— Ну и где она? — Нина Степановна ввалилась в квартиру, будто штурмовала Берлин в сорок пятом. — Я пятьдесят минут в маршрутке ехала! Ни кондиционера, ни совести у людей!
— Мама, я ж тебе говорил, что лучше такси взять, — Виктор сдержанно поправил мать, у которой уже губы искривились в боевом укоре.
— Так это что ж, на её бабки теперь всё такси мне оплачивать? — Нина Степановна поджала губы и кивнула в сторону кухни. — Где она?
Ольга стояла у окна, заваривала ромашку. Не чай — ромашку. Потому что желудок начал скручиваться после того, как муж назвал её жадной эгоисткой два дня назад. Всё из-за квартиры. Точнее, из-за квартиры, которую оставила ей бабушка. В центре. Двушка. Чистенькая, с мебелью и ремонтом. Старым, но бабушка была из тех, кто «пусть не модно, но чисто, и не разваливается». Ольга обожала её. И квартиру. Особенно теперь.
— Здрасьте, Нина Степановна, — Ольга обернулась, держа чашку двумя руками. — Проходите, вы ведь любите в кресле сидеть.
— Это не кресло, а развалина! — тут же огрызнулась свекровь, плюхаясь в старенькое, но крепкое кресло. — Я бы его на помойку выбросила ещё в девяностом. Где нормальные диваны? Где телевизор с диагональю человеческой, а не с паспортной?
Ольга сделала глоток и промолчала.
— Слушай, — Виктор подошёл ближе, встал между матерью и женой, как перед боем на дуэли, — ну зачем ты упёрлась? Мы же семья. У тебя теперь есть квартира. Можно продать — и купить трёшку, чтоб всем хватило. Ну или нам хотя бы ипотеку закрыть. Мы же вместе!
— Ага, вместе, — усмехнулась Ольга. — Только когда бабушка болела, вы оба «в санаторий» собрались. А теперь «вместе».
— Не начинай, — голос Виктора стал ниже, угрожающе. — Это не по-человечески. Я, между прочим, на тебя ипотеку оформил. Не забывай, у меня долги. И мама…
— Вот именно! — влезла Нина Степановна. — Я, между прочим, после операции! У меня колени болят! Я в этой вашей хрущёвке ноги переломаю!
— Вы там и не жили, Нина Степановна, — отрезала Ольга. — И вообще, бабушка завещала квартиру мне. Точка. Мне. Не нам. Не Виктору. Не вам. А — мне.
— Ты что, серьёзно думаешь оставить всё себе? — Виктор уже не пытался скрывать раздражение. — Ты просто хочешь нажиться. На бабушке. На нас.
— А вы не хотите? — Ольга поставила чашку на подоконник и впервые посмотрела на мужа не как на человека, которого когда-то любила, а как на противника в судебном заседании.
Так вот как они смотрят на меня. Как на мешок с деньгами.
— Мне просто нужна ясность, — голос Виктора сделался мягче, но в этой мягкости было больше яда, чем в укусах свекрови. — Что ты хочешь? Сохранить квартиру и жить одна? А как же сын? Как же я? Как же мы?
— Сын взрослый. В армию ушёл. Он и сам сказал, что в общежитии его всё устраивает. А ты, Вить, что? На что ты рассчитывал? Что я передам тебе ключи и пойду вон?
— Так мы же муж и жена! — заорал он. — Это общее имущество!
— Только не в случае наследства, — спокойно сказала Ольга. — Статья 36 СК РФ. Наследуемое имущество не делится. Даже при разводе. Даже если ты вдруг разучился читать.
— Да как ты смеешь! — Нина Степановна вскочила. — Мой сын тебя с завода вытащил! К врачам водил, когда ты, прости Господи, после выкидыша вся сломанная была! Он тебя, как стеклянную носил! А ты теперь его в шею?
— Пусть бы ещё и в руки носил — ноги у него короткие, не донёс, — отрезала Ольга.
— Всё. Пошла ты, — Виктор махнул рукой. — Делай что хочешь. Я тебе потом покажу, кто тут ничего не получит.
Он хлопнул дверью так, что у Ольги дрогнули пальцы.
Нина Степановна встала, как памятник. Молчала секунду. Потом наклонилась ближе и прошипела:
— Ты думаешь, это всё просто так закончится? Виктор терпел. Я терпела. А теперь — жди.
— Что — ждать? Повестки? — усмехнулась Ольга. — Я ж говорю — жадность у вас семейная. Даже ДНК сдавать не надо. Всё по глазам видно.
Свекровь пошла к выходу, не прощаясь. Но в дверях всё-таки оглянулась:
— Жалко бабку твою. Хорошая была. Только дурочка. Всё на тебя оставила. А надо было на нормальных людей.
