Вероника смотрела на экран телефона и не верила своим глазам. Сообщение от Евгении горело яркими буквами: «Квартира на море — это хорошо, я приеду через неделю, выселяй квартирантов».
Никаких предисловий, никаких объяснений. Просто констатация факта, будто речь шла о чем-то само собой разумеющемся. Будто это не та самая квартира, которую они с мужем Игнатом купили на последние деньги пять лет назад, влезая в неподъемную ипотеку. Будто Евгения — не сестра мужа, которая уже не первый раз пыталась воспользоваться их имуществом как своим собственным.
Телефон зазвонил. Евгения.
— Ты получила мое сообщение? — голос золовки звучал беззаботно, как будто она спрашивала о погоде.
— Получила, — Вероника сжала телефон так, что побелели костяшки пальцев.
— Ну и? Когда выселишь этих своих… как их там?
— Корниловых.
— Да, этих. Они же платят помесячно, верно? Скажи им, что обстоятельства изменились.
Вероника глубоко вдохнула. Евгения всегда действовала на неё так, будто выкачивала весь воздух из лёгких.
— Женя, мы не можем просто взять и выселить людей. У них договор на год, они внесли предоплату. Да и вообще…
— Ой, только не начинай, — перебила Евгения с той особой интонацией, которая появлялась у неё всякий раз, когда кто-то осмеливался ей перечить. — Ты же знаешь, как мне нужен этот отпуск. Три года без моря! Три года, Вероника! Какой договор может быть важнее семьи?
Вероника прикрыла глаза. За окном хлопали мокрым бельём порывы весеннего ветра. Город еще не проснулся от зимней спячки, а Евгении уже подавай море.
— Семья — это одно, а бизнес — другое, — произнесла она максимально спокойно. — Мы сдаем эту квартиру, чтобы платить ипотеку. Без этих денег нам придется…
— Игнат справится, — снова перебила Евгения. — У него новый проект, я знаю. Он вчера говорил с отцом.
Вероника почувствовала укол раздражения. Конечно, Игнат сначала рассказал о своих успехах отцу, а не ей. И конечно, отец тут же поделился новостью с дочерью. В семье Рудневых всегда было так — своя информационная сеть, из которой Вероника, даже после восьми лет брака, оставалась исключенной.
— Послушай, — начала она, но в этот момент в комнату вошел Игнат. Высокий, статный, с легкой сединой на висках, которая появилась слишком рано — в тридцать два. Он вопросительно посмотрел на жену.
— Это Женя, — сказала Вероника, протягивая ему телефон. — Хочет поговорить с тобой.
Игнат взял трубку, и его лицо тут же изменилось — появилась та особая улыбка, которую он приберегал для сестры и родителей.
— Женька! Как ты? — воскликнул он с наигранной веселостью, которая всегда звучала фальшиво для Вероники.
Она вышла из комнаты, не желая слышать, как муж будет соглашаться с сестрой и придумывать способы исполнить её желание. Это была старая история, повторявшаяся из года в год. Евгения хотела чего-то, Игнат не мог ей отказать, а Вероника оказывалась перед выбором: смириться или начать войну с семьей мужа.
На кухне она включила чайник и достала чашку — старую, с трещиной на ручке, доставшуюся ей от матери. Та говорила, что треснутая посуда приносит счастье. «Если трещина не увеличивается, значит, и в семье всё будет держаться», — приговаривала она, наливая чай в эту самую чашку. Мать умерла пять лет назад, а трещина действительно не стала больше. Только вот счастья не прибавилось.
Игнат появился на кухне через пятнадцать минут. Его лицо выражало ту особую решимость, которая обычно предшествовала неприятным разговорам.
— Вероника, — начал он, присаживаясь за стол. — Женя очень просит нас помочь. Ей правда нужен этот отпуск. У неё были тяжелые месяцы на работе, ты же знаешь, что у них в клинике творится.
Вероника знала. Евгения работала администратором в частной клинике и регулярно жаловалась на невыносимые условия труда, хотя получала больше, чем Вероника со своей преподавательской ставкой в колледже.
— И что ты ей сказал? — спросила она, уже зная ответ.
