Облака на горизонте сгущались не первый день. Аня замечала их приближение по тому, как менялось настроение мужа, по его односложным ответам и нервным взглядам на телефон. Вячеслав ходил по дому как человек, проглотивший что-то неудобоваримое — ни выплюнуть, ни переварить.
— Мам звонила, — наконец выдавил он за ужином, разглядывая содержимое тарелки так внимательно, будто ожидал найти там ответы на все вопросы мироздания.
— И? — Аня продолжала нарезать помидоры, хотя прекрасно знала, что последует дальше.
— Говорит, хочет приехать на дачу на недельку. Погода хорошая, воздухом подышать.
Нож в Аниной руке замер над разделочной доской. Тонкие пальцы крепче сжали рукоятку. Дача — её дача, доставшаяся от бабушки — уже третье лето становилась полем битвы. Непримиримой, выматывающей, с затяжными перемириями и внезапными атаками.
— Нет, — коротко ответила Аня, возобновляя нарезку с удвоенной силой.
— Ань, ну что значит «нет»? Она же мать моя, — Вячеслав поморщился, словно у него внезапно заболел зуб. — Ей скучно в городе, она одна…
— У неё прекрасная трехкомнатная квартира в центре, две подруги в соседних домах и кружок любителей оперетты по вторникам и четвергам, — перечислила Аня, не поднимая глаз. — Она не одна и ей не скучно. Она просто хочет контролировать нашу жизнь. Как всегда.
Слава закатил глаза к потолку, будто взывая к невидимым силам о поддержке.
— Начинается… Сколько можно? Она просто хочет отдохнуть.
— На моей даче, перекроив всё под себя, — Аня наконец подняла взгляд, и Вячеслав невольно отшатнулся. В глазах жены плескалась такая концентрированная усталость, что казалось — она способна разъедать металл. — Мы проходили это уже дважды. Сначала она приезжает «на недельку», потом выясняется, что «недельку» нужно продлить, потом что-то случается с её квартирой — то трубы, то ремонт у соседей, то ещё какая-нибудь катастрофа вселенского масштаба. В результате она живет у нас до середины осени, а мы с тобой исполняем роль обслуживающего персонала. Нет.
— Ты преувеличиваешь, — Вячеслав начал раздражаться. — Обычная пожилая женщина, которая хочет внимания. Ты могла бы быть помягче.
— А ты мог бы быть потверже, — парировала Аня. — Ей шестьдесят два, а не девяносто два. Она здоровее нас с тобой, вместе взятых. Помнишь, как в прошлом году она «не могла» помыть за собой чашку, потому что «суставы», а потом мы застали её, когда она переставляла твой письменный стол, потому что, видите ли, «окно должно быть справа, а не слева»?
Вячеслав молчал. Крыть было нечем — все эти сцены он помнил прекрасно. Как и многие другие. Как и тот факт, что после каждого визита матери их семейная лодка едва не шла ко дну, нагруженная тоннами взаимных претензий, обид и недомолвок.
— Я ей уже сказал, что она может приехать, — наконец признался он, и в тот же миг понял, что совершил тактическую ошибку.
Аня медленно отложила нож.
— Когда?
— Завтра, — ещё тише произнёс Вячеслав.
— Замечательно, — Аня вытерла руки полотенцем с такой тщательностью, будто готовилась к хирургической операции. — Тогда завтра мы с Машей едем к моей маме. Она нас давно звала.
— Аня, ну что за детский сад? — взорвался Вячеслав. — Нельзя же всё время бегать от проблем!
— А нельзя всё время создавать их на ровном месте, — холодно ответила она. — Я не собираюсь проводить ещё одно лето, выслушивая, как я неправильно готовлю, неправильно воспитываю дочь, неправильно стираю твои рубашки и неправильно дышу в её присутствии. Хватит. Это моя дача, и я решаю, кто и когда здесь находится.
— Наша дача, — упрямо поправил Вячеслав. — Мы женаты десять лет, у нас общий ребёнок, общая жизнь…
— Нет, Слава, — голос Ани звучал твёрдо. — Эта дача досталась мне от бабушки. Я прекрасно помню, как ты говорил, что «эта развалюха» тебе даром не нужна, когда мы решали, вкладываться в ремонт или нет. Как ты отказывался ездить туда первые три года, потому что «нормальные люди отдыхают на море, а не копаются в грядках». И как ты вдруг полюбил это место, когда твоя мать решила, что это идеальная площадка для демонстрации своего превосходства.
Вячеслав побагровел. Слова жены били точно в цель, не оставляя пространства для манёвра.
— Знаешь что, — процедил он сквозь зубы. — Делай как знаешь. Я устал быть между вами как между молотом и наковальней. Хочешь уезжать — уезжай. Хочешь войны — получишь её.
Он резко встал из-за стола, едва не опрокинув стул, и вышел из кухни. Аня осталась сидеть, глядя в пространство перед собой. Она чувствовала себя опустошённой и одновременно полной решимости. Это была не просто очередная ссора — это был перелом. Момент, когда терпение достигло предела.