— Ну да, а то вдруг потом всё в кредит сдадут, в ломбард, а бабушкин фарфор — на «Авито», — ехидно ответила Ольга и закрыла дверь.
Через два дня пришло уведомление. Виктор подал на раздел совместно нажитого имущества. Попытка прицепиться к квартире через общее финансовое положение семьи. Ольга не удивилась.
На третий день позвонил его адвокат. На четвёртый — адвокат Нины Степановны.
Да вы, ребята, на «Поле чудес» собрались или как? Колесо крутанули — и ждёте, когда квартира выпадет?
Она наливала себе чай, когда вдруг зазвонил домофон.
— Кто там? — спросила в трубку.
— Это Люда, соседка по лестничной. Тут твоя свекровь под дверью сидит, вещи принесла. Говорит, будет с тобой жить. Ты ж не против?
Ольга положила трубку. И села на пол. И впервые за неделю громко, беззвучно рассмеялась. Так, что лицо свело от боли.
Нина Степановна ввалилась в квартиру с двумя сумками и одним матом. Соседка Люда, поджав губы, наблюдала из дверного проёма.
— Спасибо, Людочка, — процедила Ольга и захлопнула дверь. — А вы чего тут разложились?
— Мне временно. Пока с Витей дела не уладите, — деловито отозвалась свекровь, скидывая кроссовки. — Ты ж не против?
— Конечно, нет. Заходите. У меня ещё уголок возле мусорного ведра свободен. Могу постелить.
— Не ерничай, Оля, — бросила та, направляясь в комнату. — Я, между прочим, тебе не чужая. Мать твоего мужа. Или уже бывшего, а?
— А ты не в курсе? Он же мне угрожал судом и тем, что отнимет у меня всё. Я как-то не почувствовала семейного тепла.
— Так ты ж провоцируешь! — Нина Степановна поставила на стол банку солёных огурцов, словно это была валюта нового образца. — Сама всё затеяла. Сама всех перессорила.
Ольга тяжело выдохнула.
— Я просто получила в наследство квартиру. Бабушка так решила. Мне. Не «семье». Не Вите. Не тебе. Мне. Что не так?
— Всё не так! — свекровь бросила сумку на диван. — У вас у молодых только эгоизм и в башке. У нас с мужем, Царствие ему небесное, один шкаф был на двоих! Одно одеяло! И ничего! Жили! И ты теперь хочешь жить одна, как княгиня?
— Я хочу просто пожить спокойно. Без скандалов. Без давления. Без шантажа.
— А я что? Я мешаю? — с вызовом посмотрела на неё свекровь. — Я, между прочим, всегда была за тебя! Всегда! Даже когда ты по ночам ревела и Витя пил. Кто тебя поддерживал? Я!
— Ты мне тогда посоветовала родить «и всё само наладится». Мне было двадцать два. А Витя уже в запой уходил.
— Так это у всех так! — всплеснула руками Нина. — Мужик он и есть мужик! Ты просто не умеешь жить по-человечески!
— То есть терпеть? Молчать? Делить бабушкину квартиру, пока вы мебель не растащите?
— Ну что за глупости! — свекровь уже открывала огурцы. — Я тут ненадолго. Просто с Витей, пока вы разбираетесь, я поживу тут. Всё равно ты одна. А я — с больными ногами. Где мне ещё?
Ольга замолчала. Лицо её стало каменным.
— Ты хочешь, чтобы я тебя выселила? Чтобы ты потом в суд пошла и рассказала, как невестка выгнала престарелую свекровь?
Нина вздрогнула, но быстро справилась.
— Да кто ж такое сказал! Я просто… просто хочу пожить немного. Пока не решится…
— Пока не решится, кто главный?
— Пока не решится, кто останется в этой квартире! — вырвалось у свекрови, и она, осознав, замерла.
Молчание повисло, как плесень на потолке. Противно, липко, не соскрести.
— Ну вот, — прошептала Ольга, глядя в окно. — Значит, ты всё-таки решила. Сражаться. За квартиру.
— Да не за квартиру! — вскрикнула та. — За Витю! За сына! За семью!
— За семью, которой не было? Где ты была, когда он на меня орал пьяный? Когда разбивал стаканы об стены? Когда ребёнок прятался в ванной, потому что папа «играл в танки» до четырёх утра?
Нина опустила глаза. Секунда — и снова взгляд в лоб.
— Я думала, вы справитесь. Мне же никто не докладывал. А ты — ты молчала!
— Я молчала, потому что стыдно. Потому что верила, что наладится. А ты теперь приходишь и… и что?
