемы «кто кому и что должен» больше не впутывай. Тема закрыта.
Чайник на плите тем временем оглушительно засвистел, но никто из них не спешил его выключать. Напряжение на маленькой кухне сгустилось настолько, что, казалось, его можно было резать ножом. Витя смотрел на демонстративно уткнувшуюся в журнал жену, и в его глазах разгоралось откровенное раздражение. Он явно не собирался так просто сдаваться.
Витя с силой дёрнул чайник с огня, свист оборвался так же резко, как и терпение Ирины. Он шумно поставил его на соседнюю конфорку и развернулся к жене, скрестив руки на груди. Журнал в её руках служил хлипким щитом, но Витя, похоже, был настроен пробить эту оборону.
— Значит, тема закрыта, да? — в его голосе зазвучали стальные нотки, оттесняя недавнее обиженное недоумение. — Просто так взяла и закрыла? А то, что я тебя по-человечески прошу, это уже не считается? То, что сестре помощь нужна, это для тебя пустой звук?
Ирина медленно опустила журнал на колени, посмотрела на мужа долгим, изучающим взглядом. Его лицо покраснело, желваки ходили под кожей – верный признак того, что он заводится и разговор будет долгим и неприятным.
— Витя, я тебе уже всё сказала. Твоя «человеческая просьба» заключается в том, чтобы я в свой законный выходной пахала, пока ты будешь веселиться. Это не просьба, это использование. И да, для меня это действительно пустой звук, когда речь идёт о таком несправедливом распределении ролей. Если Кате так срочно нужна помощь, и ты так за неё переживаешь, то почему бы тебе не проявить братскую любовь на деле, а не на словах, перекладывая всё на меня?
— Да потому что я уже договорился с Коляном! — повысил голос Витя, сделав шаг к дивану. — Я ему слово дал! Ты предлагаешь мне сейчас звонить и говорить: «Извини, старик, я не приду, потому что моя жена, видите ли, не хочет помочь моей сестре, и теперь я должен сам корячиться»? Ты так это видишь? Чтобы он потом на работе меня на смех поднял? Чтобы все знали, какая у меня жена «понимающая»?
— А ты не думал, Витя, как буду выглядеть я, если соглашусь на твою «просьбу»? — Ирина тоже слегка повысила тон, чувствуя, как раздражение начинает вытеснять остатки самообладания. — «Посмотрите на эту недалёкую Иру, пашет за всех, пока её муженёк на новосельях отрывается!» Тебя это не смущает? Или имидж «заботливого брата» и «верного друга» для тебя важнее, чем самочувствие и планы собственной жены? И почему ты так уверен, что Колян тебя на смех поднимет? Может, нормальный друг как раз бы понял, что помощь сестре – это уважительная причина. Но тебе, видимо, проще выставить меня эгоисткой, чем самому проявить немного гибкости.
Витя фыркнул и прошёлся по кухне, от одного конца до другого, словно тигр в клетке.
— Эгоисткой? Да ты сама это слово произнесла! А я тебе скажу, что это не эгоизм, это просто… это просто не по-людски, Ир! Не по-семейному! Мы же семья, должны друг другу помогать! Я вот помню, когда твоей тётке надо было картошку на даче копать, я что, отказался? Поехал, как миленький, все выходные там спину гнул! Хотя у меня тогда тоже планы были, между прочим!
Ирина усмехнулась, но усмешка вышла кривой и злой.
— Ах, вот мы до чего дошли! Припоминания начались! Во-первых, Витя, ту картошку мы копали вместе, и ты тогда сам вызвался, потому что тётя Валя тебе самогонки своей фирменной обещала привезти. А во-вторых, это было три года назад! И с тех пор ты при каждом удобном случае тычешь мне этой картошкой, как будто я тебе пожизненно обязана за каждый выкопанный клубень! Ты действительно считаешь, что это равноценный обмен – один раз помочь с картошкой и теперь я должна регулярно впрягаться за всю твою родню, пока ты наслаждаешься жизнью?
