Елена сидела на полу, вытянув ноги вперёд, облокотившись спиной на старый диван. Перед ней лежал свадебный альбом — слегка потрёпанный, с облупившимися уголками и пожелтевшими страницами. Ей казалось, что он пах пылью и наивностью. Особенно — наивностью.
На первой странице — они с Дмитрием, обнимаются на фоне загса, у неё в руках простенький букет из хризантем и гвоздик. Свадьба была скромной — родители Дмитрия тогда сказали, что «времена не те, чтобы разбрасываться», а мама Елены и вовсе не приехала — слегла с гипертонией после того, как узнала, что зять не хочет «праздников с банкетами».
Прошло шесть лет. И теперь этот альбом казался ей как документ о преступлении — вещественное доказательство, что всё начиналось с красивых слов, а закончилось разводом через Госуслуги и вывозом личных вещей из «их» квартиры, которая давно стала не её.
— Мамочка, ну пожалуйста, ты бы хоть предупредила… — голос Дмитрия с кухни был вежливый, но уже напряжённый, как всегда, когда он пытался быть «между двух огней».
— Дима, я здесь живу два месяца! Я за тебя переживаю! У тебя носки разбросаны, еда нормальная не покупается, туалетная бумага закончилась — ну это что вообще? — звучал голос Ольги Петровны, грозный и обиженный. Она поставила кастрюлю на плиту так, что звон раздался по всей квартире.
Елена закрыла альбом и вздохнула. «Два месяца», — подумала она. — «А кажется, что вечность». Хотя нет — сначала было нормально. Ольга Петровна после инфаркта переехала к ним «временно», «до реабилитации». Потом выяснилось, что в её квартире течёт труба. Потом — что она не может оставаться одна. Потом — что «невестке не трудно подвинуться», если квартира мужа. Ну да, технически — Дмитрий купил её до свадьбы. Хотя кредит выплачивали оба, но это теперь никого не волновало.
— Елена, милая, а ты не могла бы убрать свои щипцы для волос из ванной? Я тут полотенце намочила, — с порога бросила свекровь, не дожидаясь ответа. — И, кстати, стиральная машина слишком старая. Я вот подумала, что нам всем будет удобнее, если я куплю новую. Ты ж не против, Еленушка?
— Конечно, — Елена встала, натягивая спортивные штаны. — А куда мы эту денем? И кто будет платить?
— Дмитрий, конечно! Это же его квартира, его техника. Он и разберётся. Тем более, ты же не работаешь сейчас?
В горле встал комок. Елена работала. Просто ушла с предыдущего места, где платили копейки, и искала новое — нормальное. А свекровь, кажется, считала, что если ты в декрете не была, то и пользы от тебя никакой.
— Интересно, — сказала Елена тихо, проходя мимо кухни. — А стиралку выбрала уже?
— LG, вертикальную! Самое то, — бодро отозвалась Ольга Петровна. — А старую — на Авито. Пусть вывозят.
Дмитрий стоял, прислонившись к холодильнику, как школьник на родительском собрании.
— Ну, Лен… — начал он.
— Не начинай, — она вскинула глаза. — Это не «ну, Лен». Это моя техника. Мы её покупали вместе, я платила. Если ты не видишь в этом проблемы, то я вижу.
Ольга Петровна тихо хмыкнула.
— Знаешь, в нормальных семьях мужчина решает, что нужно для дома. А не жена диктует. Я вот, когда с отцом Димы жила…
— Вот именно, — перебила Елена. — Вы уже жили. У себя. А теперь вы живёте у нас. И я не диктую. Я защищаю то, что мне принадлежит.
— Да кому ты тут нужна, со своей техникой! — с жаром бросила свекровь. — Сидит тут, ногти пилит, как королева. А между прочим, сын у тебя золотой. Ты бы за него держалась.
Елена ничего не ответила. Просто пошла в спальню и закрыла за собой дверь.
В тот вечер она достала документы на машину. Белый «Солярис» был записан на неё. Машину купили два года назад — нужная вещь, особенно когда на работу нужно мотаться через полгорода. Тогда она внесла первый взнос. Потом вместе платили кредит. Но теперь, после недавнего разговора с банком, она узнала: кредит закрыт. И не ими.
— Так, вы же три месяца как выплатили всё. Последний платёж — сто шестьдесят тысяч. Оплата с карты Дмитрия Олеговича, — сказала девушка на «горячей линии», скучающим голосом. — А вы уверены, что у вас нет больше вопросов?
Вопросы были. И много. Особенно после того, как она увидела машину Ольги Петровны.
Новый «Рено Аркана». Блестящий, с плёнкой на номерах, с фирменной табличкой «В подарок любимой маме».
Дмитрий тогда отшутился:
— Да ладно тебе, Елена, мама в больницу ездила на маршрутках, это что — нормально? У нас же есть деньги теперь. Ты же говорила — пусть радуется, пока жива.
— Я говорила — в аптеку привозить. А не машину дарить! — крикнула она, когда узнала, что машину купили на остаток её же денег — после закрытия автокредита.