— Я сказал, что мы подумаем, — Игнат потер переносицу — жест, который появлялся у него, когда он чувствовал себя неуверенно. — Может быть, есть какой-то компромисс? Корниловы снимают двушку, так? Может, они согласятся уплотниться на неделю, а мы сделаем им скидку на следующий месяц?
Вероника поставила чашку на стол с такой силой, что чай выплеснулся на скатерть.
— Ты серьезно? — спросила она, глядя на расползающееся мокрое пятно. — Ты правда считаешь, что мы можем предложить семье с двумя детьми «уплотниться» ради твоей сестры?
— У них один ребенок, — поправил Игнат.
— Два. Оля беременна, срок пять месяцев. И Матвею всего три года. Ты этого не знаешь, потому что никогда не общаешься с нашими квартирантами. А я знаю, потому что интересуюсь людьми, которым мы сдаем жилье.
Игнат откинулся на спинку стула.
— Хорошо, я понял. Но что тогда делать с Женей? Ты же знаешь, какая она…
— Какая? — Вероника пристально посмотрела на мужа. — Капризная? Эгоистичная? Избалованная?
— Не начинай, — поморщился Игнат. — Она просто… импульсивная. И очень привязана к семье.
— К семье? — Вероника горько усмехнулась. — К твоим родителям — да. К тебе — возможно. Но я, кажется, для неё вообще не существую, кроме тех случаев, когда ей что-то нужно.
Игнат встал и подошел к окну. За стеклом виднелись серые многоэтажки их спального района. Небо затягивали тучи — обещали дождь.
— Давай не будем ссориться, — сказал он, не оборачиваясь. — Я поговорю с Женей, объясню ситуацию. Может быть, она согласится поехать в другое место. Или в другое время.
Вероника не ответила. Она знала, что разговор не окончен, что они еще вернутся к нему, и не раз. И что в конце концов ей придется уступить, как всегда.
Звонок раздался поздно вечером, когда Вероника проверяла тетради своих студентов. Игнат был на тренировке — по вторникам и четвергам он играл в волейбол с друзьями.
— Это правда? — голос Нины Андреевны, свекрови, звучал обвиняюще. — Ты отказала Женечке в отдыхе на море?
Вероника сжала переносицу пальцами. Значит, Евгения уже пожаловалась матери. Следовало ожидать.
— Добрый вечер, Нина Андреевна, — сказала она. — Я не отказывала Жене. Я просто объяснила, что у нас в квартире живут квартиранты, и мы не можем их выселить по первому требованию.
— Но это же семейная квартира! — воскликнула свекровь. — Вы купили её на деньги, которые вам дал Андрей Михайлович!
Это была неправда, и Нина Андреевна это знала. Отец Игната дал им в долг первоначальный взнос — триста тысяч, которые они вернули через год, отказывая себе во всем. Остальное они выплачивали сами, и делали это до сих пор.
— Нина Андреевна, — Вероника старалась говорить спокойно, хотя внутри всё клокотало, — мы с Игнатом купили эту квартиру на собственные деньги. Да, Андрей Михайлович помог нам с первым взносом, и мы очень благодарны ему за это. Но это не делает квартиру семейной собственностью.
На другом конце линии воцарилось молчание. Потом свекровь сказала тихо, но с отчетливой угрозой в голосе:
— Знаешь, Вероника, я всегда говорила Игнату, что ты не наш человек. Что ты думаешь только о себе. Вижу, я была права.
И она повесила трубку.
Вероника сидела неподвижно, глядя на погасший экран телефона. «Не наш человек». Эти слова она уже слышала — случайно, когда Нина Андреевна не знала, что невестка находится в соседней комнате. «Она не наша, — говорила свекровь дочери. — Не понимает наших традиций, наших ценностей. Для неё семья — пустой звук».
Тогда Вероника проглотила обиду. Потом еще много раз — на семейных ужинах, где её мнение никого не интересовало; на днях рождения, где подарки от неё встречались с вежливыми, но холодными улыбками; в разговорах, где её перебивали или просто не слушали. Она терпела всё это ради Игната, который был безумно привязан к своей семье и страдал от любого конфликта между женой и родственниками.
