Кафе пахло корицей, жжёным молоком и чем-то тревожно-сладким, как перед осенней грозой. Дарья сидела у окна, уткнувшись в чашку, будто надеялась, что кофе сможет не только взбодрить, но и как-то заземлить. За окном торопились люди, а у неё был просто перерыв между сменами — двадцать пять минут.
Она смотрела в никуда, когда рядом кто-то остановился. Высокий, с лёгкой сутулостью и тёплыми глазами. На нём был фартук, а на руке — свежий ожог.
— Простите, вы у нас первый раз? — голос был мягким, чуть хрипловатым.
Дарья подняла глаза. Незнакомец улыбался, но не как официант. Как кто-то, кому искренне интересно.
— Второй, — ответила она.
— Артём. Хозяин этого скромного заведения и повар, когда мой сменщик срывается на свидание.
Дарья удивлённо усмехнулась:
— Дарья. Администратор офиса, где никто не помнит твоё имя.
Они разговорились. Не напряжённо — тепло, будто уже видели друг друга в какой-то другой жизни. Он шутил про клиентов, про жену сменщика, которая каждую неделю «рожает» ему новый повод сбежать с работы, про то, как трудно найти нормальный шоколад без пальмового масла.
Дарья давно так не смеялась. И давно не ловила себя на мысле, что ей хочется остаться, чем положено по перерыву.
В какой-то момент он посмотрел на её руки. На тонкие пальцы, обкусанные ногти, и сказал тихо:
А потом всё покатилось, будто кто-то снял тормоза с колёс…
Артём начал писать каждый день. Не «привет, как дела», а с настоящие, живые сообщения: «Пекли сегодня чизкейки с вишней, вспоминал тебя — ты же говорила, что терпеть не можешь вишню в десертах. А я всё равно добавил». Он знал, как расшевелить её: то мем с котами пришлёт, то аудио, где он читает ей «Мастера и Маргариту» с интонацией, будто за окном не ноябрь, а тёплый август.
Через неделю он пригласил её на прогулку — не в кино и не в бар, а просто по парку. Дарья надела самое обычное пальто и всё равно чувствовала себя неловко — он был каким-то… тёплым, живым, слишком настоящим для её мира из офисных стульев и корпоративных чатов.
Они гуляли допоздна, разговаривали обо всём — про то, как он учился на повара, но ушёл, не доучившись, потому что не выносил снобизма. Про то, как она с пятнадцати лет мечтала стать переводчицей, а в итоге осталась ассистентом у скучного шефа.
На третьей встрече он взял её за руку. Без пафоса, без слов. Просто взял — как будто так и было задумано.
Через месяц он уже встречал её у подъезда каждое утро с кофе и плюшками. Через два — ночевал у неё. А через три Дарья услышала от него фразу, которую в глубине души всё равно ждала:
— Мне с тобой так спокойно, как будто нашёл свою половину. Хочешь, поедем к твоим? Познакомимся?
Она удивилась. Обычно мужчины тянули с этим, иногда — до последнего. А он — наоборот. Уверен, как будто знал: с её родителями легко, душевно, как у себя дома.
Она улыбнулась.
— Поехали. Только самогон с папой не перепей, он любит проверять.
Он подмигнул.
И вот, спустя неделю, они уже сидели на веранде дома Игоря Петровича под пледом. Отец Дарьи сразу нашел общий язык с зятем, мать хлопотала на кухне, напевая под нос. Артём смеялся, рассказывал байки из кафе, щёлкал семечки и казался родным.
Дарья смотрела на него и думала: «Неужели всё по-настоящему?»
Она ещё не знала, что настоящий спектакль — только начинается.
Вечер в деревенском доме закончился под самовар и «Мурку» в исполнении Игоря Петровича на губной гармошке.
Дарья впервые за долгое время чувствовала не просто любовь, а принятие. Такое, где не надо быть кем-то удобным, не надо угадывать чужие ожидания. Всё было просто: отец одобрил, мать благословила, сама она — влюблена по уши.
Однако Артём, уже в поезде обратно, глядя в окно, вдруг помрачнел и сказал:
— Через пару дней я бы хотел, чтобы ты познакомилась с моей мамой, — тихо сказал он. — Только… будь готова. Она… непростая.
Дарья улыбнулась:
— Что, у тебя мать — как у Шекспира? Госпожа Капулетти?