Людмила Сергеевна появилась на пороге дачи ровно в полдень следующего дня. Элегантная, подтянутая, с безупречно уложенными светлыми волосами и фирменной улыбкой, в которой приветливость смешивалась с лёгким оттенком превосходства. Она напоминала учительницу старой школы — из тех, кто может одним взглядом заставить притихнуть целый класс.
— Славочка! — воскликнула она, раскрывая объятия навстречу сыну. — Как же я соскучилась!
Вячеслав неловко обнял мать, искоса поглядывая на жену, которая стояла чуть поодаль, держа за руку шестилетнюю Машу. Лицо Ани напоминало застывшую маску — вежливую, но непроницаемую.
— Здравствуйте, Людмила Сергеевна, — произнесла она ровным тоном.
— Анечка, — свекровь кивнула, после чего немедленно переключилась на внучку. — А вот и моя красавица! Иди к бабушке, солнышко!
Маша, обычно бойкая и разговорчивая девочка, почему-то не спешила бросаться в объятия. Она крепче сжала мамину руку и выдавила робкую улыбку.
— Здравствуйте, бабушка.
— Что за формальности? — Людмила Сергеевна нахмурилась. — Я для тебя не «бабушка», а «бабуля». Мы же договаривались. И почему ты такая бледная? Анна, ты следишь за питанием ребёнка? В её возрасте просто необходимы все витамины. Я привезла настоящий деревенский творог, мне специально привозит Зинаида Петровна, моя бывшая коллега, у неё племянник держит коров в Костромской области…
Аня мысленно досчитала до десяти. День обещал быть долгим.
— Маша прекрасно питается, — отрезала она. — Идёмте в дом, Людмила Сергеевна, покажу вам вашу комнату.
— Ой, не беспокойся, — свекровь махнула рукой. — Я прекрасно помню, где моя комната. Славочка, возьми мои сумки. И осторожнее с синей, там банки.
— Банки? — переспросил Вячеслав.
— Ну да, я привезла свои заготовки. Помню, как в прошлый раз у вас в кладовке было пусто, хоть шаром покати. А ещё я привезла свои любимые шторы — те, с васильками. Они будут прекрасно смотреться в гостиной.
Вячеслав бросил быстрый взгляд на жену. Аня стояла с таким выражением лица, словно проглотила лимон целиком.
— Мам, мы недавно купили новые шторы, — осторожно заметил он.
— Я видела ваши шторы в прошлый раз, — Людмила Сергеевна поджала губы. — Эти ужасные серые тряпки больше подходят для похоронного бюро, чем для дачи. Дача должна быть светлой, яркой, летней! Я уже всё продумала. А ещё я перевезла свою коллекцию фарфоровых статуэток — помнишь, Славочка, ты говорил, что на верхней полке буфета как-то пусто…
— Мама, — Вячеслав сглотнул, чувствуя, как по спине стекает холодный пот. — Может быть, не стоит сразу… То есть, я имею в виду, ты же приехала отдыхать, а не…
— А я и отдыхаю, — бодро отозвалась Людмила Сергеевна, уже направляясь к дому. — Для меня лучший отдых — это когда всё вокруг устроено правильно. Анечка, а у тебя есть пакетики с лавандой для шкафов? Нет? Ничего, я привезла. От моли самое лучшее средство.
Аня молча последовала за свекровью, крепко держа дочь за руку. В голове у неё крутилась одна мысль: «Сегодня же. Мы уезжаем сегодня же».
Обед проходил в атмосфере натянутой вежливости. Людмила Сергеевна успела за два часа пребывания на даче переставить половину кухонной утвари «по уму», отрегулировать температуру в холодильнике, потому что «масло слишком мягкое», и раскритиковать систему хранения круп в шкафчиках.
— Это же элементарно, — говорила она, расставляя принесённые с собой пластиковые контейнеры. — Рис с рисом, гречка с гречкой. Зачем ты держишь макароны в пяти разных местах?
— Потому что они разные, — процедила сквозь зубы Аня. — Паппарделле для одних блюд, феттучини для других, пенне для третьих…
— Всё это излишества, — отмахнулась свекровь. — В моё время макароны были просто макаронами, и никто не жаловался. Славочка рос здоровым крепким мальчиком на самой простой еде.
— Вот и готовьте себе самую простую еду, — не выдержала Аня. — А мою кухню оставьте в покое.
Повисла тяжёлая пауза. Людмила Сергеевна выпрямилась во весь рост, словно проглотила швабру.
— Я просто пытаюсь помочь, — отчеканила она. — Если ты считаешь, что твой хаос лучше порядка — пожалуйста. Но не удивляйся потом, когда обнаружишь просроченные продукты или моль в крупах.
— За десять лет ни разу не обнаруживала, — парировала Аня. — Справлялась как-то.
Вячеслав кашлянул, привлекая внимание.
— Давайте просто пообедаем, а? Мам, ты же только приехала, отдохни. Аня приготовила твой любимый рататуй.
— Рататуй? — Людмила Сергеевна подозрительно принюхалась к стоящей на плите кастрюле. — Но это же просто овощное рагу. Зачем называть простые вещи иностранными словами?
Аня сжала кулаки под столом так, что ногти впились в ладони.