Но сейчас что-то сломалось внутри. Может быть, это была последняя капля. Может быть, просто усталость от бесконечного притворства. Вероника встала, подошла к книжной полке и достала старую шкатулку, где хранила документы. Среди бумаг нашла то, что искала — договор купли-продажи квартиры в Адлере. Она перечитала его внимательно, хотя знала наизусть каждую строчку. Квартира принадлежала ей и Игнату. Только им двоим. И никакие «семейные традиции» не могли этого изменить.
Она взяла телефон и набрала номер Корниловых. Трубку взял Сергей.
— Добрый вечер, Вероника Сергеевна, — сказал он. — Что-то случилось?
— Нет, всё в порядке, — ответила она. — Просто хотела узнать, как вы там устроились после ремонта? Всё нормально с водопроводом?
— Да, спасибо, всё отлично, — в голосе Сергея слышалось удивление. — Рабочие всё исправили, теперь вода идет как надо.
— Хорошо, — Вероника помолчала. — И еще… Я хотела вас предупредить. Возможно, к вам будет звонить женщина, представляться моей родственницей и требовать освободить квартиру. Пожалуйста, не обращайте внимания. Это недоразумение.
На том конце провода возникла пауза.
— Вероника Сергеевна, — наконец произнес Сергей, — вы уверены, что всё в порядке? Может, нам стоит поискать другое жилье?
— Нет-нет, что вы, — поспешила заверить его Вероника. — Ваш договор в силе, и никто не имеет права вас выселить. Я просто хотела предупредить, чтобы вы не волновались, если такой звонок поступит.
Когда разговор закончился, Вероника почувствовала странное облегчение. Словно сделала что-то важное, что откладывала слишком долго.
Игнат вернулся с тренировки около девяти. Он был в хорошем настроении — их команда выиграла, и это заставило его забыть о неприятном разговоре с женой.
— Твоя мать звонила, — сказала Вероника, когда он вышел из душа.
Улыбка сползла с лица Игната.
— И что она сказала?
— Что я не ваш человек. И что квартира в Адлере — семейная собственность, потому что твой отец дал нам деньги на первый взнос.
Игнат тяжело опустился на кровать.
— Она не это имела в виду, — сказал он устало. — Ты же знаешь маму, она иногда… преувеличивает.
— Нет, Игнат, — Вероника села рядом с ним. — Она именно это имела в виду. И знаешь что? Она права. Я действительно не «ваш человек». Потому что в вашей семье нормально требовать от других невозможного, а потом обижаться, если они отказываются это делать.
Игнат потер лицо руками.
— Давай не будем сейчас об этом, — попросил он. — Я устал, и ты устала. Завтра на свежую голову всё обсудим.
Но Вероника покачала головой.
— Нет, Игнат. Мы обсудим это сейчас. Потому что завтра ты найдешь причину отложить разговор, и послезавтра тоже. А через неделю приедет Женя и устроит скандал, когда узнает, что квартиранты никуда не делись.
— Я поговорю с ней, — сказал Игнат. — Объясню ситуацию.
— Ты уже восемь лет что-то объясняешь своей семье, — тихо ответила Вероника. — Но они по-прежнему считают меня чужой. По-прежнему уверены, что могут распоряжаться нашей жизнью. И знаешь, что самое страшное? Ты позволяешь им это.
В комнате повисла тяжелая тишина. Игнат смотрел в пол, Вероника — на его опущенную голову. Она вдруг заметила, что седины на его висках стало больше. Когда это произошло? Когда они перестали замечать такие вещи друг в друге?
— Что ты хочешь, чтобы я сделал? — наконец спросил Игнат. — Отказался от своей семьи?
— Нет, — покачала головой Вероника. — Я хочу, чтобы ты определился, что для тебя важнее: твоя семья или наша.
Игнат поднял на неё глаза.
— Это нечестно, — сказал он. — Ты ставишь меня перед выбором.
— Не я, — возразила Вероника. — Они. Каждый раз, когда требуют от тебя выбирать между их желаниями и моими. И каждый раз ты выбираешь их.
— Неправда! — вскинулся Игнат. — Я всегда пытаюсь найти компромисс, который устроит всех!
