— Ты просто постарела, Альбина. И расплылась. — Борис бросил ключи от «Мерседеса» на тумбочку, будто сдавал ненужный хлам. — Уходи к Антону. Квартиру продадим, деньги пополам. Я — к Лере. Она… свежая.
Альбина Павловна стояла у окна, глядя, как мужнино отражение в стекле размазывается под дождём. Двадцать три года брака стекали по стеклу вместе с каплями. Не плакала. Удивлялась сама себе: сердце не разорвалось, а сжалось в холодный, скользкий камушек. «Свежая», — эхом отозвалось в голове. Как парное молоко или только что купленная рыба.
За окном октябрь уныло шуршал жёлтыми листьями. Такой же унылый, как этот разговор. Она вспомнила, как в этом же октябре, двадцать четыре года назад, Борис дарил ей кольцо на Патриарших. Обещал любить до гроба. Видимо, гроб для него наступил раньше времени — лет в пятьдесят пять, когда появилась двадцатипятилетняя Лера из его отдела продаж.
— Расплылась? — переспросила она тихо, поворачиваясь. — Интересно, Боря, а твой пивной живот — это стильный аксессуар или признак утончённой души? Или просто расплылся?
«Истории в четырёх стенах» © (1061) Она окинула взглядом его фигуру: лысеющая макушка, которую он старательно маскировал дорогим тоником, отвисшие щёки, красные прожилки на носу. Когда-то он был красавцем. Студентки на потоке вздыхали, когда он заходил к ней на факультет. А теперь — обычный мужчина предпенсионного возраста, решивший, что молодая любовница вернёт ему юность.
— Иди к своей «свежей». Дверь закрой плотно. Сквозняк.
Борис фыркнул, но промолчал. Собирал вещи торопливо, видимо, боялся, что «свежая» завянет без его срочного присутствия. Альбина смотрела, как он тыкается, забывая, где лежат его дорогие носки. «Вот оно, счастье-то. Убежало в одних трусах, второпях».
Он метался по спальне, судорожно запихивая в чемодан костюмы, рубашки, флаконы дорогого одеколона. Руки дрожали — то ли от волнения, то ли от страха. Альбина знала: глубоко внутри он понимал, что совершает глупость. Но мужское самолюбие не позволяло отступить.
— Антон хороший парень, — пробормотал Борис, не поднимая глаз. — Давно к тебе клеится. Вот и выйдешь за него.
— Антон мне в сыновья годится, — спокойно ответила Альбина. — Но это уже не твоё дело, правда?
Она прошла на кухню, поставила чайник. Странно: руки не тряслись, голос звучал ровно. Будто это происходило не с ней, а она смотрела фильм про чужую жизнь. Может, так действует шок? Или просто она давно уже была готова к этому разговору. Слишком часто Борис стал задерживаться на работе, слишком тщательно следить за собой, слишком раздражённо реагировать на её присутствие.
Вернувшись в комнату с двумя чашками чая, она увидела, что Борис стоит с чемоданом у двери. Лицо красное, взгляд бегающий.
— Чай будешь? Последний раз в этом доме, — предложила она.
— Не надо, — буркнул он. — Лера ждёт.
— Конечно. Свежей нельзя долго ждать — испортится.
Борис дёрнул ручку двери, но обернулся:
— Я не виноват, что так получилось, Алька. Просто… люди меняются.
— Люди — да. А свиньи остаются свиньями, — негромко сказала Альбина Павловна и отхлебнула чай.
Дверь хлопнула. В квартире стало тихо, только дождь барабанил по подоконнику. Альбина села в кресло, поставила вторую чашку на столик. Завтра позвонит юристу, послезавтра — риелтору. А пока можно просто посидеть в тишине и подумать о том, что жизнь, возможно, только начинается.
Сын Антон и невестка Катя приняли её без восторга, но и без скандала. Двухкомнатная хрущёвка, двое малышей-погодков — трёхлетняя Маша и двухлетний Петька. Альбина втиснулась в детскую, на узкий диванчик между игрушками и стопками детских книжек. «Пристанище брошенного корабля», — подумала она, глядя на плюшевых медведей, уставившихся на неё стеклянными глазами.
Первые дни слились в серую кашу детского плача, запаха супа из пакетиков и осторожных взглядов невестки. Катя была девочкой хорошей, но молодой и уставшей от собственных проблем. Антон работал в строительной компании с утра до ночи, приползал домой выжатый как лимон, и последнее, что ему было нужно — это мамины переживания по поводу папиного предательства.
