Нотариус говорил монотонно, зачитывая завещание тёти Клавы. Я сидел в душном кабинете и думал о том, что опаздываю на важную встречу. Работа не ждёт, а тут эти формальности…
— Трёхкомнатную квартиру по адресу улица Садовая, дом 15, квартира 23, завещаю племяннику Сергею Николаевичу Волкову, — произнесла нотариус и подняла на меня глаза поверх очков.
Я встрепенулся. Квартира? Трёхкомнатная? В центре города? Да это же настоящий подарок судьбы! Сразу представил, как продам её и куплю наконец нормальное жильё вместо своей однушки на окраине.
— Есть один нюанс, — продолжила нотариус, листая документы. — В квартире зарегистрированы временные жильцы. Договор социального найма, заключённый вашей тётей в 2018 году.
— Какие жильцы? — я нахмурился.
— Супружеская пара пенсионеров. Анна Степановна и Виктор Иванович Петровы. По закону их нельзя выселить без предоставления равноценного жилья.
Радость как рукой сняло. Значит, квартира не моя? Значит, продать её нельзя?
— Что значит » их нельзя выселить»? Это моя квартира по наследству, — возмутился я.
— Собственность ваша, но право проживания у них пожизненное, — спокойно объяснила нотариус. — Таковы условия договора, который подписала ваша тётя.
Домой я ехал в мрачном настроении. Какая-то фиктивная собственность получается. Квартира есть, а толку никакого.
Вечером решил съездить посмотреть на это наследство. Дом оказался сталинской постройки — добротный, с высокими потолками. Поднялся на третий этаж, нашёл нужную дверь. Долго стоял на лестничной площадке, собираясь с духом.
Наконец позвонил.
Дверь открыла женщина лет семидесяти — невысокая, седая, в домашнем халате.
— Вы ко мне? — спросила она настороженно.
— Я… я Сергей. Племянник Клавдии Петровны. Она недавно…
— Ах, — лицо женщины смягчилось. — Проходите, проходите. Мы с Витей очень скорбим. Клавдия Петровна была замечательным человеком.
Я вошёл в прихожую. Пахло старомодными духами и борщом. Из комнаты донёсся мужской голос:
— Аня, кто там?
— Это племянник Клавдии Петровны, — отозвалась женщина. — Витя, выходи знакомиться.
Появился высокий мужчина с палочкой — плечистый, но сутулый, с добрыми глазами.
— Виктор Иванович, — представился он, протягивая руку. — А это моя жена, Анна Степановна.
Мы пожали руки. Я чувствовал себя неловко — как будто пришёл выгонять их из дома.
— Проходите на кухню, чаю попьём, — предложила Анна Степановна. — Расскажите о себе. Клавдия Петровна вас часто вспоминала.
На следующий день я записался на приём к юристу. Фамилия внушала доверие — Константин Игоревич Правдин, кандидат юридических наук.
— Ситуация сложная, — сказал он, изучив документы. — Договор социального найма даёт им право проживания до конца жизни. Выселить можно только через суд и только при предоставлении равноценного жилья.
— А сколько это стоит?
— Равноценное жильё? В этом районе? Миллионов пять-шесть минимум.
У меня таких денег не было и близко.
— Есть другой вариант, — продолжил юрист. — Можно попробовать признать договор недействительным. Если докажем, что ваша тётя была недееспособна или действовала под принуждением…
— Но она не была недееспособной, — покачал я головой. — До последнего дня была в здравом уме.
— Тогда остаётся только ждать или договариваться полюбовно.
Ждать. Я представил себе, как эти старики ещё лет двадцать живут в моей квартире, а я плачу за неё налоги и не могу ни продать, ни сдать, ни сам въехать.
Вечером позвонил Петровым.
— Слушайте, — сказал я Анне Степановне, — может, мы как-то договоримся? Я помогу вам найти другое жильё, доплачу разницу…
— Сергей Николаевич, — ответила она, — мы понимаем ваше положение. Но нам больше некуда идти. У нас нет ни детей, ни родственников. А в нашем возрасте съёмное жильё не найти — кто пенсионеров возьмёт?
— Ну как же так, — не выдержал я. — Это же несправедливо! Моя квартира, а я не могу ей распорядиться!
— Мы не хотели, чтобы так получилось, — голос её дрогнул. — Клавдия Петровна сказала, что после неё всё будет хорошо, что её племянник поймёт…
Я бросил трубку, огорчённый на весь мир. На тётю, которая не предупредила. На этих людей, которые мешают мне. На законы, которые защищают всех, кроме меня.
Следующие недели я пытался найти лазейки. Консультировался с разными юристами, изучал судебную практику. Везде один ответ: выселить нельзя.