И вот теперь — альбом. Свадебные фото. Он на фоне загса с цветами. Мама улыбается. Всё только начинается. А в голове у неё уже звенит: «Ты бы за него держалась».
Как будто она — мебель. Как будто в этом доме ей кто-то делает одолжение.
Елена вернулась с собеседования ближе к восьми. На улице моросило, волосы прилипли ко лбу, в руках — папка с резюме, которую она уже начинала ненавидеть. Третье собеседование за две недели, и везде — вежливая отписка: «мы вам перезвоним». У них даже взгляд один и тот же: вежливое удивление, что кому-то за тридцать пять всё ещё нужны деньги и работа.
В квартире пахло пловом. Настоящим — с зирой, мясом и луком.
Елена даже немного удивилась. До того, как приехала Ольга Петровна, Дмитрий максимум мог сварить пельмени, да и те слипались в один ком. Но теперь он старательно изображал заботливого мужа. Перед мамой. Перед ней — реже.
Она вошла на кухню и повесила сумку на спинку стула.
— Привет. Плов?
— Ага, — Дмитрий был в хорошем настроении. Наливал себе чай. — Мамка наварила, как в Ташкенте. Попробуешь?
— Не хочу. Я есть не буду.
Елена присела, не раздеваясь.
— Нам надо поговорить.
— Плохая новость?
— Неважно. Мне просто надоело жить как в коммуналке. Со свекровью и враньём.
Он посмотрел на неё с лёгкой усталостью.
— Опять ты за своё…
— Я за то, чтобы ты хоть раз встал на мою сторону. А не мамину.
— Да ладно тебе, — он отложил чашку. — Ты всё преувеличиваешь. Мама просто переживает. И помогает. Она ж не вечно здесь. У неё здоровье…
— У неё здоровье — лучше, чем у нас двоих. Ты видел, как она в «Ленте» за скидками бегала? А машину ей зачем?
Он поёжился.
— Ну, хотел сделать приятно. Это мои деньги. Моё дело.
— Неправда. Это мои деньги. Моя машина. Ты просто заменил её на подарок для своей мамочки. Без моего согласия.
Молчание.
— Ты как бухгалтер заговорила. «Моя машина», «мои деньги». Где семья, Елена? Мы вместе.
— Вместе — это когда решения принимаются вдвоём. А не когда твоя мама решает, какой у нас будет чайник, ковёр и график стирки.
Он отвернулся к раковине, включил воду.
— Ну не нравится тебе мама — так скажи ей прямо.
— Я тебе говорю. Это ты должен что-то сделать. А не я. Она не моя мать. И не мой квартирант.
Ты хочешь — живи с ней.
Но я в этом участвовать больше не буду.
Дмитрий помолчал, вытирая руки.
— Ты что, развод что ли собралась?
— Я собралась вернуть своё.
И уйти. Если ты выбрал маму — живите вдвоём. Стиралку новую купили — будет, где трусы полоскать.
Он рассмеялся нервно.
— Елена, ну ты как с рынка! Не смешно даже. Ты сейчас психуешь. Завтра остынешь.
— Нет, не остыну.
Ты взял кредит на чужую машину.
Ты позволил матери командовать в доме, где живём мы.
Ты позволил ей говорить, что я «никому не нужна».
Ты даже в магазине не спросил, какой порошок я использую — потому что у мамы «лучше выбор».
Это не псих. Это диагноз — вам двоим.
Он стоял, сжав кулаки, молча. Лицо у него было серое.
— Что ты хочешь? Скажи по-человечески.
— Выезжай к ней. Завтра.
Либо она, либо я.
Это не ультиматум. Это предупреждение.
— Ты не имеешь права…
— Я имею.
Я подаю в суд на восстановление прав собственности на машину. Она была куплена на мои средства.
Стиральную машину забирайте. И маму свою тоже.
На следующий день Елена действительно пошла в суд. Консультацию дала знакомая — бывшая одногруппница по колледжу, теперь юрист. По документам машина была оформлена на Елену, и это давало шансы. Кредит за неё гасили с семейного счёта. Шансы — не стопроцентные, но достойные.
— Ты вообще железная, — сказала Марина, подруга-юрист, когда Елена выдохнула всю эту историю. — У меня бы кукушка отъехала после такого. А ты ещё сдержанно всё. Только вот, ты уверена, что он всё это сделал сам?
— В смысле?
— Ну… ты описала, как он постоянно под мамкиным каблуком. А не кажется, что она всё и устроила? Машину выбрала, кредит на себя оформила, уговорила? А он просто — тряпка. Плёнка на стёклах.
Елена вздохнула. Она и сама это подозревала. Но легче от этого не становилось. От того, что он «тряпка», ей не было теплее по ночам. Наоборот — холодно.
К вечеру она вернулась домой и застала в прихожей свекровь — с чемоданом.
— Ты рада, да? — бросила Ольга Петровна. — Я уезжаю. Нечего тут делать, раз ты так меня ненавидишь.
