— Анка, слушай… — Павел говорил, не снимая ботинок, прямо из коридора, пока развязывал шнурки. — Мама предлагает переехать в дедову квартиру. Там, конечно, бардак, но лучше, чем эта съёмная.
Анна перестала мыть посуду. Вода продолжала литься. Она медленно повернулась.
— Впервые слышу.
— Да это временно. Пока не разберёмся с жильём, — Павел поставил сумку у двери и пошёл в комнату.
Она вытерла руки о фартук и пошла за ним.
— А квартира вообще на кого оформлена?
— Пока ни на кого. Дед же недавно умер. Мама только подала документы. Но она уже… ну, считает, что это её.
Анна молча кивнула, хотя внутри что-то сжалось.
Через неделю они переехали. Квартира встретила их запахом старости, облупившимися обоями и криво стоящей мебелью. Сын — Кирилл, семи лет — начал чихать с порога.
— Паш, ну тут же пыль столетняя!
— Сейчас приберёмся. Всё наладится, — сказал он, пробегая взглядом по потолку с жёлтым пятном.
Вечером пришла свекровь — Валентина Аркадьевна. Без звонка.
— Вот это — папина, не выбрасывай, — она ткнула пальцем в сервант. — И эту вазу тоже. Я заберу потом.
Анна сдержалась.
— Может, сначала кухню отмыть? Там плита, как из 70-х…
— Ты живёшь здесь, вот и займись. Я всё не успею, — сказала свекровь и повернулась к Кириллу: — Кирюш, пойдём, я тебе старый глобус покажу.
На следующее утро Анна начала с уборки туалета. Потом, за два дня, отмыла окна, купила краску и перекрасила детскую. Павел появлялся на выходных, поглаживал по плечу.
— Красота будет. Мама, кстати, говорит, компенсирует потом всё.
— Когда — потом?
— Ну… когда всё оформится.
На третий день она не нашла на полке новых полотенец.
— Я взяла. На даче пригодятся, — сказала свекровь, зайдя на кухню с авоськой.
— Я их только купила.
— Да ладно тебе, как-нибудь верну. Я вам вон целую квартиру дала эксплуатировать — и ничего.
Анна смотрела, как та вытаскивает из ящика дедовские тарелки и бережно укладывает в газеты.
— Это я домой. У нас таких больше нет.
Через две недели в квартире остались только те вещи, что они привезли сами. Остальное разъехалось по родственникам и дачам.
Павел всё чаще отмалчивался. Сидел с телефоном, грыз ноготь большого пальца.
— Паш, ты вообще видишь, что происходит?
— Не начинай. Я и так на работе устаю. И мама старается, между прочим.
Анна открыла шкаф: вещи свекрови на верхней полке, её духи на подоконнике.
— Она считает, что живёт здесь.
— Не преувеличивай. Просто привыкла, это же их квартира была.
В субботу он сказал:
— Слушай, мамина знакомая просится пожить тут пару недель. У неё там ремонт.
— А мы где?
— Ну… у мамы. Всего на немного.
Анна медленно села на кровать.
— Я тут делала ремонт. Сама. Покупала. Вкладывала. А теперь — просто «поедем»?
— Не будь категоричной. Надо потерпеть.
Вечером вернулась свекровь. На этот раз с двумя пакетами и лицом, будто ей задолжали.
— Ты что, устроить скандал хочешь из-за пары недель? Я тебя просила — помоги семье. Это же общее дело. Или тебе жалко своё?
Анна смотрела на неё, не веря.
— Вы хотите, чтобы я ушла из квартиры, в которую вложилась, и ещё чувствовала себя виноватой?
Та отвернулась:
— Была бы умнее — поняла бы.
Пауза затянулась. Павел в этот вечер пришёл поздно. Сказал коротко:
— Давай не будем ругаться. Всё же временно.
Пока Павел ещё ночевал дома, он положил на стол платёжку:
— Надо коммуналку заплатить. Уже прилично набежало. Ещё и тарифы подняли.
Анна развернула лист. Числа, как и ожидала, не радовали.
— Ну так мы же вместе здесь живём. Почему ты говоришь, как будто это моя забота?
— Да я не про тебя, я про нас. Надо подумать, как закрыть всё вовремя. Мама, кстати, говорит, что это теперь на нас.
Анна села на табурет. Тишина. В соседней комнате Кирилл разбирал конструктор. Павел что-то искал в телефоне.
— А тебе не кажется, что с нас тут пытаются снять всё подряд?