Квартирка казалась спичечным коробком после просторной трёшки, которую они с Борисом покупали в ипотеку пятнадцать лет назад. Там у неё была своя гардеробная, кабинет с компьютером, где она вела бухгалтерию для небольших фирм, и большая кухня, в которой так любила готовить для семьи. Здесь же приходилось ютиться на шести квадратных метрах с детскими кроватками и горой игрушек.
— Мам, ну ты держись, — неуверенно бубнил Антон за ужином, косясь на жену. — Прорвёмся. Время лечит.
Катя кормила Петьку с ложечки, Маша капризничала, не желая есть суп. Альбина сидела сбоку, чувствуя себя лишней в этой картине семейного счастья. Она видела, как Катя стискивает зубы, когда Петька размазывает кашу по столу, как Антон устало трёт виски после рабочего дня. Им и без неё было несладко — молодая семья, съёмная квартира, кредиты, двое малышей. А тут ещё мама-развожённая свалилась на голову.
— Лечит? — Альбина подняла бровь. — Ага, как плохой дантист. Ковыряется, больно, и толку ноль. Спасибо, сынок, за приют. Но я тут… временно.
Она сама не знала, что имела в виду под «временно». Денег от продажи квартиры ещё не было — юридические дела тянулись. Работы тоже. В пятьдесят два года устроиться бухгалтером было непросто — везде требовали молодых и энергичных.
Катя аккуратно отодвинула тарелку. Её взгляд скользнул по Альбининой бесформенной кофте и стоптанным тапкам. — Мама, вам бы отдохнуть. Не думать ни о чём. Вы же столько лет… в заботах.
«В заботах о муже-хапуге и сыне-недотепе», — мысленно дополнила Альбина. Но промолчала. За двадцать три года брака она действительно забыла, что такое жить для себя. Всё время крутилась как белка в колесе: дом, работа, Борисовы запросы, Антоновы проблемы. Даже отпуск они проводили там, где хотел Борис — то Турция, то Египет, то дача у его брата.
Начала «отдыхать». То есть смотреть целыми днями в потолок, слушая детские вопли и ссоры молодых за тонкой стенкой. Камень в груди обрастал мхом апатии. Дни тянулись как жвачка — завтрак, прогулка с внуками по двору, обед, телевизор, ужин, сон на узком диванчике. Иногда Альбина пыталась помочь Кате по хозяйству, но та вежливо отказывалась: «Спасибо, мама, я сама справлюсь». Чувствовалось, что молодая женщина привыкла всё делать по-своему и вмешательство свекрови её только раздражало.
Вечерами, когда дети наконец засыпали, Антон с Катей садились на кухне пить чай и обсуждать свои дела: кредиты, работу, планы на будущее. Альбина слышала их приглушённые голоса и понимала, что в их разговорах для неё места нет. Она стала чужой в жизни собственного сына.
Неделя за неделей, и вот уже месяц прошёл. Альбина всё больше времени проводила, разглядывая потолок и размышляя о том, как быстро всё рухнуло. Ещё недавно она была успешной женщиной: хорошая работа, красивый дом, муж-бизнесмен. А теперь — разведённая тётка на шее у детей.
Пока однажды у зеркала в прихожей она не увидела не старуху, а… тётку. Замызганную, серую, с потухшими глазами и отросшими корнями волос. В застиранном домашнем халате, который Катя дала ей из жалости. Лицо опухшее от постоянного лежания, фигура действительно расплывшаяся от безделья и заедания стресса дешёвыми конфетами.
«»Расплылась» — это было ещё комплиментом», — с горьким сарказмом подумала она. И вдруг стало смешно. Такого не было с момента ухода Бориса. Смех вырвался хриплый, неуправляемый. Слёзы потекли ручьём. Но это были не слёзы жалости. Это была… ярость. Бешеная.
— Что я делаю? — прошептала она своему отражению. — Что я, чёрт возьми, делаю?
Из кухни донёсся голос Кати, которая что-то говорила Антону о том, что «мама совсем плохо выглядит» и «может, стоит к психологу обратиться». Альбина вытерла глаза и выпрямила плечи. Хватит. Хватит быть жертвой обстоятельств. Хватит ждать, когда жизнь сама собой наладится.
Она вернулась в детскую, достала из сумки телефон и набрала номер своей бывшей коллеги Светланы. Пора было начинать жить заново.
«Новая жизнь» началась с визита к парикмахерше-подпольщице Гале, работавшей на дому в хрущёвке на окраине города. Альбина добиралась туда на двух автобусах, сжимая в руке листок с адресом, который дала ей соседка Кати.
Квартирка Гали пахла химией для волос и дешёвыми сигаретами. На кухне, переделанной под салон красоты, стояло старенькое кресло, обтянутое клеёнкой, зеркало в пластиковой раме и тумбочка с флаконами красок всех цветов радуги. На подоконнике вяло зеленел фикус, а на стене висели фотографии клиенток — молодых девчонок с яркими, вызывающими причёсками.