Он усмехнулся, но глаза оставались грустными..
— Почти. Только без яда. Хотя кто знает.
— Справлюсь, — уверенно сказала Дарья, не зная, что ее ожидает…
Дверь открылась медленно, будто в кадре из старого фильма. На пороге стояла она — Ольга Алексеевна. Высокая, ухоженная, в кремовом костюме Волосы — уложены безупречно.
— Здравствуйте, Дарья, — Проходите. Надеюсь, вы не боитесь современного искусства?
Дарья немного растерялась, но зашла. Квартира была словно из глянцевого журнала: белые стены, строгие линии, африканские маски, инсталляции из стекла и камня, книги по архитектуре и психологии. Ничего «домашнего» — ни подушек, ни пледов, ни запаха еды. Только аромат холодных духов.
Ольга Алексеевна жестом указала на кресло.
— Садитесь. Артём рассказывал, что вы работаете… где-то в офисе?
— Да, я администратор в инженерной компании, — спокойно ответила Дарья.
— Инженеры… любопытно. У меня подруга в «Газпроме» — тоже начинала с администратора. Потом вышла замуж за руководителя департамента и… ну, вы понимаете.
Дарья промолчала. Артём неловко усмехнулся, но мать продолжала, словно вела допрос.
— Родители ваши, Артём говорил, из провинции? Это… Гжатск? Или что-то подобное?
— Маленький посёлок в Смоленской области, — коротко кивнула Дарья.
— Уверена. Там, наверное, вкусный хлеб и чистый воздух, — сказала Ольга Алексеевна, сделав глоток белого вина. — А вы читаете?
— Стараюсь. Последнее — Гофман, «Песочный человек».
— Гофман? Странный выбор для молодой женщины. Но, пожалуй, символично, — в её голосе не было ни интереса, ни желания беседовать. Скорее — контроль. Исследование.
Дарья вдруг почувствовала себя чужой. Не в смысле статуса или быта — в самом воздухе этой квартиры не было места для неё. Только стенды, витрины и холодная наблюдательность хозяйки.
Артём сжал её руку, но не сказал ни слова. И тут Дарья, пытаясь как-то оживить разговор, подошла ближе к стене с коллекцией.
— У вас потрясающая маска. Африка?
— Племя догоны. Подарок от коллеги. Настоящий артефакт.
— Я как-то раз писала диплом по африканским мифам. Эта маска напоминает историю про духа обмана…
— А-а-а… — вдруг вскрикнула Ольга Алексеевна и прижала руку к груди. — Сердце… Господи…
Дарья отшатнулась. Артём вскочил. Мать оседала на кресло, будто в театре, с открытым ртом и полузакрытыми глазами.
— Воды! Быстро! — крикнул Артём.
Дарья метнулась на кухню, руки дрожали, в ушах звенело.
Через пять минут Ольга уже лежала на диване, тихо постанывая, с подложенной под спину подушкой. Артём суетился рядом, мать просила его: «Только не скорую, сынок, это пройдёт… я просто перенервничала…»
Дарья стояла в проходе, будто лишняя. Наблюдатель.
И тогда впервые у неё в голове промелькнула мысль, словно заноза: «Это было… наиграно?»
На улице было пасмурно. Артём вёл машину молча, только пальцы сжимали руль так, будто от этого зависело, не развалится ли весь мир. Дарья сидела, скрестив руки на груди, и думала: что это было? и зачем я в это вписалась?
— Прости, — сказал он вдруг, не глядя. — Она… всегда так. Это не ты. Это её способ держать контроль.
Дарья промолчала.
— Поехали со мной в ЗАГС? — выдохнул он почти в шутку, но голос дрогнул. — Сейчас. Спонтанно. Просто… чтобы всё стало проще. Чтобы я знал: ты — моя.
Она повернулась. Хотела рассмеяться. Хотела сказать: Ты с ума сошёл? После такого? Но в его глазах было так много боли, одиночества. Как будто этим предложением он не убегал от матери — а спасал то, что между ними всё-таки успело произойти.
— Мы же не можем прямо сегодня, — прошептала она. — Там нужно за месяц…
— У нас есть шанс. Я заранее взял справку — матери недавно делали операцию. Сказал в ЗАГСе, что срочно. Примут заявление. Можем подать хоть сейчас — и если повезёт, распишут завтра.
Она моргнула.
— Ты… заранее это планировал?
