Мария поднималась по лестнице, ступеньки отдавались в коленях тупой тяжестью. День в банке вымотал до предела — клиенты, отчёты, начальство с глазами совы. На площадке третьего этажа пахло варёной капустой и старым лаком для паркета. Она уже потянулась к ключам, как вдруг дверь напротив скрипнула и распахнулась.
На пороге стояла Зинаида Ивановна — в халате, с неуловимой дрожью в руках, будто сдерживала холод или слабость.
— Маша, это ты? — голос был тихим, хрипловатым.
— Да, Зинаида Ивановна. Что-то случилось?
— Зайди на минутку, пожалуйста.
Квартира пахла сухими цветами и какой-то пыльной сладостью. Мария прошла на кухню, поставила сумку на табурет. Зинаида Ивановна медленно опустилась на стул, придерживаясь за спинку рукой.
— Прости, что тревожу… Мне нехорошо стало. Сердце, кажется. Таблетки кончились.
— Какие?
— Вот, коробка осталась, — она достала пустую упаковку, положила на стол. — В аптеку не дойду.
Мария посмотрела на часы. До закрытия оставалось минут двадцать.
— Сейчас схожу. Не переживайте.
В аптеке было полупусто. Кассир, молодая женщина с уставшими глазами, покачала головой, пробивая чек.
— Пенсионерам тяжело с такими ценами…
— Ничего, справимся, — тихо сказала Мария, расплачиваясь.
Зинаида Ивановна встретила её у двери.
— Сколько я тебе должна?
— Ничего не надо. Вы же с мамой дружили. Помните, как на мой день рождения торт принесли? Шоколадный, с вишней…
— Помню, — губы старушки дрогнули. — Добрая ты, Маша. Отплачу когда-нибудь.
— Не надо. Главное — чтобы вам лучше стало.
Осень сменилась зимой. Мария носила продукты, мыла полы, забегала после работы по возможности. Поднималась по лестнице — всегда с сумками, всегда в пальто нараспашку, с замёрзшими пальцами. В квартире у Зинаиды Ивановны всегда горела одна настольная лампа, тихо тикали часы и пахло манной кашей.
— Маша, а когда мои приезжали в последний раз?
— Ваши?
— Андрей с Ольгой… Дети.
Мария села на табурет у окна, подумала.
— Новый год?
— Обещали. Но не приехали. Всё работа, да работа. А я здесь одна…
— У них своя жизнь…
Зинаида Ивановна опустила глаза.
— А я, значит, не их жизнь…
Однажды Мария вошла — и услышала, как Зинаида кладёт трубку.
— С кем говорили?
— Сын звонил. Вернее, я звонила. Не может приехать — проект важный.
— А дочка?
— Не звонит. Полгода уже. Обиделась, что денег на машину не дала. Сказала — разбирайся сама со своим здоровьем…
Мария повернулась к холодильнику, спрятала лицо.
— Как так можно…
Зинаида Ивановна тихо встала, пошла к серванту. Достала папку.
— Я решила. Пойду к нотариусу. Завещание напишу.
— Рано вам об этом думать.
— Нет. Пока в голове ясно — надо всё решить. Квартира большая, детям собиралась оставить. Но теперь…
Она прижала папку к груди.
— Передумала.
В квартире у нее пахло борщом и порошком для стирки. Мария закрыла дверь и не успела снять пальто, как в прихожей появилась Оксана — сестра, в куртке и с пакетом в руке.
— Я только на минуту, — кивнула она на сумку. — Тут тебе кефир, йогурт, хлеб. И эти твои семечки. Ты вся в бабушку — тоже всё сама, всё на себе тащишь.
— Спасибо. Заходи на кухню, хоть чай попьём.
Оксана прошла, не снимая куртки, плюхнулась на табурет.
— Ну что, опять на работе по уши?
— Как всегда, — Мария поставила чайник. — Но сегодня пораньше вышла. В пятницу меньше клиентов.
— А с личным фронтом что? — Оксана хмыкнула, глядя в окно.
— Там всё по-старому.