Свекровь посчитала, что ей всё дозволено, и ударила сперва падчерицу, а после невестку, в то время как сын посчитал это недоразумением Альбина указала на фото в глянцевом журнале: платиновая блондинка с ёжиком. Модель была лет на тридцать моложе, с точёными скулами и пухлыми губами, но Альбину это не смущало.
— Бабуль, ты че, сдурела? — фыркнула Галя, лет тридцати пяти, в обтягивающих лосинах и с ярко-розовыми волосами. Она разглядывала Альбинины седые корни и морщины с нескрываемым сомнением. — Тебе ж под семьдесят стукнуло? Это тебе не идёт! Давай лучше каштановый, классический боб. Солидно будет.
— Мне пятьдесят два, — холодно поправила Альбина. — Крась, Галька. И не бабуль. Я теперь… Альбина. Просто Альбина. И стриги короче. Чтобы не мешало.
Она положила на стол пачку купюр — половину тех денег, что выручила от продажи обручального кольца. Галя покосилась на деньги, пожала плечами и принялась разводить краску.
— Ну, хозяин — барин. Только потом не говори, что я не предупреждала. И мужики твои ровесники в обморок падать будут.
— А кто сказал, что мне нужны мужики моих лет? — усмехнулась Альбина, устраиваясь в кресле.
Процедура тянулась больше трёх часов. Сначала обесцвечивание — злая химия жгла кожу головы, но Альбина терпела, листая журналы и планируя дальнейшие шаги. Потом тонирование, стрижка, укладка. Галя работала молча, лишь изредка покачивая головой и что-то бормоча себе под нос.
Час спустя Альбина смотрела в зеркало на незнакомку. Белёсые, почти белые волосы, дерзко торчащие вверх, как иголки у ежа. Резкие черты лица, подчеркнутые отсутствием мягких прядей, которые раньше обрамляли щёки. Глаза казались больше, ярче. Глаза горели холодным синим огнём. «Не бабуль. Стёрлась. Теперь — новая версия».
— Мамочки, — присвистнула Галя, любуясь результатом. — Ну ты даёшь! Как будто лет десять сбросила. Правда, выглядишь… специфично. Но стильно, не спорю.
Потом был шопинг. Альбина специально выбрала торговый центр в другом конце города, где её никто не знал. Не в привычных «Ladies» и «Элегант» с балахонами в цветочек, куда она ходила последние десять лет, а в бутиках молодёжной одежды с кричащими названиями вроде «Mad Style» и «Crazy Girl».
Она входила туда, вызывая недоумённые взгляды продавщиц — накрашенных девочек лет двадцати, которые явно не знали, как себя вести с такой необычной клиенткой. Сначала они предлагали ей «зайти в отдел для старшего возраста», но Альбина пресекала эти попытки холодным взглядом.
Выбирала не по размеру «чтобы не жало» и не по принципу «чтобы полнило», как делала последние годы, а по принципу «чтобы цепляло». Мерила вещи, которые никогда бы не примерила в прежней жизни. Кожаная куртка-косуха с заклёпками и молниями. Узкие, как колготки, джинсы, которые пришлось покупать на размер больше — фигура всё-таки была уже не та, что в двадцать лет. Блузка с глубоким вырезом и пайетками, которые переливались при каждом движении. Короткое платье чёрного цвета, обтягивающее каждый изгиб тела.
Сапоги на каблуке оказались настоящим испытанием. От непривычной высоты заныли старые кости, натёрлись ноги, отвыкшие от каблуков за годы семейной жизни с Борисом, который считал, что «приличная женщина должна носить удобную обувь».
«Буду терпеть, — решила она, прохаживаясь перед зеркалом в примерочной. — Красота требует жертв. Особенно красота после пятидесяти. Или шестидесяти? Чёрт, а сколько мне на самом деле лет в новой жизни?»
В косметическом отделе она потратила ещё час, изучая продукцию, о которой раньше и не подозревевала. Помада цвета спелой вишни, тушь с эффектом накладных ресниц, тональный крем, который обещал «молодость за пятнадцать минут». Консультант, девушка с фиолетовыми волосами и пирсингом в носу, отнеслась к ней с профессиональным энтузиазмом и даже сделала пробный макияж.
Результат поразил даже саму Альбину. В зеркале на неё смотрела женщина, которую она не узнавала. Яркая, дерзкая, с вызовом в глазах. Совсем не та покорная домохозяйка, которая последние двадцать лет жила интересами мужа и сына.
Домой она вернулась поздно вечером, нагруженная пакетами и переполненная энергией. В прихожей её встретил Антон, который как раз собирался выносить мусор.
