Юлия накинула пиджак прямо на домашнюю футболку, перекинула сумку через плечо. В такси смотрела в окно, сжимая в руке пачку зефира из Воронежа — Сергей любил именно этот, в розовой упаковке. Хотелось просто зайти, обнять, удивить. Она скучала. Слушание перенесли — значит, два дня вместе.
Лифт ехал медленно, как всегда. Она поднималась на свой этаж — сердце стучало чаще обычного. Глянула на часы: без десяти восемь. Успела до ужина, до вечерней суеты. Сейчас откроет дверь — и удивится.
Сергей открыл не сразу — дверь приоткрылась, и он выглянул как-то боком. Лицо будто на секунду стало пустым, потом быстро собрался.
— Ты чего так рано? — Он побледнел, голос дрожал. — Ты же говорила, только через два дня приедешь.
Юлия кивнула на сумку:
— Слушание перенесли. Думала, сюрприз сделать.
Из кухни доносился женский голос — Настя говорила по телефону, смеялась. Через секунду она появилась в дверном проёме — соседка из двадцать второй. Юлия знала, как её зовут, знала, что она работает в аптеке через дорогу. Виделись, кивали.
— Привет, Юлия! — Настя держала в руках тарелку с наполовину съеденным тортом. — Я заглянула на минутку, — Настя поставила тарелку на стол. — Сергей помог со смесителем, вот решила поблагодарить.
Юлия поставила сумку у стены.
— Не припомню, чтобы ты когда-то была у нас в гостях, — сказала сухо.
Сергей шагнул ближе, пытаясь улыбнуться:
— Просто зашли на пару минут. Ты чего сразу… Ничего такого.
— Угу, — кивнула Юлия. — Я в душ.
Вечером, уже поздно, когда Настя ушла и в квартире повисла напряжённая тишина, Юлия села на диван, стянула резинку с волос и облокотилась на спинку. Сергей что-то щёлкал в телефоне, не глядя на неё.
— Вкусный торт был? — Юлия посмотрела на него.
— Да обычный. Ничего нового, — ответил он, не отрываясь от телефона.
На следующее утро она проснулась рано, встала бесшумно. Решила разобрать вещи, сделать уборку. В ящике тумбочки — давно просроченные гарантии на технику, старые чеки. Один выпал и застрял под кроватью. Она нагнулась — тонкий белый прямоугольник с логотипом ресторана на Театральной. Сумма — больше трёх тысяч. Дата — три дня назад.
Она положила чек на кухонный стол. Сергей вошёл в шортах и майке, потягиваясь.
— Это что?
— Твой же счёт. Ресторан, сумма — не перепутаешь. Я по ресторанам не хожу — у меня на это денег нет, — кивнула она.
Он схватил бумажку, нахмурился:
— Ты что, следопыт теперь? Проверяешь? Не доверяешь? Это уже смешно. — Он бросил чек обратно. — Олег звал. У него с женой беда. Выпили, поговорили. Ты ж знаешь, он вечно лезет ко мне за советом.
Юлия не ответила. Только повернулась к окну.
В выходные они поехали к сыну Артему в лагерь. Погода стояла жаркая, дорога — пустая. На территории лагерь кипел детскими голосами. Артём выбежал навстречу, обнял их обоих сразу, потом потянул Юлию за руку: «Пойдём, я тебе покажу, где мы рисуем!» Она пошла за ним, кивая Сергею, чтоб подождал.
В кружковой комнате дети сидели за длинными столами, кто-то рисовал, кто-то вырезал из цветной бумаги.
Артём подтащил Юлию к своему месту, показал лист с человечками и домом: «Это вы. А вон там Арсений — он живёт у нас в соседнем отряде. Мы с ним подружились».
Потом был обед. Они сели за отдельный стол, Артём рассказывал про зарядки, про костры, как вожатая играла на гитаре. Юлия смеялась, ела не глядя. Сергей сидел сбоку, кивал, но почти не вмешивался. Потом встал, пошёл за соком, и по дороге остановился у вожатой в красной футболке. Что-то сказал, она улыбнулась, он помог донести коробку. Юлия видела, как он легко коснулся её руки. Глаза у девушки блеснули.
Юлия сидела на лавке, вытирая руки салфеткой, и наблюдала. Артём доедал плов, не замечая ничего. Всё это казалось мелочью. Но не было ею.