Чайник закипел. Мария разложила на столе печенье, налила по чашке. Они посидели за столом, попили чай, как обычно посплетничали — про соседку с верхнего этажа, про цены на молоко, про кого-то из бывших одноклассников. Болтали, как всегда, с привычным смехом и пересказами, кто с кем развёлся и кто куда устроился.
— Ладно, мне бежать нужно, — Марина глянула на телефон. — Ещё к соседке Зинаиде Ивановне заскочить. Она просила что-то.
— Это кто, та бабушка, напротив, мамина знакомая?
— Угу. Просто иногда помогаю ей. Уже тяжело ходить, колено не разгибается, и спина… таблетки сильные пьёт.
Оксана ухмыльнулась, отодвигая чашку.
— Вот тебе заняться нечем больше. Нашлась тут, мать Тереза. Ты бы лучше о себе подумала.
Мария молча пила чай. Потом встала, собрала чашки, включила воду.
— Не всем всё равно, — тихо сказала она, не оборачиваясь.
На лестнице было тихо. Зинаида Ивановна долго не открывала. Потом дверь приоткрылась — щель, запах валерьянки и пыльного ковра.
— Мария, это ты? Проходи…
В квартире было темно, только в углу теплился свет от настольной лампы. Зинаида Ивановна лежала на диване, укрывшись пледом.
— Я думала, вдруг не придёшь. Хотела попросить — хлеба бы мне, и ещё вот этих… круглых, как они… — она сделала неуверенное движение рукой. — Крекеров.
— Всё принесу. А как вы? Колено?
— Не гнётся совсем. И спина… будто нож воткнули.
Мария поправила плед, заглянула в пустую кружку.
— Чаю налить?
— Если не трудно…
На кухне было холодно. Маленькая форточка стояла приоткрытой — на подоконнике растущая петрушка в банке из-под кофе. Мария закрыла окно, поставила воду. В шкафу — старые, потрёпанные чашки. Она выбрала ту, где был потертость по ободку, но всё ещё читалась надпись: «Сочи-89».
— Машенька… — Зинаида Ивановна смотрела на чашку. — Скажи честно, я тебе не надоела ещё со своими просьбами? У тебя ведь работа, ты устаёшь…
Мария поставила поднос на тумбу, присела.
— Что вы, — Мария села рядом. — Мне не сложно. Я же вижу, как вам тяжело. Вы одна. А я рядом. Вот и всё.
— А родные? Разве не они должны были заботиться?
— Я не могу отвечать за них. Только за себя.
Старушка провела пальцем по ободку чашки.
— Андрей раньше другой был. В походы со мной ходил. А Ольга — вон, рисунки до сих пор у меня хранятся. Волшебницей называла меня, когда заболеет…
— Люди меняются, — тихо сказала Мария.
Время шло, дни и месяцы растворялись. Вечером Мария вернулась домой позже обычного. На кухне оставался запах вчерашнего супа и нетронутой каши. Она только скинула пальто, как зазвонил телефон.
— Маша, привет, — голос Оксаны был деловой. — У нас с Никитой билеты в театр, ты сможешь кое-что маме на кладбище отвезти? Цветы там или свечку. Я забываю всё время.. И вообще, ты всё равно возле неё, не сложно?
— Я зашла бы, но сейчас к Зинаиде Ивановне нужно. Обещала ей еды принести.
— Да боже ты мой… — Оксана фыркнула. — Ты с ней что, родня? У тебя нет своих забот?
— Я ей нужна. Она одна.
— Вот и будет у тебя своя старая бабка под боком. Лучше бы себе кого нашла.
Мария повесила трубку.
Когда она пришла, Зинаида Ивановна сидела в кресле, в халате, смотрела на телевизор без звука.
— Сегодня никто не звонил? — Мария поставила пакеты на стол.
— Звонил участковый врач. И всё. Дети… у них, как обычно, всё срочно.
— Вам нужно попробовать с тростью. Я принесу.
— Я попробовала. Колено не держит. Я к тебе еле дохожу до двери.
