Ирина впервые за долгое время позволила себе роскошь — просто сесть на подоконник с чашкой кофе. Сквозь старые, но добротные рамы — ещё бабушка в девяностые ставила, «чтоб на века» — пробивался майский свет. Тепло. Пахло сиренью, и жизнь вроде бы налаживалась. После похорон прошло три месяца. Бабушка Тома оставила квартиру Ирине — единственной внучке, хоть в семье и шипели, будто та выпросила завещание на смертном одре.
Но Ирина никого не слушала. Только эту кухню. Только этот пол, скрипящий в том самом углу, где бабушка хранила огурцы. И кофемолку, которая звучала точно как бронхи дедушки — whee whee whee — перед тем, как он бросил курить и умер на следующий день. Всё это было её.
— Надолго ты в окно уставилась? — в дверях стояла Наталья Петровна, свекровь, вся в бежевом и упрёках. В одной руке — пакет с «магнитовскими» яблоками, в другой — пластиковый контейнер. — Я тут салатик сделала. А ты, как всегда, ничего.
Ирина вздохнула, слезла с подоконника.
— Не знала, что вы придёте. У нас же вроде не общий дом.
— Ах, ну конечно! — голос Натальи Петровны был с привкусом железа. — У тебя теперь наследство, отдельная жизнь, отдельный холодильник… Только вот сына ты моего туда затащила, как в мышеловку.
— Виктор сам переехал. Он же муж, не мышь, — Ирина поставила чашку в раковину. — Хотите воды?
— Ты лучше подумай, кому ты обязана этой квартирой, — свекровь поставила контейнер на стол. — Бабушка твоя, конечно, славная была женщина, но ты думаешь, она бы тебя так наградила, если бы не я? Я сколько лет помогала ей! В аптеку бегала, в поликлинику водила. А ты где была?
Ирина почувствовала, как внутри поднимается злость. Слова резали не хуже ножа, которым Наталья Петровна только что открыла контейнер.
— Я на двух работах пахала. А вы, простите, за каким интересом помогали? Чтоб внуку потом досталось?
Наталья Петровна села, развалилась, как в своём доме.
— Мне и не надо ничего. Просто… по справедливости. Эта квартира — семейная. А ты взяла и присвоила.
— Простите, но завещание на меня, — Ирина говорила спокойно, но руки у неё уже подрагивали. — Закон на моей стороне. И, если вы не против, я бы хотела побыть одна. Мне работать через полчаса.
— Работать… — фыркнула свекровь. — Ты что, думаешь, я не знаю, сколько вы тут крутите? Витя мне всё рассказывает. И что ты его на ипотеку не пускаешь. И что деньги копишь — на новый ремонт. Всё для себя, всё под себя…
— А на кого, простите, мне копить? — Ирина скрестила руки. — На вас?
Наталья Петровна резко встала, как будто её подбросили.
— Ты забываешься. Я вообще-то мать его! И не дам тебе разрушить нашу семью!
— Нашу — это чью? — Ирина шагнула вперёд. — Вашу с ним? Или мою с ним?
Повисла тишина. Только за окном где-то вдалеке орал ребёнок и лаяла собака.
— Я всё поняла, — сказала свекровь наконец, собирая свои яблоки. — Это ты меня выжить хочешь. Всё захапать. Ну-ну. Посмотрим, как ты будешь петь, когда Витя за голову возьмётся.
Ирина провожала её до двери молча. Только сказала, прежде чем захлопнуть:
— В следующий раз, пожалуйста, звоните. А то у меня тут, знаете ли, частная собственность.
Вечером Виктор пришёл, как будто ничего не случилось. Оделся в старую футболку с динозавром, поцеловал Иру в висок.
— Чего такая? Мама приходила?
— Угу, — Ирина наливала чай, при этом громко и показательно гремела чашками. — Приходила. Устроила допрос с пристрастием и проверку на лояльность. Всё как ты любишь.
— Ир… ну ты же знаешь, она добрая женщина. Просто беспокоится.
— О! Это новое слово для «лезет не в своё дело»?
— Ну перестань. У неё правда трудное положение. Пенсия маленькая, внуков нет… С отцом они развелись, квартира у него осталась.
— И?
— Ну, я просто подумал… может, пока мы с тобой копим, оформим квартиру на меня? На всякий случай. Чтобы, ну… вдруг чего. Мы же семья, да?
Ирина замерла. В чашке её отражение дрогнуло, будто в воде подул сквозняк.
— Это она тебе так сказала? — голос её был тихим. Почти ласковым. — Оформи на себя. На всякий случай.
Виктор начал чесать затылок.