— Мам? — он буквально выпучил глаза, разглядывая её новый образ. — Это… это ты?
Из кухни выглянула Катя с мокрой тарелкой в руках. Увидев свекровь, она застыла с открытым ртом.
— Мама, что с вами? — наконец выдавила она. — Вы… вы так изменились!
— Изменилась, — согласилась Альбина, проходя мимо них в детскую. — И это только начало.
— Ма-а-ам! — Антон аж поперхнулся утренним кофе, увидев её в новом обличии.
Он сидел за кухонным столом в домашних штанах и застиранной футболке, как обычно листал новости в телефоне и жевал бутерброд с колбасой, который ему с утра приготовила жена. Обычное утро обычного тридцатилетнего мужчины превратилось в шок, когда он поднял глаза и увидел… это.
— Ты… ты что это надела?! — он с трудом проглотил кофе и отложил телефон, не в силах поверить своим глазам. — Ты куда?! Мам, серьёзно, что на тебе?!
Альбина остановилась посреди кухни во всей красе: чёрные обтягивающие джинсы, которые подчёркивали каждый изгиб не самой юной фигуры, кожаная куртка с заклёпками, которая скрипела при каждом движении, и сапоги на каблуках, в которых она пока ещё неуверенно передвигалась. Макияж был сделан с размахом — яркие красные губы, густо подведенные глаза, румяна на щеках. Волосы всё ещё торчали белёсым ёжиком, но теперь она добавила к образу длинные серёжки-подвески, которые покупала вчера в переходе.
— В жизнь, сынок, — бодро отозвалась Альбина, поправляя кожаный воротник и любуясь своим отражением в стеклянной дверце шкафа. — Запоздало, но ворвусь! А надела то, что нравится. В отличие от твоих вкусов, которые у тебя, кажется, в детстве застряли.
Она окинула критическим взглядом сына — небритого, в мятой одежде, с животиком, который появился после женитьбы и рождения детей. Когда-то он был спортивным парнем, играл в футбол, встречался с красивыми девушками. А теперь… теперь он превратился в копию своего отца: работа-дом-диван-телевизор.
— Мам, ну не могу же я в костюме дома сидеть! — оправдывался Антон, заметив её взгляд. — Я же не на работу собираюсь!
— А я — собираюсь, — отрезала Альбина. — На работу по жизни. Двадцать лет прослужила домохозяйкой, теперь хочу попробовать другую профессию.
Из кухни вышла Катя, держа младшего на руках. Двухлетний Миша сопел носом — опять простуда, — а на Кате была всё та же застиранная домашняя кофта в пятнах от детского питания. Увидев свекровь, она замерла, и её лицо стало похоже на застывшее тесто.
— Мама, — она с трудом подбирала слова, качая ребёнка на руках, — вам же не… не сорок пять! Это… это неприлично! Что люди скажут? Что соседи подумают? Дети увидят!
Старший внук, пятилетний Дима, как раз в этот момент вбежал в кухню, готовый к детскому саду. Увидев бабушку, он остановился как вкопанный и уставился на неё во все глаза.
— Баба Аля? — неуверенно спросил он. — Это ты? А почему ты как панк?
— Откуда ты знаешь, что такое панк? — удивилась Альбина, присаживаясь на корточки к внуку. Каблуки скрипнули, джинсы натянулись ещё туже.
— По телику видел, — гордо ответил Дима. — Там дядьки с такими же волосами были. Только они ещё кричали страшно. А ты кричать будешь?
— Если понадобится, — усмехнулась Альбина, поправляя мальчику воротничок. — А тебе нравится, как я выгляжу?
— Да! — искренне ответил ребёнок. — Ты теперь как из мультика! Крутая бабушка!
— Дима, не говори глупости! — одёрнула сына Катя, но Альбина уже поднялась, довольная оценкой.
— Люди скажут: «Смотрите, баба с характером!» — заявила она, доставая из новой сумочки ярко-красную помаду и подкрашивая губы прямо на кухне, глядя в зеркальце. — А дети пусть привыкают: бабушки бывают разными. Не только в фартуках и с пирожками. Кстати, пирожков сегодня не будет. И завтра тоже. И вообще — теперь готовьте сами или заказывайте доставку.
Пощёчина и пинок в пах, вот что получил жених от невесты, когда прослушала аудиозапись — Как это — сами? — растерялась Катя. — А что мы есть будем? Антон же работает, я с детьми сижу…
— Научитесь, — пожала плечами Альбина. — Я тоже когда-то не умела готовить, а потом двадцать лет кормила всю семью. Передаю эстафету. Я — теперь такая. Свободная.