Мария подогрела еду, расставила тарелки. Потом они сидели напротив — между ними простая клеёнка в цветочек, старые вилки с деревянными ручками.
— Ты такая девочка хорошая, спокойная, — тихо сказала Зинаида Ивановна, глядя на Марину. — Но почему одна? Душа за тебя болит. Хочется, чтобы у тебя всё по-человечески сложилось.
Мария лишь кивнула.
— Как-то не сложилось пока… Да и работы много.
— Машенька… — Зинаида Ивановна отодвинула тарелку. — Я давно хотела сказать. Я всё оформила. Завещание. Квартира будет твоя.
Мария чуть не уронила стакан.
— Что вы говорите?
— Не нужно… — Мария отнекивалась. — Я же не за это вам помогаю. Не хочу выглядеть некрасиво.
— Не сейчас, конечно. Но когда придёт время. Я хочу, чтобы было по справедливости.
— Зинаида Ивановна…
— Не спорь, пожалуйста. Мне так спокойнее.
Этим вечером Мария долго сидела у себя в комнате, не включая свет. Из окна виден был фасад соседнего дома, отражения окон, редкие силуэты. В руке она держала фотографию — та самая, где ей шесть лет, в белом платье и с куклой.
Страшное случилось чуть позже.
Мария пришла утром. В подъезде пахло сыростью и хлоркой. Дверь у Зинаиды Ивановны была чуть приоткрыта. Она постучала, вошла.
— Зинаида Ивановна?
В квартире стояла тишина. В спальне, на диване, под пледом — Зинаида Ивановна. Лицо спокойное, руки поверх одеяла. Рядом, на тумбочке, стакан с водой и сложенный конверт.
Мария не сразу подошла. Потом села на край дивана. Позвала по имени, дотронулась до плеча. Поняла. Посидела рядом, ничего не говоря, потом достала телефон.
— Скорая? Тут женщина уже холодная. Пенсионерка. Да, адрес…
— Алло, это Андрей Михайлович? — голос у Марии дрожал. — Я… соседка вашей мамы. Она… сегодня утром… Да. Ее не стало.
— Что? Кто вы? — в трубке голос был чужим, испуганным.
— Мария. Я ухаживала за ней. Последние два года.
— Господи… Я… Я приеду. Сегодня. Сестре позвоню.
Прощание организовала Мария, немного помогли соседи. Документы, морг, венки. Всё сама. Пришли соседи — тихие, в чёрных куртках. Кто-то принёс гвоздики, кто-то салфетки. В последний момент на кладбище появились Андрей и Ольга — в дорогих пальто, с лицами как маски.
— Спасибо, что всё устроили, — сказал Андрей. — Мы компенсируем расходы.
— Не нужно. Я делала это от души, хоть и на последние.
Ольга стояла рядом, смотрела с подозрением.
— А вы давно с мамой общались?
— Два года. Я помогала ей.
Ольга кивнула, больше ничего не сказала.
Через день они пришли. В квартиру. Андрей снял куртку, осмотрелся.
— Надо решать, что с квартирой. Продавать будем?
— Конечно, — отозвалась Ольга. — Хорошие деньги можно выручить.
Мария вошла с ключами в руке. Молчала.
— Вам нужно знать… — она достала из сумки конверт. — Завещание.
Андрей открыл, прочитал, лицо стало каменным.
— Это что за шутки?
Ольга вырвала бумагу, глянула бегло.
— Завещано вам?
— Я не просила. Я даже не знала до последнего. Она сказала — по справедливости.
— Справедливость? — Ольга прищурилась. — Вы что, квартиру выкрутили у больной старушки?
— Я просто помогала. Она была одна. Где вы были?
— Мы работали! У нас семьи!
— А я? У меня работы не было?
Андрей шагнул ближе.
— Мы родные дети. Это наша квартира. Мы наследники по закону!
— А она уходила без звонков. Без писем. Без визитов. Без помощи от родных…
— Убирайтесь. Мы подадим в суд, — Ольга подняла голос. — Докажем, что она была не в себе!