Он покраснел. — Не то чтобы. Просто надеялся. Вдруг ты — именно та.
И действительно: в дежурном ЗАГСе на другом конце города их выслушали, документы приняли, посмотрели на справку, и после короткого совещания женщина в очках сказала:
— Придёте завтра к девяти. Мы вас зарегистрируем. Молодым — зелёный свет.
На следующий день Дарья стала женой. Без платья, без торжеств. Только подпись, дрожащая рука и голос Артёма, шепчущий на ухо: — Теперь ты — моя. И я твой. Навсегда.
Артём, наконец, выдохнул. Он держал её за руку весь вечер, будто боялся, что отпустит — и она исчезнет. Дарья пыталась поверить, что всё это — правда. Что сказка ещё возможна, просто немного… со странным сценарием.
Через два дня он забрал её вещи. Они переехали в его дом — двухэтажный, чуть старомодный, но с уютной спальней и большим кухонным столом. На пороге их встретила Ольга Алексеевна. В светло-серой блузе, с тонкой улыбкой и глазами, в которых не было ни радости, ни одобрения.
— Добро пожаловать, Дарья. Надеюсь, тебе у нас будет… комфортно, — сказала она, делая ударение на последнем слове.
Наутро был завтрак. Овсянка, банан, тосты. И странный чай — «гималайский, очищающий», как пояснила свекровь, ставя чашку перед Дарьей.
Дарья сделала глоток. Вкус был терпкий, с чем-то металлическим. Она вежливо улыбнулась, не замечая, как жизнь незаметно делает следующий шаг — в неизвестность.
Ссперва Дарья думала, что это просто переутомление. Ну подумаешь — свадьба, переезд, новая обстановка, свекровь с лицом, как у бронзового бюста. Организм, понятно, взбрыкнул.
Но к обеду её начало мутить. К вечеру — сдавило виски, как будто голову стянули ремнём. Ночью она проснулась в поту, с дрожью в руках и тошнотой.
— Наверное, подхватила вирус, — пробормотала она, когда Артём принёс ей чай.
Он сел на край кровати, провёл пальцем по её щеке.
— Тебе не надо сейчас на работу. Побудь дома. Отдохни.
Дарья кивнула. Он был рядом, заботился, не отходил. Даже запустил для неё отдельный плейлист — «Лечебный джаз», как он пошутил. Казалось, всё как надо. Кроме того, что её организм каждый день будто капля за каплей сдавал позиции.
Иногда, когда Ольга Алексеевна ставила перед ней очередную чашку с травами, она замечала взгляд — быстрый, оценивающий. Будто свекровь ждала чего-то. Как реагирует, как глотнёт, как вздрогнет.
Дарья начала избегать чая. Прятала его. Иногда — незаметно выливала в раковину, включив воду. Через пару дней Ольга Алексеевна вдруг сказала:
— Травы не помогают? Жаль. Такие хорошие сборы — привезла из самого Ладакха. Там знахари лечат и душу, и тело. Конечно… если душа ещё есть.
И улыбнулась. Тонко. Без эмоций.
Дарья сжала зубы. Что-то внутри начинало тревожно двигаться — инстинкт, чувство опасности. Только одно держало её в этом доме — Артём. Его тёплая ладонь, его тихий смех, когда он засыпал. Он был реальным. Настоящим.
И всё равно, когда он ушёл в очередную смену, а Дарья решила записать для него короткое видео на кухне — смешной рецепт «не скучной каши» с добавлением конфет и чипсов, — она поставила телефон, включила запись… и забыла выключить и забрать
Видео шло. Минут десять. Пятнадцать. Потом вошла Ольга Алексеевна.
На экране — её чёткий профиль. В руках — баночка, тонкая ложка. Чайник уже вскипел. Она открывает крышку, засыпаетчто-то в кружку. Не травы. Какой-то порошок.
Затем подносит чашку к лицу, нюхает, кивает, ставит чашку на поднос, поворачивается к камере — прямо в объектив, не замечая её — и уходит в спальню.
Дарья увидела это спустя полчаса. Когда легла на диван и решила смонтировать видео.
Губы пересохли. Внутри что-то холодное и липкое стало подниматься по горлу.
Она смотрела запись снова. И снова. И на пятом повторе, при стоп-кадре, увидела этикетку. На баночке — мелко, но различимо: «Zookill Rat Poison. Keep away from food areas».