— Нет… ну… я сам подумал. Мало ли, вдруг с тобой что-то…
— Ага, — перебила Ирина. — Например, я сбегу от тебя в Бутово к любовнику. И оставлю тебе квартиру с сиренью в окне.
Виктор усмехнулся, будто отшутиться пытался.
— Ир, не перегибай. Просто… я твой муж. А не посторонний человек. Чего тебе стоит?
— Мне стоит бабушкиного доверия. И, между прочим, двух лет ночных смен. Пока ты пил пиво с мамой под сериалы.
— Это низко, — тихо сказал он.
— Зато правдиво, — ответила она.
Ночью она не спала. Лежала, глядя в потолок. Слышала, как он сопит, как переворачивается, как храпит по-дурацки. И думала — а если бы не было этой квартиры, был бы он рядом?
Наутро Наталья Петровна снова пришла. Без звонка.
— Знаешь, Ира, я подумала… — начала она, даже не снимая туфель. — Мне ведь скоро шестьдесят. А прописки у меня нет. Внуков ты не даёшь. Виктор из-за тебя нервничает. Может, тебе стоит подумать, как быть женщиной, а не хозяйкой кладбищенского добра?
Ирина смотрела на неё, как на лужу в новой обуви.
— А вы, может, подумайте, как быть матерью, а не квартирным риэлтором.
Когда дверь за ней закрылась, Ирина прислонилась к стене. Тело дрожало. В глазах кололо от обиды и злости. Она знала: это только начало. Наталья Петровна не отступит. И Виктор — не встанет между ними. Он никогда не стоял.
Она пошла на кухню, заварила себе ещё один кофе. И вдруг подумала: А может, я не злая. Может, я просто учусь защищать то, что моё.
А потом достала с полки старый альбом. Открыла на странице, где они с бабушкой смеются, облитые вареньем.
И впервые за много дней улыбнулась.
В середине недели Ирина пришла с работы и сразу поняла: в квартире кто-то был.
Не потому что дверь открыта — закрыта. Не потому что разбросано — наоборот, всё на месте, но… будто чужой человек прошёлся по её воздуху, оставил след. Как в лифте после незнакомца: вроде и один, а пахнет чужими духами.
Она бросила сумку на табурет и сразу в спальню.
На тумбочке стоял её флакон духов — снят колпачок. Подушка на её стороне кровати слегка примята. В ванной — зубная щётка Виктора, которой он давно не пользовался, сухая как щепка, — была влажной. А в мусорке сверху лежал чайный пакетик, хотя она в тот день пила кофе.
— Мамина работа, — вслух произнесла Ирина, и в голове у неё клацнуло, как в наручниках. — Ну здравствуй, вторжение.
— Ира, не психуй, — Виктор пришёл к вечеру, уже с выражением виноватого кота на лице. — Мама зашла. Привела мастера посмотреть стиралку. Она текла, я тебе говорил. Мы с ней решили, что вызовем спеца.
— Без меня?
— Ну, ты на работе…
— И это, по-твоему, нормально? Пускать её сюда, когда меня нет?
— Это же наша квартира.
— Нет, Витя. Моя. Это ты, наверное, забываешь, а она — вообще игнорирует.
Он присел на край дивана, развёл руками.
— Я просто хочу, чтобы мы были семьёй. Без этих границ, условий, завещаний…
Ирина глянула на него как на незнакомца.
— А я хочу быть женщиной, а не арендодателем с подселенкой.
Он замолчал. Потом вдруг сказал:
— Слушай… мама кое-что узнала. Ну, про бабушкину квартиру. Говорит, что ты оформила её с нарушениями. Что можно обжаловать. Там срок давности ещё не вышел.
— Ты серьёзно? — Ирина застыла. — Она угрожает мне судом?
— Она просто хочет справедливости…
— Она хочет пожить тут до конца жизни, пока я в прихожей на тумбочке буду свои вещи складывать?
— Ир, не передёргивай…
— А ты, Витя, не прогибайся, — перебила она. — Если ты так хочешь быть маменькиным сынком — вперёд. Только не в моей квартире.
На следующий день Наталья Петровна явилась снова. На этот раз — с чемоданом. И хозяйственным видом человека, который давно всё решил.
— Мне надо где-то остановиться, — сообщила она, снимая пальто. — Меня соседка достала. Курит, орёт, музыку слушает. Участковый — ноль внимания. А тут тихо. Воздух хороший. Прописка, конечно, ещё не оформлена, но всё впереди.
— Простите, — Ирина стояла посреди коридора, прижав руки к бокам, — а вы с сыном это обсудили? Или решили без него тоже?