Антон всё ещё сидел за столом, не в силах прийти в себя. Он помнил свою маму совсем другой: тихой, покладистой, всегда готовой помочь, накормить, выслушать. Она носила скромные платья неярких цветов, аккуратные туфли на низком ходу, делала простые причёски. Готовила его любимые котлеты, гладила рубашки, нянчилась свнуками, пока он с Катей отдыхали или ходили в кино.
— Мам, — он попытался говорить спокойно, по-взрослому, — давай сядем, поговорим. Может, тебе к врачу стоит сходить? К психологу там, или… Это всё после развода, да? Понимаю, стресс, но…
— К врачу пойдёшь ты, — оборвала его Альбина, застёгивая куртку. — Проверить, не отвалилась ли способность жить самостоятельно. А я в полном порядке. Впервые за много лет в полном порядке.
Она направилась к выходу, но Катя преградила ей путь, всё ещё держа ребёнка на руках.
— Мама, ну не можете же вы так! А как же мы? Дима в садик, у Миши температура, мне к врачу с ним ехать, а Антон на работу…
— А как же я? — спросила Альбина. — Двадцать лет я думала о том, как же вы. Как Антон экзамены сдаст, как в институт поступит, как работу найдёт, как женится, как детей воспитывать. Как Борис себя чувствует, не устал ли, не голоден ли, удобно ли ему. А теперь я думаю о том, как же я. И знаете что? Мне это нравится.
— Но мы же семья! — в отчаянии воскликнула Катя. — Вы не можете просто взять и бросить нас!
— Не бросаю, — возразила Альбина. — Просто перестаю жить исключительно вашими проблемами. У меня появились свои. Всё, пошла гулять. Не ждите к ужину. И к завтраку тоже не ждите. Возможно, я совсем не вернусь сегодня.
— Как это — не вернёшься?! — подскочил Антон. — Ты где ночевать собираешься?
— Увидим, — загадочно улыбнулась Альбина. — Жизнь полна неожиданностей. Особенно когда ты наконец решаешься её прожить.
Она вышла, хлопнув дверью так, что задрожали стёкла. На площадке остановилась, прислушиваясь к взволнованным голосам за дверью, и усмехнулась. Потом, стараясь не упасть на каблуках, спустилась по лестнице.
На улице было свежо и солнечно. Прохожие оборачивались, рассматривая её необычный для спального района вид. Кто-то с любопытством, кто-то с осуждением. Альбина расправила плечи и гордо прошла до угла, где остановила такси.
— В «Калитку», милый, — сказала она водителю, молодому парню с татуировками на руках. — Говорят, там весело.
— В клуб «Калитка»? — переспросил тот, оценивающе оглядев её в зеркало заднего вида. — А вы уверены? Там молодёжь тусуется, музыка громкая…
— Уверена, — твёрдо ответила Альбина. — И поставь погромче радио. Хочу привыкать к громкой музыке.
«Калитка» оказалась полуподвальным кафе с притворной пафосностью: барная стойка из искусственного мрамора, тусклый свет цветных ламп, громкая попса из динамиков и кучка молодёжи, поглощающей яркие коктейли. Воздух был пропитан сладким дымом кальянов и дешёвыми духами. Альбина остановилась у входа, ощущая, как на неё обращаются любопытные взгляды. Почувствовала себя динозавром на дискотеке — её строгий костюм и аккуратная причёска явно выделялись среди рваных джинсов и ярких топов. Но сжала зубы, расправила плечи. «Стерлась? Нет, просто перезагрузка».
Подсела к бару, стараясь выглядеть непринуждённо, заказала «Маргариту». Бармен — юноша с пирсингом в носу — окинул её оценивающим взглядом, но напиток приготовил без лишних вопросов. Первый глоток обжёг горло непривычной крепостью. Второй — разлился приятным теплом по всему телу. Третий… Третий сделал окружающее менее чужим, а музыку — не такой оглушительной. Альбина почувствовала, как напряжение в плечах постепенно отступает.
К ней подсел молодой человек с ирокезом и татуировкой дракона на шее, извивающегося от ключицы к подбородку. Назвался Артёмом, сказал, что играет в местной рок-группе. Говорил что-то о музыке, о том, как тяжело пробиваться молодым исполнителям, жаловался на продюсеров и клубы. Его энергия была заразительной — он жестикулировал, загорался, говорил с таким жаром, словно от его слов зависела судьба всего искусства. Альбина кивала, ловила его заинтересованный взгляд и чувствовала, как внутри тает лёд, сковывавший её годами. Она шутила, смеялась звонко и неожиданно для себя, рассказывала истории из молодости, слегка приукрашивая и добавляя детали, которых не было. О том, как танцевала до утра на студенческих вечеринках, о поклонниках, которых у неё было больше, чем на самом деле, о безумных выходках, которые даже не снились её размеренной жизни. Артём слушал, улыбался, иногда восхищённо присвистывал. «Он просто пьян или я действительно… интересна?» — мелькнула мысль. Но было приятно. Очень. Впервые за долгие годы она чувствовала себя не просто функцией — женой, матерью, домохозяйкой, — а живым человеком.
