Пляшет Таня без стеснения, коса за спиной туда-сюда подлетает, плечи крепкие, талия тонкая, ух, красота! Парни любуются ею — отбоя нет. Подруга локтем толкает её:
— Смотри, Егор наш недоделанный плетётся, не к тебе ли опять?
Таня глаза васильковые скосила в сторону — и правда, тащится чахлик этот, улыбается.
— Как надоел! — в сердцах воскликнула Таня, схватила за руки одного из парней и давай таскать его по танцевальной площадке. Ну где она и где Егор этот?
Весна выдалась на редкость тёплой. В деревне Сосновке, затерянной среди бескрайних сибирских лесов, жизнь текла неспешно, но весело. Особенно для Тани Беловой — первой красавицы на всю округу. Стройная, с глазами что те васильки, с открытой и жизнерадостной улыбкой, она кружила головы парням так, что те готовы были ночами под её окнами гармони раздирать.
А Таня только смеялась, отшучивалась да выбирала, кому на танцах в клубе уделить внимание. Кавалеров у неё было — пруд пруди, и каждый норовил доказать, что именно он достоин её сердца.
Но был один, кого Таня и за кавалера-то не считала — Егор Мохов. Тощий, нескладный, с лицом, которое не то чтобы пугало, но и симпатии не вызывало. Говорил он мало, а если и заговаривал с Таней, то так неловко, что она только брови поднимала: «Ну и чудик!»
Егор же, будто заворожённый, ходил за ней по пятам, всюду норовил разговор завести. Замуж звал. Таня лихо давала ему от ворот поворот, даже оскорбителен ей был тот факт, что такой, как Егор, может на что-то надеяться. На танцплощадке толкался он в сторонке, не смея подойти, пока Таня кружилась в вихре танца с кем-нибудь покрасивее. И вот, набравшись храбрости, шагнул в очередной раз вперёд:
— Таня, может, спляшем?..
Она окинула его взглядом — от сапог тридцать седьмого размера на полудетской, недоразвитой ножке, до взъерошенных волос — и фыркнула:
— Да ты что, Егор? Лучше сходи, у матери на руках посиди, у тебя и без меня дел хватает!
Хохот прокатился по кругу. Все знали, что Егор — маменькин единственный сын, поздний ребенок, Марья Мохова души в нём не чаяла, берегла, пылинки сдувала. Егор покраснел до корней волос, сгрёб кепку и выскользнул с танцпола, стиснув зубы.
Художник Мамонтов А.П.
А дома его ждала мать — Марья. Одна подняла сына, одна и любила его так, как никто другой на свете не смог бы. Увидела его лицо — и всё поняла без слов.
— Опять та девка? — спросила тихо, но в голосе сразу задрожала ярость.
Егор насупился, замахал тонкими руками на кошку, чтобы согнать её с табурета. Сам сел, застучал по столу паучьими пальцами:
— А кто же? Не хочет она со мной быть, а я, мам, только её люблю. Как увижу — и пропадаю!
— Ничего, сынок… — прошептала она, гладя его по голове. — Всё ещё впереди.
И в её глазах вспыхнул огонь, от которого стало бы не по себе, взгляни кто-нибудь в них в тот момент.
Не могла больше терпеть мать такого отношения к сыну. Как это — её Егорушка, золотой мальчик, самый милый и добрый парень в деревне, страдает из-за какой-то вертлявой девчонки? Нет, так дело не пойдёт.
Она надела праздничный платок, подобрала подарок — баночку земляничного варенья, чтоб разговор вести по-хорошему — и отправилась к Беловым.
Таня как раз во дворе бельё развешивала, напевая под нос последний хит: «… отчего, отчего, отчего мне так светло? Оттого, что ты идёшь по переууулку.» Увидев гостью, насторожилась, но виду не подала.
— Здравствуй, Танюша, — начала Марья сладковато, протягивая варенье. — Вот, думаю, угостить тебя…
— Спасибо, — буркнула Таня, даже не взяв баночку. — Только зачем? У нас своего ещё вдоволь.