— Компромисс? — Вероника горько усмехнулась. — Назови хоть один случай, когда этот «компромисс» не означал, что уступаю я.
Игнат открыл рот, чтобы возразить, но так ничего и не сказал. Потому что таких случаев не было. Всегда уступала Вероника — в мелочах и в важных вещах, в бытовых вопросах и принципиальных решениях.
— Мне нужно подумать, — наконец произнес он. — Всё это слишком… внезапно.
— Внезапно? — переспросила Вероника. — Восемь лет, Игнат. Восемь лет я живу с ощущением, что в твоей семье я лишняя. Что меня терпят только потому, что ты выбрал меня. И знаешь, что самое обидное? Я даже не уверена, что это так. Что ты действительно выбрал меня.
Она встала и направилась к двери.
— Куда ты? — спросил Игнат.
— Мне нужно работать, — ответила Вероника. — У меня завтра пары с утра.
Она вышла из спальни, закрыв за собой дверь — тихо, без хлопка. В этом была вся Вероника: даже в гневе она оставалась сдержанной, контролировала каждое движение, каждое слово. Такой она была с детства — младшая из трех сестер, та, которой доставалось меньше всего внимания и больше всего обязанностей. «Ты же разумная, — говорила мать, — ты же понимаешь…» И Вероника понимала, уступала, принимала на себя чужие заботы. А потом она встретила Игната, и всё повторилось. Только теперь она была «разумной невесткой», которая «должна понимать особенности их семьи».
За письменным столом, среди тетрадей с работами студентов, Вероника просидела до глубокой ночи. Игнат не пришел к ней — то ли задремал, то ли не решился нарушить её уединение. Когда она наконец легла спать, он уже крепко спал, отвернувшись к стене. Вероника смотрела на его спину — широкую, с выступающими лопатками — и думала о том, как странно устроена их жизнь. Они спят в одной постели, живут в одной квартире, но с каждым годом между ними всё больше невысказанных слов и непережитых обид.
Утром Вероника проснулась рано. Игната уже не было — он уходил на работу к восьми, а ей к первой паре нужно было только к десяти. На кухонном столе лежала записка: «Прости за вчерашнее. Вечером поговорим. Целую».
Вероника скомкала листок и выбросила в мусорное ведро. Сколько таких записок она получила за годы брака? Сколько раз они откладывали важные разговоры на «вечером», а потом находили причины не возвращаться к болезненным темам?
На работе она была рассеянна. Студенты шутили, что преподавательница не в духе, и старались не попадаться ей на глаза. После третьей пары к ней подошла Тамара Николаевна, завкафедрой.
— Всё в порядке, Вероника? — спросила она, внимательно глядя на молодую коллегу. — Ты сегодня какая-то не такая.
— Всё нормально, — ответила Вероника. — Просто не выспалась.
Тамара Николаевна покачала головой.
— Деточка, я тебя уже пять лет знаю. Когда ты не высыпаешься, ты становишься дерганой и раздражительной. А сегодня ты… потухшая какая-то.
Вероника хотела возразить, сказать что-то успокаивающее, но вместо этого вдруг почувствовала, как к горлу подкатывает ком, а глаза начинает щипать.
— Ох, — Тамара Николаевна быстро закрыла дверь кабинета. — Иди-ка сюда, садись.
Она усадила Веронику в кресло, а сама села напротив.
— Рассказывай, — велела она тоном, не терпящим возражений.
И Вероника рассказала — сбивчиво, перескакивая с одного на другое, но искренне. О свекрови, которая с первого дня невзлюбила её за «простое происхождение» и «отсутствие манер». О золовке, считавшей Веронику временным явлением в жизни брата. О муже, который никогда не мог встать на её сторону, всегда искал компромиссы, от которых страдала только она сама.
— А теперь эта история с квартирой, — закончила Вероника. — Я просто не могу больше, понимаете? Не могу каждый раз уступать, делать вид, что всё нормально.
Тамара Николаевна задумчиво постукивала пальцами по подлокотнику кресла.
— Знаешь, — сказала она наконец, — я прожила с мужем сорок два года. И знаешь, что я поняла за это время? Брак — это не про любовь, не про быт, не про детей. Брак — это про уважение. Если муж тебя уважает — всё остальное приложится. Если нет — никакая любовь не спасет.
