Анна стояла у окна, наблюдая, как из подъезда выходят двое мужчин с потрёпанными сумками. Наконец-то. Она уже начала забывать, как выглядит их квартира без чужих вещей, разбросанных по углам. Три дня тишины — это было похоже на чудо после двух месяцев непрекращающегося потока гостей.
Владимир сидел за кухонным столом, листая телефон. Его лицо выражало привычную уже усталость, которая появилась с тех пор, как они переехали в эту двухкомнатную квартиру в Строгино. Тогда, весной, это казалось новым началом. Анна помнила, как они планировали, где поставить диван, как украсить стены, как будут встречать утро с кофе на балконе, глядя на Москву-реку.
— Володя, — тихо сказала она, не оборачиваясь от окна. — Нам нужно поговорить.
Он поднял глаза. В них мелькнуло что-то похожее на раздражение.
— Если это снова про родственников…
— Именно про них. — Анна повернулась, и Владимир увидел, что её лицо осунулось. Под глазами залегли тени, которых не было ещё в июне. — Я не могу больше.
Владимир отложил телефон. За два года брака он научился распознавать эти моменты, когда Анна собиралась сказать что-то серьёзное. Обычно он старался уйти от таких разговоров, но сегодня чувствовал себя загнанным в угол.
— Анечка, ну что ты… Это же семья. Я не могу им отказать.
— Семья? — Анна села напротив него, и её голос зазвенел от сдерживаемого гнева. — Володя, ты сам половину из них не помнишь по именам! Позавчера ты называл своего троюродного брата Петей, а его зовут Денис!
Владимир почувствовал, как краснеет. Это было правдой. Родственники множились с каждым месяцем, и он действительно путался в именах и степенях родства. Но признаться в этом означало дать Анне ещё один козырь в руки.
— Просто я устал, — пробормотал он. — На работе завал, дома гости… Конечно, путаюсь.
— Устал? — Анна встала так резко, что стул скрипнул. — А я что, отдыхаю? Кто покупает продукты на всю эту ораву? Кто готовит завтраки, обеды, ужины? Кто стирает постельное белье каждые три дня? Кто убирает за твоими дядями, которые курят на балконе и стряхивают пепел на пол?
Владимир молчал. Он знал, что она права, но не мог понять, почему его так раздражает её тон. Словно она обвиняет его в чём-то ужасном, а он всего лишь принимает родню. Разве это преступление?
— Ты же понимаешь, что они не со зла, — начал он осторожно. — Просто у них нет денег на гостиницы, а тут Москва, работа, возможности…
— Возможности! — Анна рассмеялась, но смех этот был горьким. — Возможности за мой счёт! За счёт моих нервов, моего времени, моих сил! А что я получаю взамен? Тётя Клава вчера сказала мне, что я плохо готовлю борщ. Твой двоюродный дед критиковал мою уборку. А племянник Серёжа…
Она осеклась, и Владимир заметил, как дрогнули её губы.
— Что Серёжа?
— Серёжа вчера вечером пытался меня… — Анна сглотнула. — Когда ты пошёл в душ. Он приставал ко мне на кухне. Говорил, что я красивая, что московские женщины все такие… В общем, руки распускал.
Владимир почувствовал, как кровь прилила к лицу. Но это была не кровь гнева — это было что-то другое, более сложное. Неужели Анна думает, что он поверит в такое? Серёжа — парень воспитанный, из приличной семьи. А Анна… Анна последнее время стала какой-то нервной, подозрительной.
— Аня, может, ты что-то не так поняла? — осторожно спросил он. — Серёжа же молодой, может, просто…
— Просто что? — Глаза Анны вспыхнули. — Просто я вру? Придумываю? Может, мне ещё и нравится, когда чужие мужики лапают меня в моей собственной квартире?