С этого вечера Альбина Павловна стала завсегдатаем «Калитки» и других подобных мест. Она изучила ночную жизнь района как предмет: узнала, где подают лучшие коктейли, где играют приличную музыку, где собирается интересная публика. Обновила гардероб, купив джинсы, блузки с декольте и даже кожаную куртку, которая так шокировала Катю. Научилась играть в бильярд (плохо, но азартно), пить текилу (осторожно, но с достоинством) и флиртовать (легко, с налётом старого цинизма, приобретённого за годы семейной жизни).
Знакомилась с разными мужчинами: молодыми и не очень, скучающими бизнесменами средних лет и вечными студентами за тридцать, романтиками с горящими глазами и циниками с потухшими. Был архитектор Денис, который часами рассказывал о своих нереализованных проектах. Был программист Игорь, разведённый и тоскующий по бывшей жене. Был даже пенсионер Виктор, бывший инженер, который, как и она, решил, что жизнь ещё не закончена. Никто не знал её настоящего возраста, и она не торопилась просвещать. Её седые волосы принимали за модное окрашивание, а жизненный опыт — за особую харизму. Она стала «просто Альбиной» — загадочной дамой с белыми волосами и острым языком, которая могла поддержать любой разговор и никогда не говорила о себе слишком много.
Дома атмосфера сгущалась с каждым днём. Сын и невестка бурчали, возмущались, устраивали семейные советы, пытались «поговорить по душам». Антон краснел, заикался, говорил о «приличиях» и «что люди подумают». Катя была более прямолинейна в своих претензиях. Альбина отмахивалась с новообретённой лёгкостью: «Живу, детки. Навёрстываю упущенное. Вы своё счастье стройте, не мешайте мне руины разбирать». Эта фраза стала её коронной — она повторяла её с различными интонациями, наслаждаясь эффектом, который она производила.
В доме повисла тяжёлая атмосфера непонимания и стыда. Катя шепталась с подругами по телефону: «Свекровь совсем крышу снесло! Каждый вечер где-то пропадает, приходит за полночь, от неё алкоголем пахнет! Позорище какое!» Соседи начали косо смотреть, а тётя Лида из соседнего подъезда даже остановила её у лифта с пристрастным допросом о здоровье и планах на жизнь. Антон хмурился всё чаще, чувствуя себя преданным: мать, всегда такая строгая и правильная, образец добродетели, которую он ставил в пример Кате, теперь ведёт себя как… как эта самая соседка Лера, которую они всей семьёй осуждали за легкомысленное поведение! Он не мог понять, что случилось с его матерью, и это непонимание разъедало его изнутри сильнее любого упрёка.
И вот тот самый день. «Старый Двор» — кафе чуть получше «Калитки», куда Альбина зашла с новым знакомым, солидным седым вдовцом Игорем, обсуждать «возможное сотрудничество». Он торговал антиквариатом, а ей вдруг стало интересно — не для души, конечно, а для дела. Игорь оказался неожиданно остроумным собеседником, с хорошими манерами и явно не стеснённым в средствах. Именно такие мужчины и должны были теперь появляться в её жизни.
Уселись у окна — лучший столик в заведении, который Игорь заказал заранее. Интерьер радовал глаз: мягкие кресла, приглушённый свет, живые цветы. Заказали кофе — она выбрала самый дорогой сорт в меню, он не поморщился. Альбина чувствовала себя королевой. Новая стрижка, новый образ, новая жизнь. Всё шло по плану.
И тут дверь открылась. Вошли Борис и Лера.
Альбина сразу узнала её по фотографиям из социальных сетей, которые тайком изучала в первые недели после разрыва. «Свежая» Лера действительно была молодой — лет на пятнадцать младше Альбины, стройной, с длинными крашеными волосами и наивными глазами. Одета была в дорогой, но безвкусный наряд — видимо, Борис водил её по бутикам, а вкуса у девочки не было ни на копейку. Розовое платье с блёстками в три часа дня, туфли на шпильках, которые она явно не умела носить, сумочка с логотипом известного бренда, висящая неестественно.