— Да при чём тут картошка и самогонка! — вскипел Витя. — Я про сам принцип говорю! Про то, что ты совершенно не хочешь входить в положение! Катька одна, ей тяжело! У неё там диван этот старый, неподъёмный, шкаф купе разобрать-собрать… Она же женщина, как она сама справится?
— У Катьки, помимо тебя, есть ещё два двоюродных брата, насколько я помню, — парировала Ирина, её голос становился всё жёстче. — И подруги у неё имеются, вполне себе крепкие девицы. Почему именно я должна быть той «женщиной», которая будет надрываться с её диваном? И почему ты решил, что я не женщина и мне не тяжело будет? Или у меня на лбу написано «грузчик-волонтёр»? У Кати есть деньги, я это точно знаю. Она недавно телефон себе купила последней модели, который стоит как две месячные зарплаты грузчиков. Так что не надо мне рассказывать про её «тяжёлое положение». Было бы желание – нашла бы способ решить проблему цивилизованно, а не дёргать родственников, которым, может быть, есть чем заняться в свои выходные.
Витя остановился напротив неё, лицо его исказилось от злости.
— Значит, моя сестра для тебя «проблема, которую нужно решать цивилизованно»? А я, значит, «дёргаю» тебя? Ириш, ты вообще слышишь, что ты несёшь? Ты ставишь себя выше моей семьи! Тебе просто наплевать на моих близких! Вот и всё! Признайся уже в этом, чего ты юлишь?
— Я не юлю, Витя, я говорю прямо! — Ирина поднялась с дивана, теперь они стояли почти вплотную друг к другу. Атмосфера в кухне накалилась до предела. — Мне не наплевать на твоих близких, но мне не наплевать и на себя! И я не позволю превращать себя в бесплатную рабочую силу каждый раз, когда кому-то из твоей родни что-то понадобится, особенно если ты сам при этом устраняешься под благовидным предлогом! Это ты, Витя, ставишь свои развлечения выше нужд сестры и выше меня! Ты просто ищешь, на кого бы спихнуть неприятную работу, а когда это не получается, начинаешь обвинять меня во всех смертных грехах! Классика!
Он задыхался от возмущения, слова застревали у него в горле. Он смотрел на неё так, будто видел впервые – не любящую жену, а злого, непримиримого врага, который рушит его привычный и удобный мир.
— Да ты… ты просто неблагодарная! Вот кто ты! Я для тебя всё, а ты…
Ирина горько рассмеялась, перебив его.
— Всё? Витя, это ты сейчас серьёзно? Ты считаешь, что твоя «просьба» поработать за тебя грузчиком – это «всё для меня»? Не смеши мои тапочки! Вот когда ты научишься уважать моё время и мои желания так же, как ты требуешь уважения к своей родне и своим «неотложным» делам, вот тогда мы, может быть, и поговорим о том, кто и для кого «всё». А пока – извини, но твои аргументы меня не убедили. Я остаюсь при своём мнении. И свои выходные я проведу так, как запланировала. Одна.
Слова Ирины, резкие и окончательные, повисли в наэлектризованном воздухе кухни. Витя несколько мгновений смотрел на неё, не мигая, словно пытаясь переварить услышанное, осознать всю глубину её отказа. Его лицо медленно заливала тёмная краска, а глаза сузились, превратившись в две колючие точки. Он резко отвернулся, прошёлся к окну, побарабанил пальцами по подоконнику, собираясь с мыслями. Ирина осталась стоять посреди комнаты, чувствуя, как внутри всё напряглось в ожидании следующего витка скандала. Она знала своего мужа: он не из тех, кто легко отступает, особенно когда считает себя правым, а её – виноватой.
