— У тебя что, кто-то на стороне появился? Я мужской ласки не вижу уже третий месяц! Да что там… Я и самого тебя почти не вижу.
Владимир оторвался от экрана смартфона и на секунду задумался, будто переводил слова жены на понятный ему язык. Сделал паузу, шумно выдохнул и только после этого ответил:
— Свет… Ты опять за своё? Ты же знаешь, у меня работа, нервы… Я вообще хотел просто спокойно поесть.
— Ну ешь, кто тебе мешает. Я ж ложку у тебя из рук не вырываю. Только мне надоело жить с тобой как с братиком.
Света села у другого края стола, взяла из вазочки мандарин и начала его чистить. На душе было тревожно. Как тут не тревожиться, когда твой муж перестал обращать на тебя внимание?
Владимир молча доел макароны с котлетой, не поднимая головы, потом встал и понёс тарелку в раковину.
Вечер проходил в подавляющей тишине.
— Мы вообще в последний раз когда вдвоём что-то смотрели? — продолжила Света. — Я уже забыла, какой у тебя голос. Забыла, как ты выглядишь без телефона в руке. И гараж твой мне надоел.
Он пожал плечами.
— А что смотреть-то? Твой «Великолепный век»? Я прихожу, а ты уставшая. Или сама в телефоне. Или Кристина не спит. Ну, не знаю. Не в настроении я.
— Ты не в настроении уже пять лет!
В её крике был не только гнев, но и надежда. А вдруг наконец услышит? Но Владимир опёрся о раковину, не оборачиваясь.
— Свет, мы в браке не первый год. Ты думала, у нас будет вечный медовый месяц?
— Ну у моих же родителей это как-то получается! Больше тридцати лет вместе. И любят друг друга, до сих пор обнимаются, вместе время проводят!
— Может, я просто устал от вот этого ежедневного выпиливания мозгов! Не думала об этом?
Света хотела что-то возразить, но он резко повернулся, схватил ключи и ушёл. Дверь хлопнула так, что в прихожей качнулась куртка на крючке. Понятно. Снова гараж.
Так было, конечно, не всегда. Раньше они могли обниматься под пледом и хохотать над дурацкими комедиями до слёз. Он гладил её по волосам, называл «своей звёздочкой» и наливал ей чай с лимоном, даже если сам падал с ног после работы.
А потом случилась беременность.
Света набрала почти семнадцать килограммов, ходила в бесформенной одежде, волосы собирала в пучок и забыла, что такое маникюр. Все силы уходили на Кристину: бессонные ночи, кормление, памперсы. Она тогда говорила себе, что нужно просто немного потерпеть. Но «немного» — понятие очень растяжимое.
Владимир всё чаще задерживался на работе, а вечера стал проводить в гараже. Там был его мир: инструменты, машина, какие-то детали. Света сначала думала, что это нормально. Он тоже устал, тоже мало спал, ему нужно пространство.
Потом она начала винить себя. Что перестала быть прежней, что не старается. Начала прихорашиваться к его возвращению, включать музыку, готовить ресторанные ужины как в первый год.
Но он всё равно уже не смотрел на неё с прежним обожанием.
Однако она начала замечать другое…
Поначалу это были мелочи. Однажды она вернулась домой и обнаружила, что коврик в ванной влажный, хотя она пришла первой. Салфетки на кухне — почти закончились, хотя утром салфетница была полной. Чашки стояли не там, где обычно. Подушка лежала по-другому. Мелкие детали, которые можно было бы списать на забывчивость, если бы не их количество.
Но этого пока было недостаточно, чтобы выдвигать какие-то обвинения. Вдруг ей кажется? Однако новая улика усугубила ситуацию.
Однажды, застилая кровать, Света нашла длинный белый волос. Не её. У неё — каштановые. У Кристины — золотистые, короткие. У неё самой такой длины не было уже лет пять. Волос лежал на подушке. Всё было очевидно.
Света не закатила истерику. Просто аккуратно сняла волос, завернула в салфетку и выкинула. Потом вымыла руки, как будто прикоснулась к чему-то грязному, и крепко задумалась.