— Я не это имел в виду…
— А что ты имел в виду? — Анна шагнула к нему, и Владимир инстинктивно отодвинулся. — Что твой драгоценный племянничек не мог такого сделать? Или что? Ты не веришь словам собственной жены?
Владимир встал. В груди разрасталось раздражение, которое он уже не мог контролировать. Почему она всегда доводит до крайности? Почему не может понять, что семья — это святое?
— Анна, хватит устраивать истерики! — рявкнул он. — Я не говорил, что не верю тебе. Но может быть, стоит разобраться, прежде чем обвинять?
— Разобраться? — Анна отступила, словно он её ударил. — Володя, ты серьёзно? Я рассказываю тебе, что твой родственник приставал ко мне, а ты предлагаешь «разобраться»?
Они стояли друг против друга, и впервые за два года брака Владимир почувствовал, что не узнаёт свою жену. Её лицо исказилось от гнева, руки тряслись. Может быть, она действительно на грани нервного срыва? Может быть, ему стоит быть более чутким?
Но тут зазвонил телефон.
Владимир машинально взглянул на экран и увидел знакомый номер. Тётя Люда из Обнинска.
— Алло, тётя Люд, — ответил он, не отводя глаз от жены.
— Володенька, родненький! — защебетал голос в трубке. — Как дела? Слушай, у меня к тебе просьба. Мой зять собирается в Москву на обследование, в Бурденко. Дня на четыре. Не могли бы вы его приютить? Он человек тихий, непьющий…
Владимир почувствовал, как Анна смотрит на него. Её глаза стали совсем чёрными.
— Тётя Люд, — начал он, — сейчас не очень удобно…
— Ой, да что там неудобного! У вас же квартира большая, двухкомнатная. А Николай Петрович совсем не будет мешать. Он только переночевать и к врачам сходить. Володя, родненький, ну нельзя же человека на улице оставлять…
Анна медленно качала головой. Её губы шевелились, но звука не было. Владимир читал по губам: «Нет. Нет. Нет.»
— Хорошо, тётя Люд, — сказал он в трубку. — Пусть приезжает.
Анна развернулась и вышла из кухни. Дверь в спальню хлопнула так сильно, что задребезжали стёкла в серванте.
Николай Петрович приехал на следующий день. Это был мужчина лет пятидесяти, с располневшим лицом и внимательными глазами. Он принёс с собой огромную сумку, из которой торчали какие-то банки, и букет увядающих астр.
— Для хозяюшки, — сказал он, протягивая цветы Анне. — Тётя Люда наказала обязательно подарить.
Анна взяла цветы молча. Владимир заметил, что она даже не улыбнулась.
— Проходите, Николай Петрович, — сказал он, стараясь компенсировать холодность жены. — Располагайтесь. Это диван, здесь будете спать. А это кухня, холодильник, всё как дома.
Николай Петрович благодарно закивал и начал разбирать сумку. Оттуда появились банки с вареньем, сало, завёрнутое в бумагу, бутылка самогона и ещё какие-то свёртки.
— Это всё вам, — объяснил он. — Тётя Люда сказала, что нельзя в гости с пустыми руками.
Анна посмотрела на сало, которое Николай Петрович положил прямо на кухонный стол, и Владимир увидел, как дёрнулся уголок её рта.
— Спасибо, — сказала она тихо. — Очень… мило.
Первые два дня прошли относительно спокойно. Николай Петрович действительно оказался тихим человеком. Он рано уходил в больницу и возвращался к вечеру усталый и расстроенный. За ужином рассказывал о московских врачах, о том, как всё дорого, как сложно найти дорогу в метро.
Владимир чувствовал, что Анна постепенно оттаивает. Она даже готовила гостю отдельные блюда, зная, что у него проблемы с желудком. Может быть, всё наладится? Может быть, она поймёт, что не все родственники плохие?
Но на третий день что-то изменилось.
Владимир вернулся с работы и сразу почувствовал напряжение в воздухе. Анна стояла у плиты, но её движения были резкими, нервными. Николай Петрович сидел за столом с виноватым видом.