— Игнат любит меня, — тихо сказала Вероника.
— Не сомневаюсь, — кивнула Тамара Николаевна. — Но уважает ли он тебя настолько, чтобы поставить твои интересы выше интересов своей семьи? Вот в чем вопрос.
Вероника молчала. Она никогда не думала об их отношениях в таких категориях. Любовь, доверие, верность — да. Но уважение? Может быть, в этом всё дело? В том, что Игнат не видит в ней равного партнера, достойного того, чтобы отстаивать её позицию перед своей семьей?
— Что мне делать? — спросила она.
Тамара Николаевна пожала плечами.
— Только ты можешь решить, что тебе делать. Но я бы на твоем месте задала мужу прямой вопрос: чью сторону он выберет, если придется выбирать? И не соглашалась бы на расплывчатые ответы.
Когда Вероника вышла из кабинета завкафедрой, у неё было ощущение, будто с плеч свалился тяжелый груз. Впервые за долгое время она почувствовала ясность в мыслях. Сейчас она вернется домой и поговорит с Игнатом. По-настоящему поговорит, без уверток и компромиссов.
Но дома её ждал сюрприз. В коридоре стояли чемоданы — два больших, дорогих, с логотипом известного бренда. Из гостиной доносились голоса — Игнат и… женский, звонкий, с характерными интонациями. Евгения.
Вероника медленно разделась и прошла в комнату. Игнат и его сестра сидели на диване, что-то оживленно обсуждая. При виде Вероники они замолчали.
— Веронка! — воскликнула Евгения с деланной радостью. — А я решила приехать пораньше! Сюрприз!
Она выглядела как всегда безупречно: стройная фигура, подчеркнутая дорогим костюмом, идеальная укладка, макияж, сделанный явно профессионалом. Рядом с ней Вероника в своем скромном преподавательском костюме чувствовала себя серой мышью.
— Женя решила сначала погостить у нас, — сказал Игнат, избегая смотреть жене в глаза. — А потом, когда вопрос с квартирой решится…
— Вопрос с квартирой уже решен, — перебила его Вероника. — Там живут квартиранты, у которых есть договор до конца года. Они никуда не поедут.
Евгения изобразила удивление.
— Ой, да ладно тебе, Вероника! Игнат сказал, что вы что-нибудь придумаете. Может, предложите им компенсацию? Я готова даже доплатить, если нужно.
Она произнесла это таким тоном, словно делала великое одолжение. Вероника почувствовала, как внутри поднимается волна гнева, но сдержалась.
— Евгения, — сказала она спокойно, — ты не можешь просто приехать и требовать, чтобы люди освободили квартиру. Это не гостиница, где можно забронировать номер.
— Но это же семейная квартира! — воскликнула Евгения. — Папа давал вам деньги!
— Которые мы вернули, — ответила Вероника. — С процентами.
Евгения отмахнулась, словно это была незначительная деталь.
— В нашей семье не принято так относиться к близким, — сказала она, обращаясь к брату, словно Вероники в комнате не было. — Мама была права. Она всегда говорила…
— Хватит, — тихо, но твердо произнесла Вероника.
Евгения осеклась и уставилась на неё.
— Что ты сказала?
— Я сказала: хватит, — повторила Вероника, глядя прямо на золовку. — Хватит вести себя так, будто весь мир должен крутиться вокруг тебя. Хватит использовать свою семью как оружие против меня. И хватит делать вид, что я здесь никто.
Евгения побледнела. За восемь лет их знакомства Вероника никогда не говорила с ней таким тоном. Всегда уступала, всегда отступала, всегда искала компромисс.
— Ты не понимаешь, — начала Евгения, но Вероника не дала ей закончить.
— Нет, это ты не понимаешь, — сказала она. — Квартира в Адлере — моя и Игната. Не твоя, не твоих родителей. Наша. И мы решаем, кто в ней будет жить.
Евгения повернулась к брату:
— Ты слышишь, что она говорит? Ты позволишь ей так со мной разговаривать?
Игнат выглядел потерянным. Он переводил взгляд с сестры на жену и обратно, не зная, чью сторону принять.