И точно, через минуту Витя вынул из кармана телефон. Он не спеша набрал номер, приложил трубку к уху и демонстративно громко, так, чтобы Ирина не пропустила ни слова, начал разговор:
— Алло, Катюш, привет… Да, нормально всё… почти. Слушай, тут такая история некрасивая получается с твоим переездом завтрашним… Я Ирине сказал, что помощь нужна, просил съездить, подсобить тебе с вещами… А она… — он сделал многозначительную паузу, бросив быстрый, полный упрёка взгляд на жену. — В общем, она наотрез отказалась. Говорит, у неё свои планы на выходной, отдыхать она собралась, и вообще, нанимай, мол, грузчиков, тебе не привыкать деньги тратить. Вот так вот, сестрёнка.
Ирина стиснула зубы. Эта дешёвая манипуляция, этот спектакль одного актёра, разыгрываемый специально для неё, вызвал волну презрения. Она видела, как Витя внимательно слушает ответ сестры, время от времени поддакивая и вставляя сочувственные реплики:
— Да, да, я понимаю, Кать, что ты рассчитывала… Конечно, неприятно… Я ей пытался объяснить, что это же не чужие люди, что помочь надо… Нет, не понимает. Упёрлась, и всё тут… Говорит, спина у неё не казённая… Ну что я могу сделать? Сам бы с удовольствием, ты же знаешь, но у меня этот Колян, новоселье, столько раз звал, неудобно теперь отказываться, сам понимаешь… Как бы я его подвёл…
Он говорил ещё несколько минут в том же духе, расписывая сестре своё «бессилие» перед «упрямством» жены и своё «неудобное» положение из-за новоселья. Ирина слушала, и её лицо каменело. Она прекрасно представляла, что сейчас говорит Катя на том конце провода, какие эпитеты подбирает для неё, своей «бессердечной» невестки. И Витя, вместо того чтобы защитить жену или хотя бы попытаться сгладить ситуацию, с удовольствием подливал масла в огонь, выставляя себя жертвой обстоятельств.
Наконец, он закончил разговор, положил телефон на стол и с видом оскорблённой добродетели повернулся к Ирине.
— Ну что, довольна? — спросил он с плохо скрываемым торжеством. — Катька в шоке. Она чуть не плачет там. Говорит, никогда бы от тебя такого не ожидала. Она же на тебя так надеялась, считала тебя почти родной. А ты вот как… ножом по сердцу.
— Ножом по сердцу? — Ирина не выдержала и рассмеялась, только смех этот был лишён всякого веселья, он был резким и холодным, как зимний ветер. — Витя, ты серьёзно сейчас? Твоя сестра, взрослая, здоровая женщина, не может пережить отказ в бесплатной рабочей силе и это у неё «нож по сердцу»? А то, что ты сейчас устроил этот цирк с телефонным звонком, выставляя меня перед ней какой-то бездушной гадиной, это как называется? Это, по-твоему, нормально? Это по-мужски?
— А что мне оставалось делать?! — взвился Витя. — Ты же меня не слышишь! Я пытался тебе по-хорошему объяснить! Но ты же у нас принцесса, тебе на всех плевать, кроме себя любимой! Вот пусть Катя знает, какая ты на самом деле! Может, хоть ей ты поверишь, что так нельзя с близкими людьми поступать!
— Поверить ей? В чём? В том, что я обязана жертвовать своим единственным выходным ради её удобства, пока ты развлекаешься? В том, что она не в состоянии нанять двух мужиков, которые за пару часов перетаскают её мебель, а предпочитает эксплуатировать родственников? Витя, открой глаза! Твоя сестра прекрасно умеет пользоваться людьми, особенно тобой! И ты ей в этом потакаешь! А теперь вы вместе решили сделать из меня крайнюю? Отличный план, просто гениальный!
Её слова хлестнули его по лицу. Он не ожидал такой атаки, такого прямого обвинения в адрес сестры.
— Не смей так говорить о Кате! — прорычал он, приближаясь к ней. — Ты её совсем не знаешь! Она добрейшей души человек! Это ты… ты всё портишь! Ты всегда была такая, вечно всем недовольная, вечно ищущая подвох! Ты просто не умеешь быть нормальной женой, которая поддерживает мужа и его семью!