На обратной дороге Юлия смотрела в окно. Потом вдруг сказала:
— Ты как-то слишком любезен сегодня.
— Опять начинается. Ты всё не так понимаешь, — пробурчал он. — Не начинай, ладно?
— А мне показалось — это был флирт.
Он ударил ладонью по рулю:
— Хватит уже ловить меня на мелочах. Заняться больше нечем, что ли?
Позже вечером она набрала Марину.
— Привет. Можно к тебе? На пару часов. Мне надо выговориться.
Марина жила в старом доме с балконом, где всё пахло запечёнными яблоками и сушёной ромашкой. Они сидели на кухне, чайник кипел.
Они долго сидели, пили чай, болтали о школе, о лагере, о городе. Юлия рассказала всё — и про Настю, и про чек, и про вожатую. Говорила сначала спокойно, потом сбивчиво. Марина слушала, почти не перебивая.
— Слушай, у меня там как раз подруга работает официанткой. Могу узнать. Ресторан этот — тот самый, у сквера, ты говорила, — сказала Марина, когда Юлия замолчала и смотрела в чашку.
— Буду благодарна, — кивнула Юлия, обхватив ладонями чашку.
Следующий день был длинным. В середине — звонок.
Марина позвонила ближе к обеду. Голос был осторожный:
— Она была в смене. Говорит, твой приходил с девушкой. Тёмные волосы, синий сарафан. Очень похоже на Настю.
Юлия молчала. Потом сказала тихо:
— Спасибо. Я перезвоню.
Вечером она поставила на стол бутылку вина, налила себе, села. Сергей вышел из ванной в халате, волосы мокрые, на щеках — красные пятна. Он вытирал голову полотенцем, бросил короткий взгляд на стол.
— Настя была. В ресторане. С тобой. Ты платил. Совпадение?
Он замер. Потом опустился на край стула:
— Я не хотел тебе говорить, боялся, что всё не так поймёшь. Просто… день у неё был тяжёлый. Поболтали. Ничего такого.
Юлия встала:
— Ты что, меня за глупенькую девочку держишь? Ты изменил, когда выбрал молчать. Завтра ты съезжаешь. Один день тебе даю.
Он вскочил:
— Ты серьёзно?
— Абсолютно.
— Я же ничего такого не сделал! Подожди!
— С тобой всё ясно. Можешь не оправдываться.
— Почему я должен съезжать?
— Потому что квартира моя.
Он шумно выдохнул, повернулся к двери:
— Я здесь весь ремонт сделал! Половину своими руками! У нас сын, успокойся!
Юлия уже ушла в спальню:
— Я предательство не потерплю. Ты знаешь.
Сразу после разговора с Сергеем Юлия собрала сумку и вызвала такси. Решение было простое — уехать к матери, туда, где тише.
На следующее утро Юлия проснулась в комнате детства — обои с потускневшими звёздами, полка с её школьными книгами. На кухне шумела Валентина Павловна, мать, в старом халате с цветами.
— Доброе утро, — сказала Юлия, заходя на кухню.
— Садись, — ответила мать, не оборачиваясь. — Я кашу сварила. Ешь горячую.
Юлия налила себе чай, поставила чашку рядом, но не притронулась.
— Ты ведь не просто так, да?
Юлия кивнула, медленно.— Мы с Сергеем расстались.
Мать присела напротив, опёрлась локтями на стол.
— Что такое у вас случилось?
Юлия посмотрела на неё и начала рассказывать. Про Настю, про чек, про лагерь. Говорила без надрыва, но каждое слово было точкой. Мать слушала, не перебивала, только качала головой.
— Я бы всё же подумала. У вас ребёнок. Это не игрушки.
— Я думала. Он просто больше не часть этого.
После завтрака они молча складывали бельё, потом вышли на рынок — купить помидоров и зелени. Возвращались с сумками, молчали почти всю дорогу. У подъезда мать вдруг сказала:
— Он тебе не звонил?
— Звонил. Не беру.
— А если придёт?
Юлия пожала плечами:— Пусть приходит. Только дверь закрыта.
Вечером, когда Юлия убирала на веранде, мать вышла с кружкой, постояла молча. Потом вдруг сказала:
— Твой отец… У нас такое было. Я не рассказывала тебе раньше. Я простила. Мы 17 лет потом жили. Не идеально, но жили.
