Нина толкнула калитку и зашуршала по песку, натоптанному вдоль грядок. У крыльца стояла тётя Галина, в старом халате и в тапках на босу ногу, придерживая рукой поясницу.
— Ну наконец-то, — выдохнула она и прижала Нину к себе, крепко, с шумным выдохом. — Я тут всю неделю одна, думала, не дождусь.
Нина поставила сумку на скамейку, присела рядом.
— Как ты, тётя?
— А как я… Давление скачет. А ночью вообще — сердце колотится, не уснуть. Ну, хорошо, что приехала. Надо теплицу поправить, что-то там с форточкой. А заодно и малину обрежем — запустила я, сил нет.
— Конечно, сделаем, — кивнула Нина. — Только чаю попьём сначала?
— Попьём, конечно. А потом за дело. Всё ведь тебе останется, Ниночка. Не зря стараешься.
На кухне было душно от кипящего самовара и лука, который Галина уже успела почистить к обеду. Она ловко нарезала зелень, время от времени бросая взгляды на племянницу.
— Слушай… ты ведь уже не девочка, да? Работаешь, своя копейка есть. Но всё ж одна. Не пора ли серьёзно устраиваться?
Нина чуть приподняла брови:
— В смысле?
— Ну, работа — хорошо. Но стабильность нужна. Мужчина с жильём, семья… Ты же девка ладная, характер добрый. А одна что? Старость, кошки и таблетки от давления. Я жизнь прожила, знаю, что важно.
Нина вздохнула и улыбнулась:
— Мне пока и так хорошо. Работа нравится.
Галина качнула головой, будто спорить лень:
— Молодая ещё, многого не понимаешь.
После обеда тётя подозвала Нину к калитке. У ворот, опираясь на велосипед, стоял высокий мужчина в спортивной куртке.
— А, вот и Валера! — оживилась Галина. — Нина, познакомься — сосед наш. Хороший человек. Работа есть, квартира двухкомнатная, сам живёт.
Валерий протянул руку:
— Приятно познакомиться.
— Ну что стоишь, поговори с человеком! — подтолкнула тётя, улыбаясь. — Я пока вишню пойду посмотрю, там воробьи озверели.
Когда Галина ушла, Нина шагнула назад:
— Извините, я, наверное, не лучший собеседник. Не очень люблю такие знакомства…
Валерий пожал плечами:
— Да ничего, я понимаю. Просто Галина Петровна попросила заглянуть. Думал, дело хозяйское.
На следующий вечер, уже сидя с клубникой на веранде, Нина аккуратно произнесла:
— Тётя, спасибо за заботу… но Валерий — хороший человек, просто… не моё.
Галина замолчала, долго мешала ложкой сахар в компоте.
— Как не твоё? Я же старалась. Мне не всё равно, как ты живёшь. Ты понимаешь, Нина, всё моё добро тебе достанется. Но хочется видеть, что ты разумные решения принимаешь.
Нина склонила голову:
— Я правда ценю всё, что ты для меня делаешь.
Галина хмыкнула, будто решила отложить разговор до следующего раза.
В понедельник, ещё не сняв халата, Нина зашла в ординаторскую — врач Андрей листал бумаги, помечая что-то на полях.
— Нина, я тут подумал… А не хочешь на курсы повышения пойти? Будет сертификат, потом и зарплату можно обсудить.
Нина от неожиданности даже присела на край стола:
— А что за курсы?
— Три месяца, вечерами. Стоматологические ассистенты с расширенной подготовкой. Я сам туда подал двух девчонок в прошлом году — остались довольны.
Нина кивала, уже представляя, как распечатывает материалы, записывает лекции…
Но сразу вспомнила — тётя. Малину резать, форточку чинить, давление, таблетки…
В пятницу вечером она сидела за кухонным столом, поджав ноги, и смотрела на телефон. Пальцы дрожали, когда набирала номер тёти.
— Тётя, я хотела поговорить. Я записалась на курсы.
Пауза.
— Какие ещё курсы?
— Повышения квалификации. Это поможет в работе…
— Зачем тебе это? Деньги потратишь, время потеряешь. Эти доктора наживаются на таких, как ты. Я же не зря советую! Хочу, чтобы ты нормально устроилась, а не за призраками гонялась!
— Это важно для меня, — выдавила Нина.
Ответа не было. Через пару секунд — короткие гудки.
На выходные Нина всё же поехала — с кексом и аптечкой. Стучала в дверь долго. Соседка, тётка в клетчатом халате, выглянула из-за забора:
— Она дома, но, говорит, нездоровится. Очень расстроена.
Нина подождала ещё немного. Не открыла — видимо, обиделась, как всегда. И ушла. Через неделю — звонок. Голос тёти сдавленный, но спокойный:
— У меня давление, совсем плохо. Думала, ты хоть позвонишь… Если уж совсем не нужна стала — скажи прямо.
Нина сорвалась в тот же вечер. Дождь, электричка, такси до улицы.