— Нормальная жена, по-твоему, это та, которая молча тащит на себе всё, что на неё взвалят, и улыбается при этом? — голос Ирины звенел от гнева и обиды. — Та, которая позволяет вытирать об себя ноги и делает вид, что ей это нравится? Нет, Витя, такой «нормальной женой» я не буду! И если твоя сестра такая «добрейшей души», то почему она не позвонила мне сама и не попросила по-человечески, а устроила этот спектакль через тебя, зная, что ты будешь давить? Или она тоже считает, что я ей по гроб жизни обязана только потому, что вышла замуж за её брата? Да вы оба хороши! Манипуляторы! Один прикрывается «неудобно отказать другу», вторая – «я же женщина, мне тяжело»! А крайняя, как всегда, я!
Витя смотрел на неё с откровенной ненавистью. Все его попытки заставить её подчиниться провалились. Более того, она перешла в контрнаступление, обвиняя не только его, но и его «святую» сестру. Этого он стерпеть уже не мог.
— Ты… ты просто завидуешь Катьке! — выпалил он первое, что пришло в голову, самое нелепое и обидное. — Завидуешь, что у неё всё получается, что её все любят! А ты… ты так и останешься одна со своим эгоизмом! Потому что никто не захочет быть рядом с такой, как ты! Ясно тебе?!
Ирина замерла, слова мужа обожгли её. Это было уже не просто нежелание помочь, это было прямое оскорбление, переход на личности, попытка унизить её, задеть за живое. И это ему удалось.
— Завидую? — переспросила Ирина, и в её голосе прозвучала такая ледяная ярость, что Витя невольно отступил на полшага. Он ожидал слёз, истерики, чего угодно, но не этой спокойной, уничтожающей злости. — Это всё, на что хватило твоего ума, Витя? Обвинить меня в зависти к твоей сестре, которая, по твоему же описанию, не может самостоятельно справиться с переездом, но при этом «у неё всё получается» и её «все любят»? Ты хоть сам слышишь, какой бред несёшь? Кому тут завидовать? Её неспособности организовать свою жизнь без привлечения бесплатной рабочей силы? Или её таланту манипулировать собственным братом, который готов унижать жену, лишь бы выгородить сестричку?
Она сделала шаг к нему, и теперь уже он чувствовал себя загнанным в угол. Её глаза, обычно тёплые и смеющиеся, сейчас метали молнии.
— Давай я тебе расскажу, Витя, чему я действительно «завидую», если уж тебе так хочется использовать это слово. Я «завидую» женщинам, у которых мужья – партнёры, а не дополнительные дети, которых нужно обслуживать и чьи инфантильные капризы приходится терпеть. Я «завидую» тем, кто может рассчитывать на поддержку и понимание, а не на упрёки и обвинения в эгоизме, как только посмеет заявить о своих собственных потребностях. Я «завидую» тем, чьи мужья не бегут жаловаться мамочке или сестричке при первой же семейной ссоре, выставляя жену монстром, а пытаются решить проблему внутри семьи, как взрослые, ответственные люди! Вот чему я «завидую», Витя! А твоей Катьке с её переездом и твоим «всепрощением» я могу только посочувствовать. Потому что иметь такого брата, как ты, который готов подставить под удар жену ради мнимого спокойствия сестры, – это, знаешь ли, сомнительное счастье.
Витя открыл рот, чтобы возразить, но слова застряли у него в горле. Он не привык видеть Ирину такой. Обычно она была сдержаннее, старалась сглаживать конфликты, искала компромиссы. Но сегодня, похоже, последняя капля переполнила чашу её терпения. Он чувствовал, как почва уходит у него из-под ног. Он хотел её приструнить, поставить на место, а в итоге сам оказался под градом её обвинений, справедливых и уничтожающих.
— Ты… ты всегда такой была, — наконец выдавил он из себя, но голос его уже не звучал так уверенно, как раньше. В нём слышались растерянность и злость от собственного бессилия. — Всегда только о себе думала! Никакой поддержки от тебя никогда не было и нет! Я вообще не понимаю, как я с тобой живу все эти годы! Ты же совершенно невыносима! Может, Катька и права, когда говорит, что ты меня просто не ценишь и используешь в своих целях!