Однажды в субботу я снова поехал к ним. Не знал зачем — просто накипело.
Дверь открыл Виктор Иванович. Вид у него был усталый, болезненный.
— А, Сергей Николаевич, — сказал он без особой радости. — Проходите.
На кухне сидела Анна Степановна с каким-то счётом в руках. На столе лежали ещё несколько бумажек.
— Коммунальные считаем, — объяснил Виктор Иванович. — Пенсии маленькие, а тарифы растут.
Я посмотрел на цифры. Сумма была внушительной для пенсионеров.
— Мы каждый месяц откладываем на коммуналку, — сказала Анна Степановна. — Иногда на еде экономим, но платим всегда вовремя. Не хотим, чтобы у вас проблемы были.
Что-то шевельнулось в груди. Неужели они платят из своих скромных пенсий за трёхкомнатную квартиру?
— А сколько вы получаете? — спросил я.
— Я — двенадцать тысяч, Витя — пятнадцать, — ответила она. — У него пенсия чуть больше.
Двадцать семь тысяч на двоих. А коммунальные — восемь тысяч. Получается, треть пенсии только на квартиру уходит.
— А вы не могли бы… — начал было я, но осёкся. Что я хотел сказать? Чтобы съехали в коммуналку? В подвал?
— Мы понимаем, что обуза для вас, — сказал Виктор Иванович. — Но деваться нам некуда. Детей у нас нет, родственников тоже. А в доме престарелых… — он поморщился. — Мы там недолго протянем.
Через месяц мне позвонила Анна Степановна. Голос был встревоженный.
— Сергей Николаевич, Витя в больнице. Сердце.
Не знаю, что на меня нашло, но я поехал в больницу. Виктор Иванович лежал в палате на шестерых, подключённый к каким-то аппаратам. Анна Степановна сидела рядом на табуретке.
— Как дела? — спросил я.
— Врачи говорят, кризис миновал, — она вытерла глаза платком. — Но нагрузки никакой нельзя. И лекарства дорогие нужны.
Я посмотрел на прикроватную тумбочку. На ней лежала пачка каких-то таблеток с ценником — две тысячи рублей.
— Это на месяц, — пояснила Анна Степановна. — А ещё витамины, ещё уколы… Не знаю, как быть.
— А льготы?
— Льгот у Вити нет.
Я вышел из больницы в смятении. Эти люди еле сводят концы с концами, а я требую от них освободить квартиру. Куда они пойдут? В подворотню?
Вечером зашёл в их квартиру — проверить, как дела, не нужна ли помощь. Анна Степановна встретила меня с красными глазами.
— Не плачьте, — сказал я неловко. — Виктор Иванович поправится.
— Да не в этом дело, — всхлипнула она. — Сегодня управляющая компания звонила. Говорят, есть долг по коммунальным. А у меня денег нет — всё на лекарства потратила.
Я посмотрел на счёт. Задолженность — четырнадцать тысяч рублей.
— Я заплачу, — сказал я, не подумав.
— Что вы! Не можем мы у вас деньги брать!
— Это моя квартира, мои коммунальные, — отрезал я. — Завтра съездим и оплатим.
На следующий день мы действительно поехали в управляющую компанию. Анна Степановна была смущена и благодарна, я — расстроен. Зачем лезу в чужие проблемы?
Но когда увидел облегчение в её глазах, эмоции куда-то испарились.
— Расскажите о себе, — попросил я по дороге домой. — Как вы с Виктором Ивановичем познакомились?
— Да что тут рассказывать, — смутилась она. — Обычная жизнь. Познакомились на заводе, я в бухгалтерии работала, он — мастером. Поженились, сорок два года вместе.
— А дети?
Лицо её омрачилось.
— Не получились. Мы очень хотели, к врачам ездили, лечились… А потом решили, что судьба такая. Друг другу детьми были.
— А как к тёте Клаве попали?
— Познакомились в поликлинике. Она там по полдня сидела, мы тоже. Разговорились. А потом узнали, что в одном доме живём. Стали общаться. Клавдия Петровна была очень одинокая, родственников почти не видела.
Я неловко кашлянул. Действительно, к тёте ездил редко — раз в полгода, не больше.
— Она нам как родная стала, — продолжала Анна Степановна. — Мы за ней ухаживали, когда болела. Продукты покупали, лекарства. А она нас угощала, рассказы читала вслух. У неё голос красивый был, выразительный.
Мы дошли до дома молча. Я провожал её до квартиры и всё думал о том, что тётя ушла не одна. Рядом были люди, которые о ней заботились, которые её любили. А я даже не знал, что она болеет.
Виктора Ивановича выписали через неделю. Я заехал проведать — лекарства привёз, которые врач прописал. Он встретил меня смущённо.