— Женя, — начал он неуверенно, — может быть, нам действительно стоит поискать другой вариант…
— Другой вариант? — лицо Евгении исказилось от гнева. — Ты выбираешь её сторону? После всего, что наша семья для тебя сделала?
— Дело не в сторонах, — попытался объяснить Игнат. — Просто так получилось, что…
— Нет, Игнат, — перебила его Вероника. — Дело именно в сторонах. И сейчас тебе придется выбрать.
Она посмотрела на мужа — прямо, открыто, без тени упрека. Просто констатируя факт.
— Что ты имеешь в виду? — спросил он.
— Я имею в виду, что больше не могу жить в постоянном конфликте с твоей семьей, — ответила Вероника. — Я устала быть врагом, злой мачехой, чужаком. Устала бесконечно уступать, чтобы сохранить мир. Поэтому сейчас тебе придется решить, что для тебя важнее: наш брак или желания твоей сестры.
В комнате повисла тяжелая тишина. Евгения смотрела на брата с уверенностью человека, который знает, что победа у него в кармане. Вероника — с спокойным ожиданием. Игнат — с паникой в глазах.
— Я… я не могу просто так выбрать, — выдавил он наконец. — Это же моя семья.
— Я тоже твоя семья, — тихо сказала Вероника. — Уже восемь лет.
— Ты понимаешь, о чем я.
— Да, — кивнула Вероника. — Понимаю. Ты не хочешь выбирать, потому что это сложно. Но мне это уже неважно. Я сделала свой выбор.
Она подошла к столу, достала из ящика папку с документами и протянула Игнату.
— Что это? — спросил он, не открывая.
— Документы на квартиру в Адлере, — ответила Вероника. — Я переоформила свою долю на тебя. Теперь это полностью твоя собственность. Можешь делать с ней что хочешь — хоть сегодня выселяй квартирантов, хоть завтра продавай. Мне всё равно.
Евгения выпрямилась, на её лице появилась торжествующая улыбка.
— Вот и отлично! — воскликнула она. — Так бы сразу! Игнат, позвони этим людям сейчас же, скажи, что обстоятельства изменились…
Но Игнат не слушал сестру. Он смотрел на Веронику с непониманием и растерянностью.
— Зачем ты это сделала? — спросил он. — Эта квартира была от твоей бабушки, ты так дорожила ею…
— Именно поэтому, — ответила Вероника. — Я не хочу, чтобы то единственное, что осталось мне от бабушки, стало причиной войны. Пусть лучше это будет твоя забота. А я ухожу.
— Куда? — в голосе Игната появились панические нотки.
— Пока к Тамаре Николаевне. Она предложила пожить у неё, пока я не найду квартиру.
— Ты собираешься… уйти от меня? — Игнат побледнел.
Вероника посмотрела на него долгим взглядом.
— Я не знаю, Игнат. Правда не знаю. Может быть, нам просто нужно время, чтобы разобраться во всем. Но сейчас я не могу здесь оставаться.
Она прошла в спальню, достала заранее собранную сумку и вернулась в гостиную. Евгения всё еще сидела на диване, но теперь в её глазах читалось не торжество, а растерянность.
— Ты же не всерьез? — спросила она. — Из-за какой-то квартиры?
— Не из-за квартиры, Женя, — устало ответила Вероника. — Из-за того, что за восемь лет ты не удосужилась увидеть во мне человека. Для тебя я всегда была просто помехой, которую нужно устранить, чтобы получить доступ к брату.
Она повернулась к Игнату:
— Позвони мне, когда будешь готов к разговору. Настоящему разговору, без оглядки на то, что скажут твои родители или сестра.
И, не дожидаясь ответа, вышла из квартиры.
Тамара Николаевна жила в старом доме в центре города. Ее квартира была просторной, с высокими потолками и антикварной мебелью, доставшейся от родителей. Она встретила Веронику без удивления, словно ждала её.
— Проходи, — сказала она, забирая у гостьи сумку. — Я постелила тебе в кабинете.
Вероника опустилась на стул в прихожей и закрыла лицо руками.