— И пытаюсь сохранить хоть что-то!
— Что? Бабушкину квартиру?
— Нет! Семью!
— Семья — это не ты с судом в одной руке и банкой огурцов в другой!
— Ты неблагодарная! — закричала Нина. — Мы всё ради тебя! Всё!
— Ага. Прям всё. Даже мою квартиру.
Они стояли в метре друг от друга. Две женщины. Два фронта. Два поколения. Один бой.
И тишина. Звонкая, стальная.
Потом Нина тихо пошла в комнату, прихватив банку.
Ольга медленно села на табурет.
Вот так, — думала она. — Война может начаться и в тапочках.
Через три дня свекровь «просто повесила свои вещи» в шкаф. Через неделю — стала «по-хозяйски» протирать пол и громко возмущаться, почему нет половика в ванной. Через десять дней привела подругу — «показать, как живёт моя невестка, у которой сердце изо льда».
Виктор писал сообщения:
«Ты сама всё рушишь».
«Мы могли бы всё решить мирно».
«Ты ведёшь себя как чужая».
А в один из вечеров, когда Ольга пришла с работы, в квартире пахло котлетами. На кухне стояла Нина в фартуке. Салфетки, хлеб, чай, — всё было выставлено, как на приём у губернатора.
— Ужинать будешь? — спросила она, не оборачиваясь.
— А ты на моих деньгах готовишь — или уже сама себя обеспечиваешь?
— Я купила фарш за свои, — сдержанно сказала Нина. — Не я сюда рвалась. Мне Витя сказал: «Мама, она не сдастся. Надо занять территорию». Вот я и пришла. Считай, десант.
— Ага, в кулинарном фартуке. С десертом из шантажа.
— Я просто хочу, чтобы ты поняла — мы не враги. Мы семья.
— Поздно, — сказала Ольга. — Слишком поздно.
Ночью она не спала. Лежала и смотрела в потолок.
А если она не уйдёт? А если будет суд? И Витька это не остановит. Он — только толкает.
Утром она встала раньше.
И написала заявление в полицию.
О самовольном заселении без согласия собственника.
Закон — штука не всегда добрая, но в таких случаях — очень нужная.
Ещё через два дня дверь квартиры открыл участковый.
— Доброе утро. Есть заявление. Попрошу вещи собрать. По закону вы не имеете права проживать в квартире без согласия собственника.
— Это ж надо, — прошептала Нина, бледная как стена. — Ты серьёзно?
— Удивительно, правда? — Ольга кивнула. — Я тоже думала, что семейные ценности — это что-то настоящее. А оказалось — просто повод устроить оккупацию.
Нина молча пошла в комнату.
— Ты ещё пожалеешь! — прошипела она в дверях. — Ты не знаешь, на что способен Виктор.
— Он и сам не знает, на что я теперь способна, — спокойно ответила Ольга.
Когда хлопнула дверь, Ольга села на пол, обняла колени. Ни злорадства. Ни облегчения. Только усталость.
Семья. Любовь. Верность. Всё это — пока не пахнет чужими котлетами в твоей квартире.
Судебное заседание было назначено на 9:30 утра. Ольга пришла в 9:00, с тёмными кругами под глазами, но с ровной спиной. Витя пришёл в 9:35, в мятых брюках и с лицом, полным упрёка. Как будто это она опоздала на восемь лет их жизни.
— Ну здравствуй, — буркнул он, не глядя.
— Ты не удивишься, если я не отвечу, — сухо произнесла она, сверяя бумаги.
— С тобой невозможно по-человечески… — начал он, но не успел договорить — дверь в зал распахнулась, и их вызвали.
Зал был серый, как декабрь в Туле. Судья с лицом пионервожатой на пенсии, секретарь щёлкал пальцами по клавиатуре, как по костям. Всё как надо.
Ольга положила заявление о разводе, копию свидетельства о собственности на квартиру и список того, что осталось у неё после «мирной» попытки Вити уладить всё по-семейному. Там было кратко: «Зубная щётка. Страх. И тишина».
— Истец, подтвердите, что хотите расторгнуть брак, — спросила судья, глядя поверх очков.
— Подтверждаю, — спокойно кивнула Ольга. — По всем пунктам. Хочу расторгнуть не просто брак. А фарс. Иллюзию. Капкан под видом любви.
— Поддерживаете ли вы иск? — повернулись к Виктору.
Он поёрзал в кресле.
— Ну, я не знаю… Может, ещё можно что-то спасти…
— Виктор, — перебила Ольга, — хватит. Спасать можно только тех, кто хочет жить. А ты хочешь владеть. И не мною.
— Я просто хотел, чтобы мы делали всё вместе!