— Хотите — судитесь. Я бы и без квартиры ей помогала. Что и делала даже когда ее не стало!
Неделю спустя. Звонок в дверь. Андрей с адвокатом.
— Мы пришли по-хорошему, — начал адвокат. — Компенсация за уход — двести тысяч. Вы отказываетесь от квартиры.
— Нет.
— Тогда суд. Мы докажем, что мать была недееспособна.
— Доказывайте, — спокойно сказала Мария. — У меня есть справки. Я не боюсь в случае чего потерять эту квартиру, но у меня тоже есть принципы, она не заслужила такого отношения со стороны близких.
Суд. Зал, скамьи. Слева — Андрей и Ольга, адвокат в очках. Справа — Мария. Пальцы сцеплены, взгляд прямой.
— Чужой человек получил квартиру! — адвокат говорил громко. — Пенсионерка была уязвима.
— Есть медицинские документы, — Мария протянула папку. — Она была в здравом уме. Вот справки.
Судья перелистывал.
— Распечатки звонков. За два года — двенадцать звонков. Приезжали — три раза.
— У нас работа, дети, — пробормотал Андрей.
— А у меня? Мне тоже никто не оплачивал заботу.
Судья опустил очки.
— Завещание составлено при жизни, нотариально. Документ зарегистрирован в реестре нотариальных действий. Оснований признать его недействительным — нет.
Они вышли. Андрей первым, Ольга — следом.
— Всё равно она воровка, — процедила Ольга сквозь зубы.
— Забудь, — ответил Андрей. — Проиграли.
Вечер. Квартира. Мария сняла пальто, прошлась по комнатам. Всё было на месте: вязаный плед, часы на стене, баночка с пуговицами. Она подошла к шкафу, достала коробку с фотографиями. Семейные. Зинаида Ивановна — молодая, в пальто, с детьми. Потом — старше, с внуками. Потом одна.
Мария взяла снимок, присела в кресло.
— Я не знаю, правильно ли это… — прошептала. — Но вы были правы. Не кровь делает родными.
На кухне она варила суп. За окном — закат. Квартира наполнялась паром и светом. На столе, среди бумаги и чашек, стояла фотография в рамке. Зинаида Ивановна — с улыбкой, немного в сторону.
— Спасибо, — сказала Мария. — За всё. Надеюсь, вы не ошиблись, а я бы и так за вами присмотрела.
В этот момент в дверь позвонили. Мария вытерла руки, пошла открывать. На пороге стояла Оксана.
— Ты чего трубку не берёшь, звонила несколько раз, я и в твою квартиру звонила. Сюда думаю дай загляну.
— Была на кухне, руки в муке. Телефон на зарядке остался. Заходи.
— А где бабуля? — Оксана прошла в комнату, осмотрелась.
— Ты же не знаешь… Она скончалась. Уже столько событий после этого произошло.
— Что?.. — Оксана замерла. — А ты тогда тут чего?
— Я теперь здесь живу вернее иногда пока что. Она оставила завещание.
Оксана сняла пальто, бросила взгляд по сторонам. Услышав слово «завещание», усмехнулась.
— Ага, вот оно как. Ты теперь тут прописалась? Всё уладила, бумаги на руках?
— Зинаида Ивановна всё сделала сама. Я только ключи забрала.
— Ну конечно… — Оксана усмехнулась. — А ты, выходит, тут ни при чём. Просто так всё само сложилось.
Мария выпрямилась, лицо стало закрытым.
— Не смей так говорить. Не суди по своей испорченности. Лучше уходи.
Оксана побледнела, постояла секунду в тишине, потом взяла пальто и вышла, не хлопнув дверью.
Мария осталась одна. Она подошла к окну, приоткрыла форточку. В комнату ворвался вечерний воздух — прохладный, свежий, как начало чего-то нового. Она постояла, глядя во двор.
— Я всё сделаю правильно, — сказала она в пустоту. — Я не подведу.
И в этот момент — впервые за долгое время — ей стало по-настоящему спокойно.