— Я не знаю, правильно ли поступила, — призналась она. — Может быть, нужно было ещё раз попытаться…
— Что попытаться? — перебила её Тамара Николаевна. — Объяснить людям, которые не хотят понимать? Достучаться до тех, кто затыкает уши? Поверь моему опыту: иногда единственный способ быть услышанной — это уйти.
Она помогла Веронике разобрать вещи, показала, где что лежит, и оставила одну. В кабинете было тихо и спокойно. Книжные полки от пола до потолка, письменный стол у окна, диван, застеленный пледом. Никаких фотографий, никаких напоминаний о семье, которая осталась за закрытой дверью.
Телефон зазвонил через час. Игнат.
— Вероника, пожалуйста, вернись, — сказал он без предисловий. — Давай поговорим. Я отправил Женю в гостиницу.
— Отправил? — переспросила Вероника. — Или она сама ушла?
Пауза.
— Она сама ушла, — признался Игнат. — Сказала, что не может оставаться в доме, где её так унизили.
— И ты позвонил мне только после того, как она ушла, — констатировала Вероника. — Не сразу после моего ухода, не через пять минут. Через час, когда твоя сестра освободила тебя от необходимости выбирать.
— Ты несправедлива, — в голосе Игната появились обиженные нотки. — Я просто был в шоке от всего, что произошло. Мне нужно было время подумать.
— И что ты надумал?
— Что люблю тебя. Что не хочу тебя терять.
Вероника закрыла глаза. Как легко было бы поверить ему, вернуться домой, сделать вид, что всё наладилось. Как легко — и как страшно. Потому что ничего не изменилось бы. Через неделю, месяц, год всё повторилось бы снова.
— Я тоже люблю тебя, Игнат, — сказала она тихо. — Но этого недостаточно. Мне нужно знать, что ты на моей стороне. Не только на словах, но и на деле.
— Я всегда на твоей стороне!
— Нет. Ты всегда пытаешься усидеть на двух стульях. И я больше не могу быть тем стулом, который шатается.
— Что ты хочешь, чтобы я сделал? — в голосе Игната звучало отчаяние. — Скажи, и я сделаю.
— Я хочу, чтобы ты сам понял, что нужно делать, — ответила Вероника. — Чтобы ты сам решил, как защитить наш брак от вмешательства твоей семьи. Без моих подсказок, без моего давления.
— Но…
— Подумай об этом, Игнат. По-настоящему подумай. А пока мне нужно время и пространство.
Она отключилась, не дожидаясь ответа. В комнате было тихо — только тиканье старых часов на стене нарушало тишину. Вероника подошла к окну. Внизу текла вечерняя жизнь города: люди спешили по своим делам, машины ползли в потоке, зажигались фонари. Обычный день, ничем не отличающийся от тысячи других. Только для неё он стал переломным.
Прошла неделя. Игнат звонил каждый день, приходил к колледжу после занятий, пытался поговорить. Вероника была вежлива, но тверда: ей нужно время.
В пятницу после работы она поехала в Адлер. Одна, никого не предупредив. Просто села на поезд и через шесть часов оказалась у моря. Квартира была на первом этаже старого дома недалеко от набережной. Вероника позвонила в дверь, и ей открыла молодая женщина с заметно округлившимся животом.
— Вероника Сергеевна! — воскликнула она удивленно. — Что-то случилось?
— Нет, Оля, всё в порядке, — улыбнулась Вероника. — Я просто хотела поговорить с вами. Можно войти?
В квартире было чисто и уютно. Детские игрушки аккуратно сложены в ящик, на столе — ваза с фруктами, на стенах — несколько детских рисунков в рамках.
— Извините за беспорядок, — сказала Оля. — Мы не ждали гостей.
— Всё отлично, — заверила её Вероника. — Я пришла, чтобы предупредить: возможно, вам придется искать другое жилье.
Оля побледнела.
— Но… но у нас договор до конца года!
— Я знаю, — кивнула Вероника. — И я сделаю всё, чтобы его соблюсти. Но квартира теперь принадлежит не мне, а моему мужу. И решать будет он.
Она рассказала Оле всё — о конфликте с золовкой, о разладе с мужем, о своем уходе из дома. Не знала, зачем это делает, — просто чувствовала потребность объяснить ситуацию людям, которые могли пострадать из-за семейных разборок.