— Правда? — с сарказмом прищурилась она. — А что мы делали вместе? Ты пил, я мыла. Ты спал, я работала. Ты врал, я покрывала. Отличная кооперация. Просто шедевр партнёрства.
Секретарь чуть не поперхнулся от кашля.
— Подождите, — встрял Витя, — а как же квартира? Она ведь появилась в браке. Значит, это совместно нажитое, по идее.
Ольга повернулась к нему медленно, как в фильме Тарантино, только без крови — пока.
— Слушай внимательно. Бабушка завещала квартиру мне. По документам, она принадлежит только мне. К моменту вступления в наследство я уже жила отдельно. А ты — уже тогда устраивал концерты в баре «Фазенда». Так что не надейся.
Судья подняла брови.
— Представлены все подтверждающие документы. Квартира действительно не подлежит разделу.
— Ну хорошо, — не унимался Витя. — Но я хотя бы могу претендовать на компенсацию морального ущерба?
— Конечно можешь, — усмехнулась Ольга. — Только сначала верни мне все моральные долги. Там, правда, сумма нестабильная — у тебя курс совести скачет сильнее доллара.
— Ну ты, конечно, стерва, — процедил Витя.
— Зато честная. И с документами, — Ольга повернулась к судье. — Я всё сказала.
После заседания они вышли в коридор. Виктор пошёл за ней.
— Послушай, ну да, я был неправ. Но ты тоже — не сахар. Мы могли бы… ну… хотя бы как-то остаться в нормальных отношениях. Не как враги.
— Витя, ты путаешь. Это ты остался без квартиры, а не я — без мозга. Мы не враги. Мы — чужие.
— Но я же… Я же старался…
— Ты старался забрать у меня последнее. Вначале — бабушкину память. Потом — спокойствие. Потом — свободу. Сначала с улыбкой, потом через маму, потом через суд. Так что не обижайся, если я не захотела участвовать в этом цирке.
Он стоял, опустив руки.
— Я ведь тебя любил.
— Может, и любил. Когда-то. Но потом ты захотел, чтобы я тебя кормила, мыла, терпела и делила бабушкин диван. А я теперь хочу жить. Просто. Без тебя.
Прошло две недели.
Ольга сидела на кухне. Тишина была такой громкой, что казалось — слышно, как старый чайник думает о смысле жизни. Она потянулась за телефоном. Ни одного нового сообщения. Ни от Вити. Ни от Нины. Ни от вселенной.
Идеально.
Она включила музыку. Ту самую, что когда-то звучала на старом магнитофоне в деревне у бабушки, когда они вместе чистили вишню и болтали о жизни.
— Жить надо, Олечка, как на войне. Только без пуль. С тёплым одеялом и документами в порядке.
Бабушка умела. И квартиру правильно оформила. И невестку выбрала — как оказалось, с характером.
Позвонил курьер. Привёз заказ — новая дверь, бронированная.
— Вы что, боитесь, что кто-то придёт? — улыбнулся парень.
— Я не боюсь. Я знаю, что придут. А теперь — пусть даже не пробуют.
Поздним вечером зазвонил звонок. Она посмотрела в глазок — на площадке стояла Нина Степановна.
Ольга открыла чуть-чуть. Без цепочки.
— Ольга… я не за тем, что ты думаешь.
— Я вообще не думаю. Уже всё думала. Говори.
— Я хотела сказать… Извини. Я ошибалась. Сын у меня — не подарок. И я не имею права совать нос, куда не звали.
Ольга молчала. Смотрела на неё внимательно.
— Я просто… Я осталась одна.
— Я тоже.
— Ты сильная.
— Нет. Просто устала быть слабой.
— Может, чай попьём?
— У меня теперь новая дверь. И новые правила.
Но чай… можно. Один раз. Без огурцов. Без шантажа. Просто чай.
Позже, когда они сидели на кухне, а за окном моросил июньский дождь, Ольга вдруг улыбнулась.
— Ты знаешь… я теперь наконец понимаю, что семья — это не прописка. Не фамилия. Это не кольцо и даже не квартира.
— А что же? — тихо спросила Нина.
— Это выбор. Каждый день. Быть рядом — или тащить под себя. Любить — или владеть. Помогать — или контролировать. Я теперь выбираю иначе.
Нина опустила глаза.
— Прости.
Ольга кивнула.
— Попей чай. А потом — пожалуйста, уйди. Я тебя не выгоняю. Я тебя… отпускаю.
Она закрыла за ней дверь. Закрутила новый замок.
Села на диван. И впервые за много лет — просто выдохнула.
Тихо. Спокойно. В квартире, которая больше не была полем боя.
А была — её домом.