— Витя не против. А у меня ключ есть. И вообще, ты же не против, если я буду в комнате с балконом? У тебя всё равно там барахло лежит. Я хоть порядок наведу.
Ирина молчала секунду. Потом спокойно взяла чемодан Натальи Петровны и поставила его за порог.
— Вы забыли. Это моя квартира. Ни прописки, ни комнаты с балконом здесь вам не будет.
— Девочка, не строй из себя хозяйку мира! — голос Натальи Петровны взвился. — Я в этой семье старшая! И если бы не я, Витя бы до сих пор жил в общаге! Я его растила, кормила, одевала! А ты что? Пришла на всё готовенькое!
— Готовенькое — это когда человек рождается с ключами в руке. Я сюда по завещанию пришла. С бумагами. Через нотариуса. Всё официально. А вы — без спроса.
— Ты неблагодарная. Меркантильная. Холодная. Бабушка твоя перевернулась бы…
— Бабушка бы сказала: «Закрой дверь и выпей валерьянки».
Ирина взяла чемодан и поставила его обратно в руки свекрови.
— У вас полтора часа, чтобы уйти. Потом вызову участкового. И поверьте, он будет внимательнее, чем у вашей соседки.
Вечером Виктор снова начал разговор.
— Ты ведёшь себя как чужая. Где та Ира, которая была добрая, спокойная?
— Та Ира умерла, когда вы начали за моей спиной двери открывать. Она теперь с бабушкой — в альбоме, где мы обе в вишнёвом варенье.
— Она просто хочет помочь…
— Она хочет меня из квартиры вышвырнуть. Ты пойми уже.
Он сидел, понурив голову. Говорил тихо:
— У неё большие долги. Кредит на лечение брата. Ей грозят суды. Я не знал. Она боится остаться на улице.
Ирина замолчала. Несколько секунд смотрела на него. Потом пошла в шкаф, достала папку.
— Вот, — она положила перед ним документы. — Завещание, выписка из ЕГРН, справка о праве собственности. Всё оформлено по закону. Хочешь — проверь. Хочешь — иди с ней в суд. Только знай: если ты сделаешь это, я подаю на развод. Без истерик. Без угроз. Просто спокойно — как положено.
Он замер. Потом тихо произнёс:
— Ты всё решаешь одна. А я тебе кто?
— Человек, который должен был быть рядом. А стал — посредником между мной и женщиной, которая меня ненавидит.
На следующий день она пришла в ЖЭК. Узнать, кто делал запрос на документы по её квартире.
Там, под косым взглядом уставшей тётки с ресницами как у паука, ей выдали лист. Заявитель: Павлова Н.П. — то есть Наталья Петровна. Дата — неделей раньше.
Пока я работала, она копалась в моих бумагах, — подумала Ирина и не удивилась.
Удивилась она вечером.
Когда открыла дверь — и увидела на коврике у входа Виктора. С сумкой. И бутылкой «Алазанской долины».
— Можно? — спросил он устало.
— А мама где?
— У брата. Переехала. Навсегда. Я ей сказал, что не буду участвовать.
— Ну наконец-то, — Ирина улыбнулась.
— Не радуйся. Я к тебе не вернулся. Я просто не хочу быть тем, кем она хочет меня видеть.
— А кем ты хочешь быть?
— Пока не знаю. Но точно не тем, кто заходит в квартиру своей жены через её мать.
Они выпили молча. Ирина смотрела, как он нервно гладит этикетку. Как будто там был ответ на всё.
А в голове у неё крутилась только одна мысль: Битва ещё не закончена. Это только пауза. Настоящее — впереди.
В тот день, когда пришла повестка, Ирина уже ничего не чувствовала. Ни злости. Ни страха. Только усталость.
Конверт был тонкий, официальный. С гербом и надписью: «Мировой судья судебного участка №146». Исковое заявление о признании завещания недействительным. Истец — Павлова Наталья Петровна.»
Села за стол. Поставила локти. Сжала пальцы в замок. Долго смотрела на документ.
Ну вот и всё. Теперь — по-взрослому. Не на кухне. Не с криками. А по закону. Как и хотела.
Она подняла глаза на окно. Сирень уже почти отцвела. Было начало июня. Воздух стоял липкий, плотный. Как будто кто-то дышал ей в затылок.
— Пора, бабушка, — прошептала она. — Пора защищать, что оставила.
Первое заседание было коротким. Наталья Петровна пришла в белом пиджаке, с адвокатом — худым, лысоватым, в очках с цепочкой. Говорил тихо, но цепко, как ювелир по металлу.
— Моя доверительница считает, что завещание составлено под давлением. Что наследодатель находился в зависимом положении — финансовом и физическом. Документы есть.