Юлия ничего не ответила. Вышла во двор, села у вишни. Ноги на влажной траве, ладони в коленях. Тишина глушила всё. Дом за спиной дышал светом.
Поздно вечером телефон загудел. Сергей.
— Я всё понимаю. Я виноват. Дай мне шанс, — голос был вялый, почти детский.
— Ты имел шанс. Был внутри него. А теперь — нет.
— А как же Артём? Ты о нём вообще подумала?
Юлия медлила, потом ответила:— А ты о нём думал, когда это всё затевал?
Он не возразил. Просто повесил трубку.
На следующий день она вернулась в квартиру. В прихожей стоял букет — белые лилии и синие ирисы. Записка: «Прости. Если сможешь. Я не хотел».
Юлия прошла мимо, молча поставила букет в вазу, набрала воды.
Следующие дни тянулись туго. Сергей звонил, писал — коротко, часто. Один раз приходил — она не открыла. Потом — снова тишина.
Через неделю Юлия забрала Артёма из лагеря. Он зашёл с рюкзаком, в кепке, загорелый. Бросил ботинки в прихожей, прошёл на кухню.
— Мам, а где папа?
Юлия стояла у мойки, вытирая руки о полотенце. Обернулась:
— Он сделал то, что нельзя прощать. Но он всё равно твой папа. Это остаётся.
Артём помолчал, сел на табуретку.
— А что теперь?
— Теперь мы с тобой вдвоём. Но по-честному.
Он кивнул. Потом встал, подошёл, обнял её за талию.
— Не расстраивайся. Я теперь буду с тобой.
Поздно ночью Юлия вышла на кухню, включила свет. Стол пуст. Один стакан. Она налила воды, встала у окна. Город спал. Её сердце тоже. Тихо, но необратимо.
На следующее утро она сняла кольцо, положила в ящик с детскими рисунками Артёма. Протерла кухонный стол, заварила кофе. Села за ноутбук. Новое дело. Новая жизнь. Без объяснений. Без возвращений.
Субботним утром Юлия открыла дверь — на пороге стояла Ирина Викторовна, мать Сергея. В руках — пакет с вареньем и коробка пирожков.
— Я просто поговорить, — сразу сказала она. — Без упрёков.
Юлия отошла, пустила внутрь.
На кухне Ирина Викторовна уселась, достала салфетки, разложила коробку.
— Вы с ума сошли оба. Я сына не оправдываю. Но вы же не чужие.
— Я не возвращаюсь к прошлому. Я просто живу, — Юлия говорила ровно.
— Артём маленький. У него должно быть… Ну семья. Ты всё выкидываешь, будто вчерашнюю газету.
— Я ничего не выкидываю. Я просто не вру.
Ирина Викторовна прикусила губу, встала.
— Я ему скажу, чтоб не лез. Но если решишь — просто набери. Только ты не одна с этим осталась. Понимаешь?
Когда она ушла, Юлия сразу помыла кружки, убрала еду в холодильник, как будто хотела стереть сам след визита.
Через пару дней заехала Марина — принесла торт, села на подоконник.
— Всё ещё тянет к нему?
— Уже нет. Только тянет к привычке. И к тишине, — Юлия помешивала чай. — Тишина — это пока лучшее из всего.
— Может, это и есть твоя честность.
Артём после школы делал уроки на кухне. Иногда заглядывал в ноутбук Юлии.
— У тебя всегда такие толстые дела?
— Бывает и хуже. Но мы справляемся.
Он кивнул, нарисовал в тетради человечка с папкой.
Поздно вечером Юлия нашла на полке старую коробку — там, под фотографиями и школьными грамотами, лежала тонкая записка. Давно забыла. Письмо от самой себя, лет в двадцать: «Никогда не бойся уходить от тех, кто не слышит».
Юлия прочитала, сложила снова. Положила рядом второй ключ от квартиры — пусть будет здесь, раз он больше не нужен.
Утром она вышла на балкон с чашкой кофе. Воздух был чистый, пах дождём и зеленью. Где-то внизу Артём звал друга на велопрогулку.
Юлия вернулась в комнату, открыла окно. В квартире было прохладно, дышалось легко. И вдруг, впервые за долгие месяцы, она позволила себе улыбнуться — не воспоминаниям, не надежде, а просто себе. Потому что это утро было её. Полностью. Навсегда.