Он пожал плечами:
— Ну а кто, если не мы?
Через пару дней Павел ночевал у матери. Сначала сказал: «Поздно задержался», потом: «Мама просила остаться — давление». Анна молча кивала. Кирилл спрашивал:
— Папа опять у бабушки?
— Да. Вернётся позже.
Анна просила Павла ночевать дома: говорила, что Кирилл скучает, что он стал тревожно спать, что каждый вечер спрашивает, где папа. Однажды, не выдержав, сказала: «Почему ты меня одну здесь бросил?» Павел только отмахнулся: «Не начинай». И просто исчезал.
В тот вечер Валентина Аркадьевна зашла без звонка, села на краешек дивана и сказала, не глядя:
— Там в зале полы бы неплохо освежить. Кирюшка всё-таки на полу играет.
Анна не обернулась:
— Вчера мыла. Сегодня нет сил.
Свекровь хмыкнула:
— Понимаю. Устать можно. Хотя… я, помнится, тоже работала и по ночам драила — никто ж не помогал.
Анна вытерла руки и повернулась к ней:
— Я не против сделать что-то по дому. Но я не прислуга и не обязана быть на подхвате.
Валентина встала, поправляя сумку:
— Понятно.
Однажды свекровь позвонила. Голос резкий, как удар ложки о сковородку:
— Ты думаешь только о себе! Могла бы быть мудрее. Павел всё чаще у меня — ему так спокойнее. А здесь у вас только напряжение. Может, тебе стоит уже подумать, куда переезжать. Всё-таки это не твоя квартира, ты здесь временно. А ведёшь себя как хозяйка. Не забывай, кто тебе дал крышу над головой.
Анна нажала «отбой». Сын стоял в дверях. Смотрел. Она натянуто улыбнулась — криво.
— Собирай рюкзак, Кирилл. Поедем к тёте Ларисе на пару дней.
На следующий день они уехали. Подруга — Лариса, пустила на пару ночей. В однушке пахло кофе и собачьими сухариками. Лариса дала одеяло, вскинула брови:
— Что случилось?
— Потом. Завтра расскажу. Сейчас просто хочется тишины.
Утром, за чаем, она рассказала всё. Не жалуясь — по пунктам. Лариса слушала молча, потом качнула головой:
— Они давно на тебе ездят. Хватит.
Два дня прошли спокойно. Сын спал, не вскакивая ночью. Анна мыла посуду, смотрела в окно, впервые чувствуя: можно жить по-другому. Но Ларису срочно вызвали в командировку. Возвращаться было некуда — и она пошла обратно. В дедову квартиру. Не жить — забрать вещи, привести в порядок. Кирилл спал на надувном матрасе, на стенах ещё висели её шторы. Она ходила, как по чужому дому. Всё стало чужим.
Вечером позвонил Павел:
— Ты сбежала. Ты бросила семью. Маме сейчас плохо, а ты думаешь про себя.
Анна стояла у окна, сжимая телефон.
— Это не я сбежала — это ты выбрал быть маменькиным сынком. Я вас тянула и терпела. Хватит!
Он замолчал. Потом, тише:
— Мы просто хотели, чтобы ты была с нами.
— Хорошо. Верните деньги за ремонт — и живите как хотите.
— Какие деньги? Ты же сама всё это хотела! Никто тебя не заставлял.
— Да? А съехать я должна тоже добровольно?
Ответа не было.
На следующий день стали звонить родственники. Видимо, Валентина Аркадьевна пожаловалась им на «неблагодарную невестку».
Сначала тётя — намекнула, что с больным человеком нельзя так резко. Потом сестра Павла — удивлённо поинтересовалась, как Анна может противостоять всей семье из-за какой-то ссоры. Дядя говорил о приличиях и о том, что «женщина должна уметь сглаживать углы».
— Разве так поступают с пожилыми?
— Семью надо беречь, а не ломать.
— Думаешь, у тебя одной ребёнок, что ли?
Она перестала отвечать. Телефон лежал на полке в ванной. Иногда вибрировал. Она не брала. Готовила Кириллу суп, перестирывала бельё, переклеивала на дверь бумажку с расписанием. Выжидала.
Павел, похоже, не знал, что она уже собирается съезжать. Пришёл, как к себе, с ключами, как будто ничего не изменилось. Видимо, думал, что она передумает. Стоял в коридоре, дёргая молнию на куртке.
— Я ухожу к маме. Надеюсь, ты ещё образумишься.