Марья натянуто улыбнулась, прижала банку к себе:
— Да вот, поговорить хотела… Насчёт моего Егорки.
Таня закатила глаза.
— Опять? Да я ему уже сто раз сказала — не люб он мне!
— Да как же так? — вспыхнула Марья, забыв про вежливость. — Он у меня — первый парень на деревне! И хозяйственный, и умный, и…
— И страшненький, как ночь осенняя, тощий воробушек, — перебила Таня, складывая руки на г р у д и. — Нет уж, тётенька, вашего сына не хочу себе в женихи, и всё тут. Пусть не надеется.
Марья аж посерела от злости.
— Да ты кто такая, чтоб так разговаривать?!
— Я — Таня Белова, — гордо подняла подбородок девушка. — И сама решаю, с кем мне гулять. А вашему Егорушке скажите — пусть больше не маячит у моего забора, а то я его метлой прогоню!
Марья задрожала, сжимая кулаки.
— Ах ты… Лягушка холодная! Присушила к себе парня, а теперь хвостом отмахиваешься!
— Чегоо?? — не поняла Таня.
— Того! Знай одно, дорогуша: не пойдёшь за моего Егора — пожалеешь!
— Ой, боюсь-боюсь, — фыркнула Таня, подхватила пустой таз и ушла в дом.
Марья стояла, тяжело дыша. В её глазах загорелся холодный, расчётливый огонь. Когда Марья уже уходила, вернулась мать с огорода, что за домом у них был, увидела только спину Марьи, которая удалялась разъярённой походкой.
— Вы чего тут, Тань? — спросила она у дочери.
— Да свататься приходила, — сказала с возмущением Таня. — Чтобы я — за Егора? Ха-ха! Спровадила я её.
— Ой, Таня, ты бы помягче с ней… — забеспокоилась мама, — ведь она колдует, ты знаешь, люди говорят…
— Сплетни всё! Если бы и впрямь была колдуньей, то наворожила бы Егору приличную внешность или хотя бы приятный нрав, а то ни характера, ничего, срам один.
— Ты смотри, будь осторожнее. Сглаз наводила она людей не раз, порчу насылала.
— Хватит, мам! Я в это не верю!
Лето в деревне выдалось жарким, и вечера были такими тёплыми, что молодёжь дотемна толклась на улице. Вот и в тот раз Таня с подружками возвращались с гулянки — смеялись, пели, вспоминали, как на танцах Петька Шустров опять на гармони что-то невнятное выдавил.
Навстречу им, чинно вышагивая, шла Марья Мохова — мать Егора. Идёт и семечки грызёт, да так аппетитно, что всем мочи не стало, тоже захотелось тех семечек.
— Ой, тёть Марья, а дайте и мне семечек! — первая не выдержала рыжая Любка.
«И мне! И мне!» — весело расчирикались девушки.
Марья остановилась, ухмыльнулась:
— Чего уж там, берите, девоньки…
И стала щедро сыпать семечки в протянутые ладони из правого кармана платья. Таня поначалу отставала, но потом и ей захотелось — уж очень аппетитно Марья их грызла, прямо как наваждение нашло. Казалось, что помрёт она, если не испробует семечек.
— И мне можно? — протянула она руку.
— Можно, отчего же нельзя, — сказала Марья и снова полезла в карман. — Ой, а в этом кармане закончились. Но ничего, у меня и в другом ещё есть.
И отсыпала Тане горсть из другого, левого кармана.
Таня машинально сжала в ладони горсть семечек и вдруг почувствовала — что-то жёсткое, колючее. Разжала пальцы: среди зёрен лежал небольшой пучок спутанных чёрных волос.
Не стала Таня их есть, побрезговала. Выбросила в кусты. Подруги поделились с нею своими.
Пришла она домой поздно и сразу спать легла. И вдруг у неё беспричинно начала болеть голова. Поворочалась Таня, встала, походила по комнате, легла опять. Но едва голова коснулась подушки, боль разгорелась с новой силой. Да так болела, что хоть на стенку лезь.