Дарья схватила куртку, телефон, паспорт. Вышла босиком в тапках.
Уже в маршрутке она отправила видео Артёму.
А потом — выключила телефон.
Она вернулась только утром. Стояла у дома минут десять, пока не собралась с духом. Телефон был отключён. Внутри — пустота и паника, перемешанные с какой-то ледяной решимостью.
Дарья поднялась по лестнице, медленно, будто каждый пролёт был шагом в новую жизнь. Открыла дверь ключом. В прихожей было тихо.
Ольга Алексеевна стояла на кухне. В белой блузе, с чашкой кофе, как будто ждала. Ни тени удивления на лице. Ни тени страха.
— Вернулась, — произнесла она спокойно, отставляя чашку. — Героиня.
Дарья подошла ближе. Внутри всё кипело, но голос был ровный:
— Ты травила меня.
— Докажи, — пожала плечами та. — У тебя бред на фоне усталости. Привыкнешь — и станет легче. Многие через это проходят. Только не все выдерживают.
— На видео всё видно. Я отправила Артёму.
На секунду брови Ольги дрогнули. Затем лицо снова стало маской.
— А ты думаешь, он тебе поверит? Я — его мать. Я вырастила его. А ты — кто?
Дарья молча подошла. Впервые — без страха. Просто подошла вплотную.
И ударила.
Не сильно. Не из злобы. Просто — по щеке. Громко. Чётко. Как будильник.
Ольга пошатнулась, не от удара — от самого факта. От того, что её, её, кто-то осмелился тронуть.
— Чтобы ты сдохла, тварь, — прошипела она.
Дарья развернулась и ушла. Без пафоса. Просто вышла, как будто выносила мусор. Дверь за ней осталась открыта
На улице светало. Дарья достала телефон, включила его. Уже было шесть пропущенных от Артёма.
Она набрала. Ответил сразу.
— Я всё видел, — сказал он. Голос у него был пустой. Потрясённый. — Прости, что не догадался сам раньше. Прости.
— Я не хочу, чтобы ты её защищал, — сказала она тихо.
— Я не буду, — ответил он. — Хочу поговорить. С ней. А потом… хочу начать всё с тобой. Сначала. Если ты сможешь меня простить.
Артём пересматривал видео раз за разом. Без звука. Сначала — в темноте, потом — со светом. Потом — снова в темноте, как будто от света было хуже.
Он остановил кадр на моменте, где мать, небрежным движением, всыпает порошок в чашку. Замедлил. Покадрово. Её лицо — спокойное. Рука — твёрдая. Никакой ошибки. Никакой случайности. Всё точно. Холодно. Методично.
Он сжал пальцы до боли. Челюсть свело. Это было даже не предательство. Это было… непостижимо.
Когда он вошёл в кухню, она сидела там — с той же чашкой, теми же духами, той же непробиваемой осанкой.
— Ты знала, что она всё записала? — тихо спросил он.
Ольга Алексеевна отложила книгу. Медленно. — Ты же не собираешься устраивать мне сцену?
— Ты подсыпала ей яд. В чай. У меня на глазах. В моей квартире. Моей жене.
— Не яд. Микродоза зооксида. Безвредно в малых дозах. Она даже не попадала в больницу, — холодно ответила мать. — Я хотела, чтобы она уехала. Сама. Чтобы ты прозрел.
— Это попытка убийства.
— Это защита, — отрезала она. — Ты был наивен. Влюблён, ослеплён, как мальчишка. Она — не для тебя. Она из другого теста. Простая. Глупая. Манипуляторша.
— Мама, ты… больна, — тихо сказал он, отступив на шаг. — Ты отравила человека. Женщину, которую я люблю. Я…
Он закрыл глаза, сжал виски пальцами.
— Я не отдам тебя в полицию. Только потому, что ты — моя мать. Но слушай внимательно: больше ты никогда к нам не подойдёшь. Ни к ней, ни ко мне. Мы уезжаем.
— Ты предаёшь семью, — прошипела она.
— Семья — это не яд в чае. Семья — это тепло. То, чего ты никогда не умела дарить.
Он развернулся и ушёл, даже не захлопнув дверь. А она осталась сидеть — тихая, неподвижная, с дрожью в пальцах. Только теперь — не от ярости, а от старости. Настоящей. Которая приходит, когда теряешь всё.