— Что случилось? — спросил Владимир.
— Ничего особенного, — ответила Анна, не оборачиваясь. — Просто Николай Петрович решил постирать свои вещи в нашей стиральной машинке. Не спросив.
— Ну и что тут такого? — удивился Владимир. — Обычное дело.
— Обычное, — согласилась Анна. — Только он постирал нижнее белье вместе с нашими полотенцами. И добавил в машинку свой стиральный порошок, от которого у меня аллергия. Теперь мне придётся перестирывать всё заново.
Владимир взглянул на Николая Петровича. Тот действительно выглядел виновато.
— Я не знал, — пробормотал гость. — Думал, порошок как порошок…
— Ладно, — сказал Владимир. — Ерунда. Анна, не делай из мухи слона.
Анна резко повернулась к нему.
— Из мухи слона? Володя, это уже третий случай за три дня! Вчера он оставил включенным телевизор на всю ночь. Позавчера съел мой йогурт, который я купила специально для завтрака. А сегодня ещё и это!
— Аня, успокойся. Человек болеет, переживает…
— А я что, не переживаю? — Анна сбросила прихватку на пол. — Я что, не имею права на собственный дом?
Николай Петрович поднялся из-за стола.
— Может, мне лучше уехать? — спросил он тихо. — Я не хотел создавать проблемы…
— Нет, что вы! — быстро сказал Владимир. — Никто никуда не едет. Анна просто устала.
— Опять гости? Да когда же твои родственники закончатся? — не выдержала жена.
Слова прозвучали как пощёчина. Николай Петрович сжался, словно его ударили. Владимир почувствовал, как в нём поднимается волна гнева.
— Анна, немедленно извинись, — сказал он холодно.
— За что? За правду?
— За то, что ты ведёшь себя как истеричка!
Это было слишком. Анна схватила полотенце, которое лежало на столе, и швырнула его в Владимира. Полотенце было мокрым и тяжёлым — попало прямо в лицо.
— Всё, — сказала она дрожащим голосом. — Всё. Я больше не могу. Николай Петрович, соберите свои вещи и уезжайте. Сейчас же.
— Анна! — рявкнул Владимир.
— Нет! — Она обернулась к нему, и он увидел слёзы на её щеках. — Нет, Володя. Хватит. Это моя квартира тоже. И я не давала согласия превращать её в проходной двор!
Николай Петрович молча пошёл собирать сумку. Его руки тряслись, когда он складывал вещи. Анна стояла и смотрела, а Владимир чувствовал, что происходит что-то непоправимое.
— Куда он теперь поедет? — спросил он тихо. — В больнице мест нет, денег на гостиницу тоже. Будет ночевать на вокзале?
— Это не мои проблемы, — ответила Анна. — У меня есть только одна проблема — муж, который не может сказать нет.
Николай Петрович взял сумку и направился к двери. На пороге он обернулся.
— Спасибо за гостеприимство, — сказал он Владимиру. — И простите за беспокойство.
Дверь закрылась за ним с тихим щелчком.
Следующие дни прошли в молчании. Владимир и Анна почти не разговаривали, лишь обменивались короткими фразами о бытовых вещах. Владимир чувствовал себя препреданным. Как можно было выгнать больного человека? Какой жестокостью нужно обладать, чтобы поставить свой комфорт выше человеческого сострадания?
Но постепенно в его душе появлялись и другие мысли. Он вспоминал, как изменилась Анна за последние месяцы. Как она похудела, как появились морщинки у глаз, как часто она стала раздражаться по пустякам. Может быть, она действительно была на пределе?
Неделю спустя позвонила тётя Люда.
— Володя, — сказала она сухо, — хочу тебе сказать спасибо за гостеприимство.