Ирина ничего не сказала. Только посмотрела на Виктора — он сидел отдельно. Один. Ни за кого. Ни против кого. Поза — нейтральная. Как у мебели.
Даже сейчас — в стороне.
Адвокат Ирины — женщина с седой косой и острым взглядом, — кивнула судье:
— У нас есть все справки. Бабушка Ирины была дееспособна, передвигалась самостоятельно, имела банковский счёт, который вела сама. Завещание составлено нотариально, без посторонних лиц. Показания свидетелей прилагаются.
Судья отложил дело на две недели. В зале запахло пылью и электричеством.
Вечером Наталья Петровна позвонила. Впервые — сама.
— Ира… — голос был мягкий, почти приторный. — Давай поговорим. По-женски.
— Говорите.
— Я не хочу скандалов. Просто ты должна понять. У меня никого нет. Эта квартира — единственный шанс выжить. Ну не гони же ты старую женщину под поезд.
— Вы живёте в двухкомнатной. Квартира приватизирована. Есть пенсия, есть брат…
— Но нет покоя. Покой — у вас. И потом… разве я не заслужила хоть кусочек? За все эти годы? За помощь твоей бабке?
— Она оставила мне всё — зная, кто что заслужил. И вы — знаете. Но не можете с этим жить.
— Да ты же одна. Без детей. Мужа уже почти нет. Кому тебе всё это? Тебе бы хоть комнатку…
— Стоп, — Ирина резко встала. — Вот вы и проговорились. Комнатку. Вот как вы меня видите. Как проблему, которую надо загнать в чулан.
— Я вижу тебя как эгоистку. Без сердца. Холодную змею.
— А я вас — как риэлтора на пенсии. Только клиенты — родня.
И повесила трубку.
Вторая неделя прошла в напряжении. Виктор так и не переехал. Приходил — молчал. Варил кофе. Смотрел телевизор. Спал на диване.
На третий день спросил:
— Ты правда будешь судиться до конца?
— Да.
— Даже если проиграешь?
— Тогда подам апелляцию.
— А если мама будет болеть?
— Я не врач.
Он долго смотрел в окно. Потом сказал:
— Ты изменилась.
— А ты — нет.
В день второго заседания Ирина пришла в чёрном. Волосы собраны. Папка под мышкой.
Наталья Петровна была нарядная, с золотым кулоном. Говорила громко:
— Я хотела бы выступить. Я ухаживала за матерью завещательницы. Я носила ей таблетки. Я в этой квартире провела двадцать лет жизни. И считаю, что моя невестка захватила её хитростью и подлостью.
Судья сделал пометку. Не вскинул бровь. Видно, не впервой.
Адвокат Ирины подала справки: банковские переводы, где бабушка переводила деньги ей, Ирине — на ремонт, на лекарства, на жильё. Всё с комментариями: «Спасибо, внученька».
Судья спросил:
— Есть свидетель, который может подтвердить, что завещание подписывалось без давления?
— Да, — поднялась Ирина. — Нотариус Копылова. У нас её заключение. И видеозапись процедуры. Вот флешка.
Судья взял, кивнул.
— Значит, с доказательствами всё ясно.
Пауза.
— Решение будет через три дня.
Через три дня Ирина стояла у дверей участка. Держала лист в руках.
Иск Павловой Н.П. оставить без удовлетворения.
Наталья Петровна позвонила вечером.
— Поздравляю, — сказала холодно. — Получила. Радуйся.
— Я не радуюсь. Я защищала.
— Ты думаешь, ты победила?
— Нет. Я просто не проиграла.
— Знаешь, Ира… тебе ещё жизнь покажет. Вот вспомнишь меня. Когда останешься одна. Когда никто тебе не принесёт салатик.
Ирина вздохнула.
— Я лучше сама себе приготовлю. И никому не отдам ложку.
Через неделю Виктор ушёл. Собрал сумку. Ничего не сказал. Только посмотрел — долго. Усталые глаза. И лицо — будто из другого времени.
— Я пытался. Но между вами — война. А я не солдат.
— Ты не солдат. Ты — чемодан без ручки.
Он кивнул. Повернулся. Ушёл.
Прошло два месяца. Лето стояло душное, лукавое. На кухне всё по-прежнему: кофе, сирень, подоконник.
В один из вечеров Ирина взяла коробку. Достала ключи. На кольце было три — от подъезда, от квартиры и от старого ящика в подвале.
Выбросила один. Тот, который давала Виктору. Положила коробку в ящик с надписью «Прошлое».
Закрыла.
Села за стол.
Открыла окно.
И написала от руки: «Здесь жила женщина. Не злая. Просто в своём доме.»