— Спасибо вам, Сергей Николаевич. Не знаю, как отблагодарить.
— Да не за что, — отмахнулся я. — Как самочувствие?
— Лучше. Слабость только. Врач сказал, полгода покоя нужно.
Мы сидели на кухне, пили чай. Анна Степановна хлопотала около плиты, готовила что-то диетическое для мужа.
— А вы чем занимались на заводе? — спросил я.
— Я мастером был в механическом цехе. Сорок лет проработал. Детали для самолётов делали, — с гордостью сказал Виктор Иванович. — Ответственная работа. Малейшая неточность — и самолёт упадёт.
— А теперь что?
— А теперь завод закрыли. Цех снесли, торговый центр построили. Наше дело никому не нужно стало.
В его голосе была такая тоска, что мне стало неловко.
— А вы кто по профессии? — спросила Анна Степановна.
— Менеджером работаю. В строительной компании.
— Интересная работа?
Я задумался. Интересная ли? Каждый день одно и то же — звонки, встречи, отчёты. Деньги неплохие, но радости никакой.
— Не очень, — честно признался я.
— А чем хотели заниматься? В детстве?
— Архитектором, — неожиданно для себя ответил я. — Здания проектировать. Красивые, удобные.
— Так почему не стали?
— Да не сложилось. Родители сказали — не престижно, денег мало. Пошёл в экономический.
Мы помолчали. За окном сгущались сумерки, включались фонари.
— Знаете, — вдруг сказал Виктор Иванович, — я всю жизнь мечтал своими руками что-то создавать. Не детали штамповать, а именно создавать. Дом построить, например. Или мебель делать.
— Да всё мешало. Работа, быт, проблемы. Всё откладывал на потом. А потом оказалось — поздно уже.
Он сказал это без жалости к себе, просто констатировал факт. И я вдруг увидел в нём себя. Только у него «потом» уже кончилось, а у меня ещё нет.
Домой ехал молча. Таксист пытался разговорить, но я кивал невпопад. В голове крутились слова Виктора Ивановича про мечты, которые откладывают на потом.
Начал заезжать к ним. Сначала придумывал поводы — то коммунальные проверить, то спросить, не нужна ли помощь. Потом перестал оправдываться перед самим собой. Просто заходил попить чаю.
Анна Степановна читала всё подряд — от детективов до философии. Могла час рассказывать про очередной фильм, который посмотрела по телевизору, разбирая характеры героев, как психолог. А Виктор Иванович… У него руки жили отдельной жизнью. Починил мой телефон, хотя я уже купил новый. Часы наладил, которые молчали полгода.
— Вы мастер, — сказал я, глядя, как он колдует над механизмом.
— Да какой мастер, — он смутился, как ребёнок. — Привык возиться. На заводе если что ломалось, ко мне несли.
Но я видел: в его движениях была любовь к делу. Он не просто чинил — он возвращал вещам жизнь.
Весной меня сократили. Сидел в кафе возле офиса, мешал остывший кофе и думал, что дальше. Тридцать пять лет, а впереди туман. Работа надоела, но других вариантов не видел.
Телефон зазвонил — Анна Степановна.
— Сергей Николаевич, Витя упал, плечо ушиб. Сам говорит — ерунда, а я волнуюсь.
Нашёл их на кухне. Виктор Иванович сидел с подвязанной рукой, стыдливо улыбался.
— Табуретку чинил, поскользнулся. Пустяки.
— К врачу идти надо.
— Да куда там. В поликлинике полдня просидишь, а к платному… — он развёл здоровой рукой. — Пенсия не резиновая.
— Поехали к платному, — сказал я, не думая. — Я оплачу.
— Что вы! Мы не можем от вас деньги брать!
— А я не даю. Это инвестиция в собственное спокойствие.
В больнице врач покрутил плечо, пощупал. Перелома нет. Мазь, покой, через неделю пройдёт.
Обратно ехали на автобусе. Виктор Иванович смотрел в окно и вдруг сказал:
— А вы хороший человек, Сергей Николаевич. Мы сначала переживали.
— Из-за меня? — удивился я.
— Ну да. Думали, молодой наследник придёт, начнёт нас выживать. А вы… заботитесь о нас.
Стало неловко. Ещё месяца два назад я действительно искал способы их выселить.
— А мы вам очень мешаем? — спросила Анна Степановна, когда мы дошли до дома. — Скажите честно.
Я остановился на лестнице. Мешают ли? Планы на продажу квартиры летят в тартарары. Денег от неё никаких. С другой стороны…
— Поначалу мешали, — признался я. — А сейчас… Странно, но приезжаю к вам как домой. После работы хочется сюда, а не в свою однушку.