Ирина горько усмехнулась. Его попытки перевернуть всё с ног на голову выглядели жалко и неубедительно.
— Вот как, Витя? Это я тебя использую? Это я требую от тебя жертвовать своими выходными, своим здоровьем, своими планами ради удобства моей родни, пока сама развлекаюсь? Это я выставляю тебя эгоистом и скандалистом перед своими родителями, если ты вдруг посмеешь мне отказать? Кажется, ты путаешь причину и следствие. Это ты годами пытался сделать из меня удобную, безотказную жену, которая должна молча принимать все твои решения и обслуживать интересы твоей семьи. А когда я наконец-то сказала «хватит», ты тут же обвинил меня во всех смертных грехах. Знаешь, Витя, Катька может говорить всё, что угодно. Она видит ситуацию так, как ей выгодно, и так, как ты ей её преподносишь. Но правда в том, что ты сам разрушаешь наши отношения своим эгоизмом, своей неспособностью быть настоящим мужчиной и партнёром.
Она подошла к кухонному столу, взяла свою чашку с давно остывшим чаем и вылила его в раковину. Этот жест был полон символизма. Что-то окончательно умерло в этот вечер.
— Потому что ты тряпка, Витя! — сказала она тихо, но отчётливо, глядя ему прямо в глаза. В её голосе не было крика, только холодное, убийственное презрение. — Обыкновенная тряпка! Ты всегда ищешь, на кого бы спихнуть свои проблемы и свою ответственность. Сначала это была твоя мама, теперь вот сестра. Ты не способен принять самостоятельное решение, не способен отстоять интересы своей собственной семьи, если они идут вразрез с желаниями твоей родни. Ты не муж, Витя, ты просто приложение к своей семейке. И я, честно говоря, сыта по горло и твоими родственниками, и твоим вечным «надо», которое всегда звучит за мой счёт.
Витя смотрел на неё, и на его лице отражалась целая гамма чувств: от ярости и обиды до какого-то запоздалого, смутного понимания, что он действительно перегнул палку, что он теряет что-то важное, возможно, безвозвратно. Но признать свою неправоту было выше его сил. Гордость, упрямство, привычка считать себя всегда правым взяли верх.
— Вот и отлично! — рявкнул он, пытаясь вернуть себе утраченную уверенность. — Раз я такой плохой, раз я тряпка, то и скатертью дорога! Обойдусь как-нибудь без такой «поддержки»! И Катьке помогу, и на новоселье к Коляну съезжу! И никто мне слова не скажет! А ты сиди тут со своим эгоизмом и своими планами! Посмотрим, кому от этого хуже будет!
Ирина молча смотрела на него. Больше не было смысла что-то говорить, что-то доказывать. Все слова были сказаны. Между ними пролегла пропасть, которую уже невозможно было преодолеть. Она видела перед собой не любимого мужчину, а чужого, озлобленного человека, который так и не понял, или не захотел понять, главного.
— Делай что хочешь, Витя, — её голос был спокойным, почти безразличным. — Езжай к своей сестре, езжай к своему Коляну. Это твоя жизнь, твои решения. Но на меня больше не рассчитывай. Ни в чём. С этого дня ты сам по себе, а я сама по себе.
Она развернулась и медленно вышла из кухни, оставив его одного посреди этого поля боя, усеянного осколками их разрушенных отношений. Витя ещё несколько секунд стоял неподвижно, глядя ей вслед. Потом он с силой ударил кулаком по столу, так что зазвенела посуда. «Вот и отлично! Обойдусь!» — зло процедил он сквозь зубы, но в голосе его уже не было прежней уверенности. Только горечь, злость и подступающее откуда-то из глубины души ледяное осознание того, что этот вечер действительно стал концом чего-то очень важного. А может быть, и началом чего-то совершенно другого, одинокого и пустого…