— Ну наконец-то, — встречает Галина, не глядя в глаза. — Я тут подумала… Может, тебе ко мне переехать? Одной тяжело стало, да и тебе в общежитии неудобно. Я же не просто так всё держу — чтобы было кому передать потом.
Нина застыла на пороге кухни. Рядом чайник шумит, на столе — два стакана и печенье. Домашний уют, но будто не для неё.
— Я подумаю, — ответила тихо.
Следующая неделя — тяжёлая. Опаздывала, забывала перчатки, документы. Андрей, ведущий врач клиники, однажды задержал её после смены:
— Всё в порядке?
Нина вздохнула, будто на поверхности воздуха не хватало:
— Моя тётя… Она хочет, чтобы я к ней переехала. Бросила курсы. Говорит, что заботится, а я… задыхаюсь.
Андрей кивнул, молча, потом аккуратно:
— Забота — это хорошо. Но когда человек начинает решать за другого, что ему нужно, — это уже не совсем забота.
— Но она же обо мне думает!
— А вас кто-нибудь спрашивал, что вы сами думаете?
Нина не ответила. Только опустила взгляд.
Через день, в обед, Галина появилась прямо в клинике. Уверенно прошла мимо регистратуры:
— Где Нина? Мне нужно с ней поговорить.
Все в ординаторской обернулись. Нина вышла, бледная.
— Тётя, ты что…
— Я переживаю, не сплю нормально! — голос звонкий, на весь коридор. — Этот доктор тебе голову морочит! Ты же неопытная, тебя легко обмануть!
Нина сжала зубы. Коллеги смотрели в сторону, будто не слышат.
— Пойдём поговорим на улицу, — шепчет она.
— А что, стыдно стало? — повышает голос Галина. — Вот она, твоя благодарность! А я столько для тебя делала! Твоя мать, если бы знала, какой ты стала — упрямой, неблагодарной…
Нина дернулась:
— Не трогайте маму. Она бы хотела, чтобы я была счастлива. А не жила по чужой указке.
Галина замолчала. Смотрела внимательно, как будто впервые по-настоящему увидела Нину.
— Понятно, — тихо сказала. — Значит, все мои советы — чужая указка.
Вечером позвонила снова. Голос спокойный, почти усталый:
— У меня давление подскочило от наших разговоров. Я хотела тебе добра, а выходит, зря старалась. Может, и правда судьба мне детей не дала — характер тяжёлый.
Нина сидела на краю кровати, босыми ногами касаясь холодного пола. Молча нажала «отбой». Комната казалась непривычно пустой.
Впервые за долгое время — никто не говорил, что делать. Только тишина. И странное ощущение, как будто скинула тяжёлое пальто, к которому давно привыкла, но дышать стало легче.
Прошёл месяц. В кафе возле клиники — очередь, шум, за окнами весна. Кто-то тронул её за плечо:
— Нина?
Оборачивается — Дмитрий. С институтских времён. Веснушки, та же неуверенная улыбка.
— А ты всё так же любишь капучино с корицей? — смеётся он.
Сели, заговорили. Про сессии, общагу, дурацкие концерты на Новый год. Дмитрий — программист, только вернулся из Новосибирска.
— А помнишь, как мечтали в Грузию поехать?
— Помню. Я даже чемодан купила — так никуда и не поехала.
— Может, ещё съездим?
Что-то тёплое дрогнуло внутри. Почти забытое — ощущение, что тебя слышат. Не оценивают, не направляют, а просто рядом. Интересуются тем, что ты думаешь.
Через неделю — снова встреча. Гуляли, болтали о кино и пирожных, спорили о стихах. Дмитрий спрашивал:
— А тебе какой финал ближе — открытый или честный?
И Нина впервые за долгое время отвечала не «наверное», не «не знаю», а: «Мне нравится, когда остаётся что-то между строк».
А тётя… когда услышала про Дмитрия, сначала насторожилась:
— Он что, тот самый, с института? Тот, который тебе тогда нравился?
— Да, — кивнула Нина. — Мы случайно встретились. Он нормальный. Спокойный. Не лезет в душу, но слушает.
Галина фыркнула:
— Где работает? Сколько получает?
Нина пожала плечами:
— Программист.
— Ой, программисты — сегодня есть работа, завтра нет. И потом… Если он был твоим и бросил — значит, несерьёзный. Старые грабли. Зачем тебе?
Нина не ответила.
На следующий день Галина позвонила снова:
— Ты же умная, Ниночка. Неужели не видишь? Он появился именно тогда, когда ты стала самостоятельной. Деньги на курсы тратишь. Мужчины чувствуют, когда у женщины что-то есть. Используют — и бросают. Я таких видела.
Нина отключила телефон и долго стояла у окна. За стеклом — город, дождь, редкие фонари. А внутри — ясность. Хрупкая, но настоящая.