— Ой, мам, что со мной?! — застонала она, вцепляясь в одеяло.
Родители вскочили, засуетились. Мать приложила к лбу холодный компресс, отец побежал за деревенским фельдшером. Но ни таблетки, ни примочки не помогали — Таня металась в постели, сжимая голову руками, как в горячем бреду.
— Может, давление? — шептались перепуганные родные.
— Да нет же! — стонала девушка. — Будто кто-то молотом по черепу бьёт!
И вдруг… где-то за окном прокричал первый петух. И — о чудо! — боль начала отступать, будто её смыло тёплой волной. Таня облегчённо вздохнула и тут же провалилась в тяжёлый сон.
Но на следующую ночь всё повторилось. Адская боль вернулась, заставляя Таню скручиваться в постели. Опять крики, суета, бессильные уговоры «потерпи до утра»… И снова — лишь прокричал петух и пришло исцеление.
К третьей ночи семья была в панике. Таня орала от боли.
— Да не может этого быть! — говорила мать, крестя дочь, которая почти впала в безумство. — Ты вспомни, Танюша, не обидела ли кого? Может испортил тебя кто-то? Сглазил? — высказывала она предположения, и вдруг вскрикнула, догадавшись: — Ах, так ведь ты Марье с месяц назад грубила! Не брала ли с её рук чего давеча?
Таня, бледная как мел, вспомнила.
— Семечки… — прошептала она. — Марья мне семечки давала… а в них… волосы…
Мать ахнула и схватилась за сердце.
— Господи, да это же порча! Мохова тебя испортила! Пропали мы!
За окном снова запел петух, и боль отступила. Но теперь все знали — это ненадолго. И только Таня не спешила так думать.
Утро настало. Бледная после тяжелой ночи Таня вышла во двор и окинула взглядом поленницу, и выбрала самое увесистое полено — такое, чтобы хватило «убедить» любую колдунью.
— Куда это ты, дочка? — испуганно спросила мать, но Таня уже вышла за двор, пошла по улице.
Калитка у Моховых была не заперта. Таня распахнула её с таким грохотом, что из дома выскочила перепуганная Марья, ещё не успевшая повязать свой привычный серый платок.
— Ты что, одурела, девка?! — зашипела она, но в её глазах мелькнул страх.
Таня молча подняла полено, да так, чтобы Марья хорошо рассмотрела его толщину.
— Слушай сюда, тётя, — голос у Тани был твёрдый и звенящий гневом. — Сейчас я этим поленом все бока тебе переломаю.
Марья попятилась, глаза её округлились. А Таня продолжила с самым воинственным видом:
— Я тебе покажу как порчу на меня наводить! Если сегодня ночью у меня опять голова заболит — я тебя этим поленом в лепёшку расшибу, мокрого места не оставлю. Ясно?
Марья побледнела, заёрзала ногами по земле, будто ища спасения.
— Да я… да не я это! — залепетала она. — Это, может, кто другой… Не я!
— Врешь, как сивый мерин! — Таня сделала шаг вперёд, и Марья из опаски запрыгнула на крыльцо, зная крутой нрав девки (да и сил у Тани побольше, чем у неё, шестидесятилетней), — Ты мне в семечки свои волосья подкинула, вот голова и болела! Да не на ту нарвалась: забирай назад свои проклятья, а не то я тебя не поленом, так кочергой отделаю!
Таня плюнула ей под ноги, швырнула полено так, что оно с грохотом покатилось по двору, и развернулась к выходу.
— И сынку своему передай, — если ещё раз ко мне подойдёт, и ему достанется! Раз уж русский язык вы не понимаете, значит, только так с вами и надо.
С тех пор головные боли у Тани как рукой сняло. По деревне слухи ходили, что, мол, не настоящая Марья колдунья, если пошла на попятную перед какой-то девчонкой. И ходили эти слухи до тех пор, пока не женился её Егор на неприметной девушке, которая не понравилась Марье…
И Марья её извела. Но это уже другая история.