Жених с согласия матери посчитал, что ему всё дозволено, пощёчина, удар, и невеста освободилась от обязательств Борис что-то говорил ей, сияя, ведя под локоть с видом заботливого покровителя. Он выглядел… довольным. Упитанным. Слегка обрюзгшим за эти месяцы — видимо, Лерочка хорошо кормила. Щёки округлились, живот наметился, даже походка стала более расслабленной, самодовольной. Мужчина, получивший то, что хотел, и немного расслабившийся.
Альбина почувствовала, как камень в груди дёрнулся, но не от боли, а от… азарта. Острого, почти физического возбуждения. Как охотник, увидевший добычу. Она выпрямилась, откинув волосы назад, бросила Игорю томный взгляд и звонко рассмеялась его не самой смешной шутке. Смех был как колокольчик. Или нож. Мелодичный, но с острыми краями.
— Игорь, вы такой остроумный! — проговорила она чуть громче обычного, наклонившись к собеседнику. — Расскажите ещё что-нибудь о ваших путешествиях в Италию.
Борис замер посреди зала. Его взгляд скользнул по столикам, наткнулся на белёсую голову, знакомый профиль… и застрял. Он не узнал её сразу — слишком разительными были перемены. Потом глаза округлились. Челюсть отвисла. Лицо побледнело, потом покраснело. Лера что-то спрашивала, дергая его за рукав, но он не слышал. Он видел только Альбину.
Не ту Альбину, которую бросил полгода назад — усталую, в затёртом халате и стоптанных тапках, с потухшими глазами и опущенными плечами. А эту — яркую, смеющуюся, с горящими глазами и гордо поднятой головой, в дерзкой кожаной куртке, которая подчёркивала её фигуру, флиртующую с видным, явно состоятельным мужчиной. Она выглядела… опасной. И безумно привлекательной. Как хищница, которая наконец сбросила овечью шкуру.
«Расплылась»? «Старая»? «Скучная»? Чёрта с два!
— Аль… Альбина?! — Борис оторвал от «свежей» руку и сделал шаг к их столику. Голос дрожал, в нём слышались растерянность и что-то ещё — старое, знакомое желание обладать. — Это правда ты?
Лера недоумённо посмотрела на него, потом на Альбину. В её глазах мелькнуло понимание, а следом — страх. Инстинкт подсказывал ей: опасность.
Альбина медленно повернула голову, словно нехотя отрываясь от увлекательной беседы. Взгляд её скользнул по Борису, задержался на секунду на его покрасневшем лице, перескочил на перекошенное от тревоги лицо Леры, и равнодушно вернулся к Игорю. Холодный, отстранённый, словно смотрела на незнакомцев.
— Боря? — голос звучал удивлённо, как будто она с трудом вспоминала, кто это. — О, здрасьте. Мир тесен, что уж говорить. — Она изобразила вежливую улыбку. — Иди своей дорогой, не задерживай. Мы тут по делам.
— Но… ты… — Борис запнулся, чувствуя, как Лера впивается ему в руку ногтями. В его глазах была паника человека, который вдруг понял, что потерял сокровище. — Ты… невероятно выглядишь! Я… я не узнал! Ты так изменилась!
— Вот и славно, — Альбина снова повернулась к Игорю, одарив его ослепительной улыбкой. — А то узнал бы — испортил бы настроение. — Она театрально вздохнула. — Всё, Боря, чао. Ты загораживаешь вид. И кислород портишь.
Игорь с интересом наблюдал за сценой, явно понимая, что происходит что-то важное. В его глазах мелькало одобрение — ему нравилось, как Альбина держится.
Но Борис не ушёл. Он стоял, как вкопанный, жадно разглядывая бывшую жену, глотая воздух ртом. Лера шипела ему что-то на ухо, дергала за рукав, но он отмахнулся от неё, как от назойливой мухи. В его глазах читался шок, растерянность и… жадный интерес. Старый, знакомый. Интерес хищника к добыче, которая вдруг вырвалась из клетки и засияла сама по себе. И теперь он понял, что потерял. И захотел вернуть.
— Альбина, подожди! — Борис кинулся за ней, когда она встала из-за столика. — Давай поговорим!
Лера повисла на его руке, как розовая пиявка, но он стряхнул её с раздражением. «Свежая» вдруг показалась ему пресной, как вода без газа. А Альбина… Альбина пылала, как костёр. И он хотел погреться у этого огня. Снова.
— О чём говорить? — Альбина обернулась, и в её глазах плясали чертики. — О том, как я «расплылась»? Или о том, как ты «свежую» воспитываешь?
Она окинула Леру взглядом сверху вниз. Девочка съёжилась под этим взглядом, интуитивно чувствуя превосходство более опытной женщины.
— Альбина, я… я ошибся! — Борис сделал шаг вперёд, протягивая руки. — Давай попробуем снова! Ты так изменилась, ты…
— Я? — Альбина рассмеялась звонко, жестоко. — Это ты изменился, Боря. Стал ещё жалче. Раньше хоть своё дерьмо не пытался обратно слизать.