Вечером Дмитрий предложил заехать за ней после работы. Нина смотрела в окно, пока он парковался у остановки. Не спешила выходить — просто сидела, пальцы на подлокотнике дрожали. Потом глубоко вдохнула, встала.
— Устал? — спросила, садясь в машину.
— Нет. А ты?
Она кивнула.
— Чуть-чуть. Голова гудит от всего.
— Хочешь в тишине посидим?
— Хочу.
Они поехали за город, не включая музыку. За городом остановились у небольшой речки — скамейка, заборчик, качели детские. Дмитрий протянул термос:
— Кофе. Без сахара.
Нина взяла. Несколько минут просто сидели, слушая, как за деревьями трещат кузнечики.
— Тётя снова звонила, — сказала она. — Уговаривает приехать на выходные. «Малину полоть некому, крышу нужно осмотреть, давление у нее скачет». Я даже не знаю, она правда плохо себя чувствует или это способ удержать меня рядом.
— А если и то, и другое?
Нина пожал плечами:
— Я устала всё время выбирать между собой и ею. Как будто другого выхода нет.
— А ты когда-нибудь выбирала просто себя?
Она молчала. Потом, неожиданно для себя, произнесла:
— Знаешь, она как будто… заложила в меня что-то, что постоянно дергает: «Ты должна». Даже когда я не рядом.
— А ты можешь выбрать: быть рядом, но по своей воле. Или не быть. Но тоже по своей воле.
Нина посмотрела на него. Он не улыбался, не ждал от неё правильного ответа.
На следующий день, в субботу, они приехали к тёте — без звонка, просто решили заехать по пути с рынка. Галина открыла дверь в старом халате, прищурилась:
— А это что?
— Тётя, познакомься, это Дмитрий. Мы вместе учились, случайно встретились, вот…
— Я с тобой уже говорила на эту тему, — перебила она. — Ты меня вообще слушаешь?
— Просто подумала, тебе будет приятно. Он — добрый, спокойный. Мне с ним легко.
Нина обернулась к Дмитрию и тихо сказала:
— Постой здесь, я зайду на пару минут одна. Хорошо?
Галина отвернулась и пошла на кухню. С порога начала:
— Я к тебе как к дочери относилась. А ты — ни благодарности, ни ответственности. Всё в одну сторону. Ну и живи, как знаешь. Только не рассчитывай на наследство — завещаю его лучше детскому дому, там хоть спасибо скажут.
Нина стояла в коридоре, не зная, снять ли куртку, потом резко развернулась и вышла. Больше ничего не хотела слышать.
— Пошли, — сказала она тихо. — Тут нам не рады.
Вечером, уже дома, сидела на краю кровати. Телефон звонил — тётя. Нина не ответила. Только слушала, как за окном что-то звенит — троллейбусы или ветер по проводам.
Через несколько дней тётя позвонила снова. Голос мягкий, тихий:
— Ниночка, я тут пирог испекла, твой любимый, с черникой… Если вдруг захочешь — приезжай.
Нина долго не отвечала. Сначала хотела просто положить трубку, но потом всё же решила ответить.
— Спасибо. Может, на следующей неделе. Посмотрю, как по работе.
— Хорошо, — тётя вздохнула. — Я буду ждать. Ты только не теряйся.
Нина повесила трубку и поймала себя на мысли — в этот раз её не дернули за ниточку. Всё было ровно, как-то спокойно.
В пятницу они с Дмитрием пошли в кино. После, сидя в кафе, он вдруг сказал:
— Я завтра еду в Кострому. Там у нас хакатон, пару дней. Поехали со мной? Погуляем, отдохнёшь, сменишь обстановку.
— А как же курсы?
— Возьмёшь с собой. Я тебе вайфай раздам.
Она рассмеялась.
В Костроме они гуляли у Волги, пили вино на лавочке, спорили о Джармуше. В гостинице Нина впервые за долгое время уснула сразу, без мыслей, без тревоги. Утром, глядя в зеркало, подумала — лицо не изменилось, но что-то в нём стало свободнее.
В поезде обратно она открыла телефон. Сообщение от тёти: «Ты где? Я уж начала волноваться. Холодильник полный, малину заморозила».
Нина набрала ответ. Потом стёрла. Потом снова набрала: «Я в Костроме. Всё хорошо. Доеду — позвоню».
Отправила. И больше ничего не добавила.
В клинике Андрей встретил её в коридоре:
— Как выходные?
— Необычные. Спасибо, что тогда поддержали. Без этого я бы, может, и не решилась.
Он кивнул:
— Главное — не останавливаться. И не оправдываться. Ты имеешь право жить, как хочешь. Даже если кто-то называет это эгоизмом.
Нина улыбнулась. Впервые — без тени.
Шла по коридору, как по мосту, над которым только что развели пролёт. Без дрожи, без оглядки. Её не ждали, не звали, но теперь она знала: можно идти, даже если не благословили. Можно любить — и не быть за это должной. Можно быть собой — и этого достаточно.