— Нет, Павел. Я больше не собираюсь быть удобной. Передай своей матери, что у меня теперь нет никаких обязательств перед вами. И тебе — тоже.
Он хотел что-то сказать, но передумал. Взял пакет, закрыл за собой дверь. Тихо.
Кирилл вечером спросил:
— А папа потом вернётся?
— Пока он у бабушки. Мы с тобой в двоем поживем.
— А ты не злишься?
— Нет. Просто больше не хочу, чтобы мной пользовались.
Он кивнул и вернулся к карандашам.
В старой квартире, где они раньше снимали жильё, хозяйка пошла навстречу. Сказала: «Поживите пока, потом видно будет». Анна перевезла вещи в два захода. Кирилл стоял в коридоре с рюкзаком, держал пакет с игрушками. Спросил шёпотом:
— Мы здесь теперь?
— Здесь. Надолго.
Она не стала говорить «навсегда». Просто разложила постельное, поставила чайник.
На третий день Павел написал: «Как ты?» Потом — ничего. Через неделю позвонил. Разговор был коротким — про школу, про врача, про расписание.
— У Кирилла всё нормально?
— Да. Если хочешь, можешь увидеться. Только предупреждай заранее.
— Я не враг вам.
— Вот и не веди себя как враг.
Он не ответил. Снова замолчал.
Через несколько дней Павел пришёл увидеться с Кириллом. Посидел с ним на площадке, потом подошёл к Анне:
— Я мог бы иногда забирать его к себе. На выходные хотя бы.
— Пока рано, — спокойно ответила она. — Он только начал привыкать. Лучше здесь, рядом со мной.
— То есть ты решаешь всё одна?
— Я решаю, что ему сейчас нужно. Без криков. Без дерготни.
— А мне что — только расписание по минутам? Я отец. У меня есть права.
— Права были — когда ты жил с нами.
Он побледнел. Молча взял куртку с дивана.
— Я подам на развод. Через суд всё решим.
Анна не возразила. Только проводила взглядом.
Анна устраивала быт — медленно, по-своему. Купила новую сушилку, прикрутила крючки в ванной. По вечерам, когда Кирилл засыпал, она садилась на кухне, наливала чай и просто сидела. Смотрела в окно, на редкие огоньки напротив. В этом доме не было ни одной общей вещи, ни одного воспоминания — и от этого дышалось легче.
Хозяйка квартиры предложила: «Могу на вас оформить договор, если надолго». Анна кивнула: «Оформляйте».
Вечером Кирилл принёс рисунок. На нём была комната с цветными шторами, стол и два человечка. Он и она. Подписал: «Я и мама дома».
— Папа тоже будет? — спросил он.
— Может, в гости. Но мы с тобой — здесь.
Он кивнул. Лист положил на подоконник.
Через месяц пришло письмо из суда. Повестка. Анна сходила на слушание — коротко, без эмоций. Всё было ясно и формально. Через две недели — второе письмо. Решение: развод. Анна положила его на полку, наливала чай. Никаких слёз. Просто стало тихо.
Она подумала: Павел не был злым. Он просто всегда выбирал, где легче. Где за него решают, где можно не напрягаться. С матерью — проще. Там его жалеют, кормят, оправдывают. А с ней — надо расти. Он выбрал путь назад.
Иногда Анна ловила себя на других мыслях. А вдруг это она всё испортила? Может, Валентина действительно хотела помочь, просто по-своему? Её жёсткость, её вмешательства — может, всё это казалось страшнее, чем было на самом деле? Порой накатывали такие сомнения, как туман — расплывчато, но густо. И начинала сомневаться, права ли она вообще. Но потом хватало одного звонка или фразы — и всё вставало на место.
Павел позвонил через день, она не брала. Потом оставил голосовое:
— Прости, что втянул тебя во всё это. Не знал, как иначе. Наверное, ты права — каждый должен сам решать, за что он готов отвечать.
Он не просил вернуться. Просто говорил — чужим, усталым голосом. Анна переслушала дважды. Потом удалила.
Она шла с Кириллом по двору, держала его за руку. Мимо пробежал мальчик в жёлтой куртке, закричал: «Кирюха!» Кирилл вырвался, побежал. Анна осталась одна на дорожке. Подняла лицо к небу. Снег падал крупными хлопьями — беззвучно.
Впереди было неизвестно что. Но она знала точно: теперь никто не скажет ей, как и с кем жить. И что она должна.