В конце концов она купила камеру.
Света прятала её высоко, в неприметном месте: над книжной полкой, рядом с искусственным цветком, к которому давно никто не прикасался. Заметить камеру было почти невозможно, особенно в утренней спешке.
Свете было неприятно устраивать шпионские игры. Однако она оправдывалась перед собой тем, что не собирается никому влезать в душу. Просто хочет знать, что происходит в её доме и в её семье. Знать наверняка, чтобы спокойно принять решение и не мучиться сомнениями.
Первые пять дней ничего не происходило. Вечером она смотрела записи на ускоренной перемотке, вглядываясь в каждое движение. Ничего. Только пустая комната и солнце, лениво ползущее по стене.
Света начинала думать, что ошиблась, и даже радовалась этому.
Но однажды она решила проверить камеру просто так, во время обеденного перерыва. И выронила чашку с кофе из рук.
На кровати, которую она утром аккуратно застелила, сидела её мать. Это ничего, у матери были ключи на всякий случай. Но рядом… Рядом с ней — мужчина, лет под шестьдесят, в тёмной рубашке. Лица поначалу не было видно из-за ракурса, но через секунду он повернулся.
Не отец. Точно не отец.
У Светы перехватило дыхание. Она уставилась на экран. Мозг будто всё ещё надеялся, что это ошибка, мираж, бред, актёры. Да все что угодно, только не правда. Но мать не просто была там. Она смеялась, целовала мужчину в щёку, а потом произошло то, после чего всё стало окончательно ясно…
Света, конечно, не стала досматривать. Ей хватило увиденного, чтобы понять: это не постановка. Губы дрожали, всё тело стало ватным. Она будто бы провалилась под лёд и не могла выбраться на берег.
Её родители всегда были для неё тем самым островком стабильности, до которого можно добраться даже в шторм. Отец называл маму «своей девочкой», хотя ей было далеко за пятьдесят, и по-джентльменски целовал её руки. У них было много традиций: по пятницам — совместные посиделки у телевизора, по воскресеньям — прогулка до реки. Они держались за руки даже на рынке, когда выбирали картошку. Улыбались. Смеялись. Казались неразлучными.
Когда Света ссорилась с Владимиром, когда у неё были трудные дни, она думала о родителях. Как о примере. Нет, как о плане. Вот, мол, к чему нужно стремиться.
Теперь всё рухнуло, как карточный домик.
В воздухе повис вопрос. И что теперь делать с новообретённым знанием?
Сказать мужу? Смешно. Тогда придётся признаться во всём остальном: в камере, в подозрениях, в слежке. Да и он тут вообще ни при чём. Наоборот, теперь Свете казалось, что она погорячилась насчёт мужа. Ну устал, ну прошла влюблённость, но ведь они же вместе.
Сказать маме? Господи, как? С чего она начнёт? «Мам, а ты давно занимаешься этим в моей кровати?»
Света даже не могла представить, как будет жить после этого.
Но хуже всего — отец. Доверчивый, искренне любящий человек со смеющимися глазами и тёплой улыбкой.
В тот день, когда она всё узнала, он заглянул к ней по пути домой с веточкой сирени.
— Посмотри, Свет, какая красота. Я Люсе принесу. Она обожает сирень.
Он наивно улыбался, желая сделать сюрприз своему самому близкому человеку. Света тоже улыбалась, хотя сегодня её мир сломался.
Оставались подруги. Света долго не решалась. Хотела написать размыто, без конкретики, но даже так — не получалось. Казалось, как только она начинала превращать воспоминания в слова, они становились реальными. А с такой реальностью Света была не согласна.
— Девочки, может, увидимся в пятницу, выпьем кофе? Соскучилась по вам, — наконец предложила она в чате.
Они встретились в той самой кофейне, где были самые вкусные эклеры. В их кофейне. В воздухе витали ароматы молока и карамели, но теперь они казались чужими. Частью другой жизни.