Анна Степановна кивнула, будто поняла что-то важное.
— А что у вас на работе? Вид грустный какой-то.
Рассказал про сокращение. Они слушали, не перебивая, только иногда сочувственно вздыхали.
— А вы никогда не думали заняться тем, что душе близко? — неожиданно спросил Виктор Иванович. — Архитектурой, к примеру?
— В тридцать пять лет? Кому нужен архитектор без портфолио?
— А кто сказал, что без портфолио? Образование у вас есть, голова работает. Начните с простого — квартиры людям перепланировать, комнаты обустроить. Дело нужное, востребованное.
Идея показалась безумной. Бросить стабильную зарплату ради непонятных перспектив?
Но всю дорогу до дома думал об этом. А что если?..
Летом решился. Уволился, оформил ИП, нашёл первых клиентов через знакомых. Начинал с мелочей — перепланировки однушек, дизайн детских комнат.
Денег поначалу было мало. Экономил на всём.
— Сергей Николаевич, вы что-то исхудали, — заметила Анна Степановна. — Нормально едите?
— Нормально, — соврал я.
— А мы тут рагу наварили, много получилось. Поможете доесть?
Так начались наши общие ужины. Анна Степановна готовила, я покупал продукты. Получилось что-то среднее между коммуналкой и семьёй.
Виктор Иванович смотрел мои чертежи, находил ошибки, которые я пропускал.
— Тут балка лишняя, — говорил он, водя пальцем по плану. — А вот здесь опору добавить надо, иначе всё рухнет.
— А окно лучше сюда перенести, — добавляла Анна Степановна. — Я полжизни по квартирам мыкалась, знаю, где свет хороший, где тени мешают.
К осени дела наладились. Нанял помощника — молодого парня из института, горящего теми же идеями.
По вечерам мы втроём сидели на кухне и мечтали. Виктор Иванович придумывал хитрые конструкции — складные кровати, экономные батареи. Анна Степановна делилась впечатлениями от прочитанных книг, и в её рассказах самые простые истории звучали как откровения.
— Знаете, — сказала она однажды, накрывая на стол, — мы с Витей, наверное, счастливые люди.
— С чего бы? — удивился я.
— А у нас семья появилась. Вы для нас стали как сын. А мы вам, наверное, как родители.
Я посмотрел на них — на Анну Степановну, которая незаметно подшила мне пуговицу на рубашке, на Виктора Ивановича, который вчера полдня колдовал над моим принтером. И понял: она не просто так сказала.
Зимой мне предложили большой проект — жилой комплекс на двести квартир. Серьёзные заказчики, хорошие деньги, но и ответственность огромная.
— Это моя лотерея, — сказал я за ужином. — Если получится, буду на коне. Если облажаюсь — репутация насмарку.
— Так мы поможем, — просто сказал Виктор Иванович. — Расчёты проверим, чертежи посмотрим. А Аня у нас по планировкам специалист — сразу видит, где жить удобно.
Три месяца мы работали без устали. Я рисовал, считал. Виктор Иванович проверял каждую циферку, находил ляпы. Анна Степановна ходила по планам как по реальным квартирам, представляла, где кто будет жить, что делать.
Проект получился. Заказчики ахнули. Подписали контракт, обещали ещё заказы.
Но радовался я не деньгам. Радовался тому, что мы сделали это вместе. Что у меня есть люди, которые болеют за моё дело, как за своё.
Весенним вечером сидел в той самой квартире, которая год назад казалась проблемой, и думал о том, как всё странно устроено в жизни.
Год назад если бы мне сказали, что буду жить с пенсионерами и называть их семьёй, засмеялся бы. А теперь не представляю, как жил без них.
— О чём думаете? — спросила Анна Степановна, заметив мой задумчивый вид.
— Да о судьбе, — улыбнулся я. — Как всё переплелось.
— А вы не жалеете, что мы к вам нагрянули? — в её голосе прозвучала неуверенность.
— Знаете что, — сказал я, глядя на неё, — если бы вас здесь не оказалось, я бы, наверное, сам кого-нибудь поселил. Потому что одному в пустой квартире — это не жизнь.
— Спасибо, Серёженька. За то, что не выгнали. За то, что мы чувствуем себя людьми, а не обузой.
— Это вам спасибо, — ответил я. — За то, что научили меня отличать дом от жилплощади.
За окном горели фонари, где-то ехали машины, жила своей жизнью большая равнодушная Москва. А здесь, в этой тёплой кухне, пахло домашним ужином и было то самое чувство дома, которое не покупается и не наследуется.
Получается, тётя Клава оставила мне не просто квартиру. Она оставила мне семью. И это бесценно.