— Понимаете, — закончила Вероника, — я не хочу, чтобы вы оказались заложниками нашего конфликта. Поэтому предупреждаю заранее: начинайте подыскивать другой вариант. На всякий случай.
Оля внимательно слушала, кивая в такт словам. Когда Вероника закончила, она сказала:
— Знаете, моя мама всегда говорила: дома держатся на женщинах. Какими бы крепкими ни были стены, если женщина уходит — дом рушится.
— Мудрая женщина, ваша мама, — улыбнулась Вероника.
— Да, — согласилась Оля. — И ещё она говорила, что иногда нужно потерять что-то ценное, чтобы понять его истинную цену.
Вероника молчала. Она не знала, что ответить на эти простые и в то же время глубокие слова.
— Спасибо, что предупредили, — сказала Оля. — Мы будем искать другое жилье. Но знайте: что бы ни случилось, мы не держим на вас зла. Вы всегда были честны с нами.
Когда Вероника вышла из квартиры, уже стемнело. Она пошла к морю — медленно, вдыхая солёный воздух и слушая шум волн. Пляж был почти пуст — лишь несколько парочек гуляли вдоль кромки воды. Вероника сняла туфли и пошла по мокрому песку, позволяя волнам лизать её босые ноги.
Телефон в кармане завибрировал. Игнат.
— Где ты? — спросил он вместо приветствия. — Тамара Николаевна сказала, что ты уехала.
— Я в Адлере, — ответила Вероника. — У моря.
— Одна?
— Да.
Пауза.
— Я был у нотариуса сегодня, — сказал Игнат. — Переоформил квартиру обратно на тебя.
Вероника остановилась.
— Зачем?
— Потому что она твоя. Всегда была твоей. И я не имею права ею распоряжаться.
Волны накатывали на берег, оставляя пенные следы на песке. Вдалеке мерцали огни проходящих судов.
— А как же твоя сестра? — спросила Вероника. — Она уже уехала?
— Нет, — ответил Игнат. — Она ещё здесь. Но уже не у нас. Я снял ей номер в гостинице, оплатил неделю. Она злится, конечно, но… это её проблемы.
— И что сказали твои родители?
— Мама кричала, что я предатель, — в голосе Игната послышалась горькая усмешка. — Отец молчал. Он всегда молчит, когда мама в ярости.
— И что ты им ответил?
— Что люблю их, но не позволю больше вмешиваться в нашу с тобой жизнь. Что ты — моя семья теперь. И если им придется выбирать между принятием тебя и войной со мной, я надеюсь, они выберут первое.
Вероника закрыла глаза. Слова, которые она так долго ждала. Слова, в которые так боялась поверить.
— Это всё? — спросила она.
— Нет, — ответил Игнат. — Я ещё позвонил Корниловым. Сказал, что их договор остается в силе до конца года, как и было оговорено. А потом… потом мы решим, что делать с квартирой.
— Мы?
— Да, если ты вернешься. Если дашь мне ещё один шанс.
Вероника молчала, глядя на тёмную линию горизонта. Там, где небо сходилось с морем, не было видно границы — только бесконечная чернота, поглощавшая всё.
— Я не знаю, Игнат, — сказала она наконец. — Мне нужно подумать.
— Я понимаю, — в его голосе слышалась боль, но и смирение. — Я буду ждать. Сколько потребуется.
Когда разговор закончился, Вероника ещё долго стояла на берегу. Она думала о том, как странно устроена жизнь. Иногда нужно потерять что-то, чтобы другие поняли его ценность. Иногда нужно уйти, чтобы тебя начали слышать.
Она не знала, вернётся ли к мужу. Не знала, сможет ли простить восемь лет унижений и обид. Не знала, хватит ли ей сил начать всё заново. Но одно она знала точно: она больше не будет молчать и терпеть. Больше не будет жертвовать собой ради мнимого мира. Больше не будет «чужой» в собственной семье.
Волны накатывали на берег, смывая следы на песке. Вероника повернулась спиной к морю и пошла прочь от воды. Завтра она вернётся в город. А дальше… дальше будет видно.