Света сидела между Инной и Ларисой. Они говорили о чём-то своём, потом перешли к обсуждению школы, потом переключились на детей.
— Слушайте, а вот если бы вам изменили… Вы бы хотели знать? — будто между делом спросила Света. — Ну… Теоретически.
Наступила короткая пауза. Инна отставила чашку, Лариса выпрямилась. Вопрос прозвучал спокойно, но сразу выдернул всех из будничных обсуждений.
— Не знаю, — первой отозвалась Лариса. — У меня сестра развелась из-за измены. Ей рассказали. Она сказала мне, что лучше бы не знала. Осталась одна, с дочкой. Сейчас жалеет. Но говорит, мол, если уж этот ящик Пандоры открыт, то выбора уже не остаётся.
Инна закусила губу. Ей понадобилось больше времени на размышления.
— А я бы хотела, — сказала она. — Лучше знать. Лучше пусть один раз будет больно, чем я продолжу жить в иллюзиях. Хотя бы буду знать, что на человека нельзя положиться.
Света кивнула. Не ответила. Просто сидела и смотрела, как Лариса размешивает сахар, а Инна ест круассан. Они обе ответили искренне. И, как ни странно, обе были по-своему правы.
Вечером, когда дочь смотрела мультики, а Владимир сидел со смартфоном, Света вышла из дома и пошла к родителям. Кожу ласкала майская прохлада. Путь освещали тёплые фонари.
Отец сидел на крыльце с газонокосилкой, которую чинил уже вторую неделю. Увидев дочь, он отложил отвёртку в сторону и улыбнулся.
— Уф, не пойму, что с ней. Вроде, работает, но косит как-то не так. У тебя всё нормально? Мамы ещё нет дома, но налить чай могу и я.
Света села рядом. Помолчала, смяла пальцами низ туники, а потом выдохнула.
— Пап… мне нужно сказать тебе одну вещь. И я не знаю, как. Но знаю, что ты должен это знать. Потому что ты этого не заслужил. И потому что я тебя люблю.
Отец слегка нахмурился, но не перебивал. Света рассказала осторожно, без подробностей. Сказала, что увидела случайно, но теперь не может молчать. Что у мамы теперь другой. И что это было в её доме.
Он слушал долго. Сначала внимательно, потом закрыл глаза. Несколько раз кивнул. Не задал ни одного вопроса. Только в конце тихо спросил:
— Спасибо, что рассказала. А ты… ты сама как?
Света в тот вечер едва сдержала слёзы. Она знала: не она сейчас должна искать жилетку…
…Через неделю позвонила мама. Голос был сорванным, охрипшим, как будто она кричала или долго плакала.
— Отец подал на рaзвод… Сказал, что разлюбил, — рыдала она в трубку.
Света не смогла её утешить. Она вообще ничего не могла. Даже не знала, что должна чувствовать. Вины не было. Злости тоже. Только тихая печаль и, быть может, немного обиды.
Отсутствие любви — не преступление. Но измeна за спиной… Этого Света принять не могла.
Камеру она убрала. В ней больше не было нужды. Оставался лишь один нерешённый вопрос.
— Володя… — начала она однажды вечером. — Хотела сказать… Ты прости меня. Я со своими тараканами в голове иногда захожу слишком далеко. Просто мне тебя не хватает, правда. Вот и расстраиваюсь, а потом и до крика доходит…
Владимир сначала насторожился, когда она заговорила, но с каждой секундой напряжение в его плечах ослабевало. Секунд десять он всё ещё смотрел на экран, но было видно, что взгляд его расфокусировался. Смартфон выпал из центра внимания.
— Знаешь… Я тоже бываю неправ. Просто устаю. Может, посмотрим что-нибудь вместе? Или просто чайку попьём, поболтаем…
Не было никакого чистого листа, да им это и не было нужно. Они просто провели остаток вечера за просмотром советских фильмов, в объятиях друг друга, а потом вместе легли спать. Пусть спиной к спине, но прижавшись. И в тот день это показалось Свете близостью, а не дистанцией.