— Я рада, что ты наконец поняла, — спокойно ответила Елена. — Удачи вам. И аккуратнее на новом «Рено».
Дмитрий стоял рядом, как потерянный подросток. Не знал, к кому повернуться.
— Лена, ты… ну, может, не будем ссориться? Я думал, мы всё как-то… сгладим?
— Поздно, Дима. Я больше не сглаживаю. Я возвращаюсь к себе.
И да — передай маме, что я подаю на развод.
Он не ответил. Только посмотрел с обидой, как мальчишка, которого лишили сладкого.
Зал был маленький, прокуренный в прошлом веке и сейчас — просто прокуренный морально. За окошком мела апрельская слякоть, но внутри было душно, как в маршрутке с перегаром.
Елена сидела на скамейке рядом с адвокатом — той самой Мариной. Той самой, у которой в жизни были свои драмы, но сейчас — строгий пучок, очки, и походка, как у прокурора из сериалов: «гвоздями прибью — но по закону».
Рядом, чуть поодаль, сидел Дмитрий. Он держал в руках стопку каких-то бумаг и выглядел, мягко говоря, потерянным.
Ольга Петровна демонстративно отсутствовала. Как выразилась по телефону: «Меня судить? Пусть лучше себя судят, эти современные феминистки».
Судья был усталый, как кассир в «Пятёрочке» под конец смены.
— Итак, гражданка Першина требует признать автомобиль, купленный в браке, её личной собственностью, — начал он, заглядывая в бумаги, как будто искал в них смысл жизни.
Марина резко поднялась:
— Уважаемый суд, документы на автомобиль оформлены на мою доверительницу. Покупка была совершена на средства, полученные до брака. Кредит оформлен супругом без согласия жены, что противоречит положениям статьи…
И понеслось.
Сухие статьи, выдержки, ссылки. Дмитрий пару раз пытался встрять, но судья отмахивался:
— Вы что, юрист? Нет? Сидите, пожалуйста.
Через сорок минут, когда зал уже начал напоминать клуб анонимных скучающих, судья наконец что-то черкнул в своём блокноте и произнёс:
— Суд удовлетворяет иск Першиной Елены Александровны. Автомобиль подлежит возвращению истцу.
Марина кивнула. Елена не улыбнулась — просто кивнула в ответ.
А Дмитрий впервые за всё заседание повернулся к ней и сказал тихо:
— А если бы я тогда сказал «нет»? Если бы я не пошёл у неё на поводу?
Елена встала, накидывая пальто:
— Ты бы хотя бы остался мужчиной. А не сыном, которого водят за руку.
Вечером она стояла у подъезда, держа ключи от своей, уже бывшей машины. Чёрный «Рено» стоял на парковке, как вылизанный кот. Дмитрий не появлялся, хотя должен был передать техпаспорт. Оказалось, всё оставил в бардачке.
На пассажирском сиденье лежала старая подушка — с вышитым розовым сердечком. Наверное, мамино. Елена фыркнула и выкинула её в ближайший контейнер, даже не открывая.
Зашла в квартиру. Пусто. Ни плова, ни маминых капронов, ни разговоров в духе: «А почему у вас тут полотенце вот такое? Не мужское…»
Осталась только она. И кофе на плите. И звонок от хозяйки квартиры, у которой Елена сняла однушку на Васильевском.
— Всё готово, ключи у консьержа, как договаривались. Удачи, милая!
Милая…
Странное слово, когда тебе под сорок, и ты в разводе с мужчиной, который так и не вырос.
Но именно сейчас — оно было к месту.
Через две недели она уже жила на новом месте. Квартира была тесная, но тёплая. На кухне пахло лимоном, потому что она впервые за долгое время купила себе средство для мытья посуды — с ароматом, который любила именно она. А не «который не вызывает аллергию у мамы».
Марина пришла вечером, с вином и плохими сплетнями.
— Ну как оно? Свобода?
— Как старые джинсы. Вроде жмут, а потом садятся по фигуре, — улыбнулась Елена, подставляя бокал.
— А Димка?
— Звонил. Один раз.
Сказал, что мама у него слегла — давление, стресс. Просил приехать.
Я сказала, что знаю хороший адрес — участковый терапевт на Ленинском. Вот туда пусть и едет. Вместе.
Они чокнулись.
За тех, кто вырос.
И за тех, кто — наконец — уехал.
На следующий день Елена шла в магазин за молоком. Впереди по тротуару скакала девочка в фиолетовой куртке и орала во всё горло:
— Ба-а-а-бушка, не отставай! У тебя батарейка села, что ли?!
Сзади трусцой семенила пожилая женщина, таща сумку на колёсах и громко возмущаясь:
— Сейчас я тебе за батарейку покажу, шалопайка!
Елена засмеялась.
И поняла, что ей — легко.
Не просто «свободно», а именно легко.
Как будто с плеч сняли не одного человека — а сразу троих.
Свекровь, муж и… прежнюю себя. Ту, которая молчала, терпела, и называла это любовью.
Теперь всё иначе.
Теперь — всё её.