— Тётя Люд, извините, что так получилось…
— Ничего не хочу слышать, — перебила она. — Николай Петрович рассказал, как твоя жена его выгнала. Он три дня в больнице на стуле в коридоре спал, пока место не нашлось. Хорошо хоть врачи пожалели.
Владимир молчал. Что он мог сказать?
— Знаешь, Володя, я всегда думала, что ты человек семейный. Оказывается, женился на эгоистке. Больше от нас помощи не жди. И другим скажу, какие вы гостеприимные.
Гудки в трубке прозвучали как приговор.
Анна стояла в дверях и слушала. Когда он положил трубку, она подошла к нему.
— Жалеешь? — спросила она тихо.
Владимир посмотрел на неё. Анна выглядела измученной, но в её глазах было что-то новое — твёрдость, которой он раньше не замечал.
— Не знаю, — честно ответил он. — Николай Петрович хороший человек. Он не заслуживал такого обращения.
— А я заслуживала? — Анна села рядом с ним на диван. — Володя, скажи честно: когда ты в последний раз спрашивал моего мнения, прежде чем пригласить кого-то?
Он задумался. Действительно, он всегда просто ставил её перед фактом. Считал, что это само собой разумеется — семья есть семья.
— Я думал, ты понимаешь…
— Я понимала. Долго понимала. Но понимание имеет пределы. — Анна взяла его за руку. — Володя, я не против твоих родственников. Но я против того, что наш дом превратился в гостиницу. Я против того, что обо мне никто не думает. Я против того, что мои потребности не учитываются.
— Но семья…
— Я тоже семья, — перебила она. — Твоя семья. Неужели я менее важна, чем троюродные братья и зятья тёток?
Владимир почувствовал, как внутри что-то сдвигается. Он вспомнил, как Анна встречала каждого гостя, как готовила, убирала, стирала. Как улыбалась, когда ей хотелось плакать. Как худела на глазах, но продолжала играть роль радушной хозяйки.
— Аня, — сказал он медленно. — Прости. Я действительно не думал…
— Не думал или не хотел думать?
Этот вопрос повис в воздухе. Владимир понял, что она права. Ему было удобно не думать. Удобно переложить все хлопоты на жену, а самому оставаться «хорошим» в глазах родни.
— Наверное, не хотел, — признался он.
Анна кивнула.
— Тогда давай договоримся. Я готова принимать твоих родственников. Но не всех подряд и не когда попало. Мы будем обсуждать каждый случай. И если я скажу «нет» — значит, нет. Без обид и претензий.
— А если им действительно некуда деваться?
— Тогда помогаем найти другие варианты. Деньги на гостиницу, знакомых, что-то ещё. Но наш дом — это не убежище для всех нуждающихся. Это наш дом.
Владимир молчал, переваривая услышанное. Часть его протестовала против таких условий. Но другая часть — та, которая любила эту женщину и видел, как она страдает — понимала, что альтернативы нет.
— Хорошо, — сказал он наконец. — Договорились.
Анна улыбнулась — первый раз за много дней.
— Знаешь, — сказала она, — я не чудовище. Просто хочу, чтобы у нас был дом, а не проходной двор.
Вечером позвонил двоюродный брат из Тулы. Собирался на выходные в Москву, хотел остановиться у них.
Владимир взглянул на Анну. Она покачала головой.
— Саша, — сказал он в трубку, — сейчас неудобно. Может, в другой раз?
— Как неудобно? — удивился брат. — У тебя же квартира двухкомнатная!
— Неудобно — значит, неудобно. Извини.
Когда он положил трубку, Анна подошла и обняла его.
— Спасибо, — прошептала она. — Спасибо, что услышал меня.
Владимир почувствовал, как в груди разливается тепло. Может быть, они действительно найдут баланс между семейными обязательствами и своим правом на личную жизнь?
Время покажет. Но сегодня, впервые за долгие месяцы, их квартира принадлежала только им двоим. И это было прекрасно.