Игорь поднялся из-за столика, оценивающе глядя на Бориса. Два самца у одной самки — ситуация классическая. Но исход был предрешён заранее.
— Значит, так, — Альбина приблизилась к Борису вплотную. Лера отшатнулась. — Ты меня бросил, как старый хлам. Продал нашу квартиру, деньги забрал. Оставил без крыши над головой. И что теперь? Увидел, что я не сдохла от горя, и захотел обратно?
— Я… деньги отдам! — забормотал Борис. — Квартиру новую купим! Ещё лучше!
— За чей счёт? — усмехнулась Альбина. — За счёт «свежей»? Она что, богатая наследница? Или всё те же мои алименты планируешь тратить?
Лера всхлипнула и побежала к выходу. Борис дёрнулся было за ней, но Альбина схватила его за рукав.
— Стой. Не доиграл сцену. Что ты хотел мне сказать?
— Я… — он облизал губы. — Альбина, прости меня. Я дурак. Ты… ты потрясающе выглядишь. Я понял, что натворил…
— А я поняла, кто ты есть на самом деле, — Альбина отпустила его рукав и отряхнула пальцы, словно коснулась чего-то грязного. — Слабак, Боря. Который хочет только то, что нельзя получить. А как получил — сразу теряет интерес.
Она развернулась к Игорю:
— Милый, вы не против, если мы продолжим разговор у вас дома? А то здесь воздух испортился.
Игорь галантно подал ей руку. У выхода Альбина обернулась в последний раз:
— А ты, Боря, беги к своей «свежей». Утешай. Объясняй, как сильно любишь. Врал же мне двадцать лет — с ней получится. Пока она совсем не протухнет.
Борис пытался вернуть Альбину ещё полгода. Звонил, писал сообщения, караулил у подъезда сына. Присылал цветы, подарки, письма с извинениями. Даже расстался с Лерой — в письме написал, что «понял свою ошибку».
Альбина реагировала на всё это с ледяным спокойствием. Цветы выбрасывала, не распаковывая. Подарки отправляла обратно. На звонки не отвечала. А когда он попытался поймать её у подъезда — вызвала охрану торгового центра, где работала консультантом в ювелирном магазине.
— Мужчина меня преследует, — спокойно сообщила она охраннику. — Я заявление в полицию подавала. Вот справка.
Справки не было, но выглядела она так убедительно, а Борис — настолько потерянно, что охранник поверил.
В последний раз они столкнулись случайно — в банке, где Борис оформлял кредит, а Альбина вела дела новой фирмы, в которой стала работать бухгалтером-консультантом.
— Альбина! — он буквально бросился к ней. — Ну выслушай меня!
— Хорошо, — неожиданно согласилась она. — Выслушаю.
Они сели в кафе при банке. Борис говорил полчаса — про раскаяние, про то, как понял её ценность, про планы на будущее. Альбина слушала молча, попивая кофе.
— Закончил? — спросила она, когда он замолчал.
— Да… то есть, что ты скажешь?
— А то, что ты дурак, Боря, — спокойно ответила Альбина. — И главное — скучный дурак. Ты думаешь, что можно прожить жизнь по принципу «отдал-взял обратно»? Что люди — твоя собственность?
— Но ты же меня любила!
— Любила, — согласилась она. — Ключевое слово — «любила». Прошедшее время. Мёртвое время, Боря. Как и твои шансы.
— Но почему?! — он стукнул кулаком по столу. — Я же признал ошибку! Готов всё исправить!
Альбина встала, надела пальто — элегантное, дорогое, под цвет глаз.
— А потому, что ты не изменился, — сказала она на прощание. — Ты всё тот же эгоист, который думает, что мир крутится вокруг него. Просто теперь хочешь не «свежую», а меня. А через год захочешь кого-то ещё. И знаешь что, Боря? Ты получишь именно то, что заслуживаешь. Одиночество и сожаления.
Она ушла, а он остался сидеть в кафе до закрытия.
Вернул ли Борис свою бывшую жену?
Нет. И не мог вернуть. Потому что той Альбины, которую он бросил, больше не существовало. А новая Альбина была слишком умна, чтобы повторять старые ошибки.
Что она с ним сделала?
Самое страшное, что может сделать умная женщина с мужчиной, который её предал — она стала равнодушной. Не злой, не мстительной. Просто равнодушной. Для Бориса, привыкшего быть центром женской вселенной, это оказалось хуже любого наказания.
А ещё она стала счастливой. Без него. И это убивало его медленно, но верно — каждый день, каждый месяц, каждый год оставшейся жизни.