— Потому что это конкретное блюдо французской кухни с определённым набором ингредиентов и способом приготовления, — отчеканила она. — А не «просто рагу».
— Ну-ну, — снисходительно улыбнулась свекровь. — Молодёжь всегда любит усложнять. В моё время…
— Мам, правда, давай просто поедим, — взмолился Вячеслав. — Аня, доставай тарелки, пожалуйста.
Обед проходил в гнетущем молчании, прерываемом лишь периодическими замечаниями Людмилы Сергеевны о том, что «соли маловато», «баклажаны переварены» и «в следующий раз стоит добавить немного зиры для аромата». Аня не отвечала — она смотрела прямо перед собой, механически пережёвывая пищу и думая о том, что с каждой минутой её решение уехать крепнет всё больше.
После обеда Вячеслав вызвался мыть посуду — очевидная попытка снизить напряжение. Людмила Сергеевна удалилась в гостиную, заявив, что хочет «немного вздремнуть после дороги». Аня вышла на террасу, где Маша рисовала цветными карандашами.
— Что рисуешь, зайка? — спросила она, присаживаясь рядом с дочерью.
— Нас, — серьёзно ответила девочка. — Вот это ты, это папа, это я, а это бабушка.
Аня взглянула на рисунок. Четыре фигурки стояли на зелёной траве под ярким солнцем. Три из них держались за руки и улыбались. Четвёртая — с аккуратно прорисованной седой причёской — стояла чуть в стороне с поднятым вверх пальцем.
— Почему бабушка отдельно? — осторожно спросила Аня.
Маша подняла на мать серьёзные глаза.
— Потому что она всегда говорит, как надо делать. Смотри, видишь, она показывает пальцем? Она всегда так делает, когда говорит, что мы что-то не так делаем.
Аня почувствовала, как к горлу подкатывает комок. Даже шестилетний ребёнок видел то, что её собственный муж отказывался признавать годами.
— Мам, а мы можем поехать к бабе Тане? — внезапно спросила Маша. — Она обещала показать мне, как печь пирожки с яблоками.
— Обязательно поедем, — твёрдо ответила Аня. — Очень скоро.
В этот момент на террасу вышел Вячеслав. Судя по его лицу, он слышал последние фразы разговора.
— Можно тебя на минутку? — тихо спросил он жену.
Аня кивнула и, поцеловав дочь в макушку, последовала за мужем в сад, подальше от дома.
— Я всё понимаю, — начал Вячеслав, когда они отошли на достаточное расстояние. — Мама бывает… сложной. Но уезжать — это не выход.
— А что выход? — спросила Аня. — Терпеть, как она перекраивает нашу жизнь под себя? Позволять ей указывать, как нам жить, что есть, как воспитывать ребёнка? Слава, она здесь два часа, а уже успела раскритиковать всё, до чего дотянулась. Что будет через неделю? Через две?
Вячеслав потёр переносицу.
— Знаю, знаю. Но она же не со зла. Просто… ей тяжело принять, что у меня своя жизнь. Она привыкла решать всё за меня.
— Тебе тридцать семь лет, Слава, — устало сказала Аня. — Не семнадцать. Может, пора научиться говорить ей «нет»?
— Это не так просто, — пробормотал он. — Ты же знаешь, какая она. Сразу начинает говорить о своём больном сердце, о том, как она одинока, как всю жизнь мне посвятила…
— И ты ведёшься каждый раз, — Аня покачала головой. — Каждый раз она манипулирует тобой, а ты позволяешь ей это делать. И страдаем от этого мы все — ты, я, Маша. Ты слышал, что она только что сказала? Даже ребёнок видит, что твоя мать считает своим долгом всех поучать и критиковать.
Вячеслав молчал, глядя себе под ноги.
— Я не хочу уезжать, — продолжила Аня после паузы. — Это моя дача, мой дом. Место, где я выросла, где проводила лето с бабушкой. Я вложила в него столько сил, времени, любви… И я не позволю твоей матери превратить его в место, где я буду чувствовать себя никем.
— Что ты предлагаешь? — глухо спросил Вячеслав.
— Поставить границы. Чёткие, ясные, нерушимые границы. И сделать это должен ты.
— Я?
— Да, ты. Потому что это твоя мать. И потому что если это сделаю я, она превратит меня в монстра, который разрушил вашу «идеальную» связь. Ты должен сказать ей, что она здесь гость. Что она не может переставлять вещи, критиковать еду, указывать, как нам жить. Что если она хочет остаться — а я не против, чтобы она гостила у нас время от времени, — она должна уважать наши правила, наш образ жизни, наши решения.
Вячеслав поднял глаза.
— А если она откажется?
— Тогда ей придётся уехать, — твёрдо сказала Аня. — Это не обсуждается, Слава. Либо так, либо я с Машей действительно уеду к маме. И вернусь, только когда твоя мать покинет этот дом.
Они стояли посреди сада, среди цветущих яблонь, которые Аня посадила пять лет назад. Воздух был напоен ароматом нагретой солнцем травы и свежей листвы. Где-то вдалеке жужжали пчёлы. Идиллическая картина, не имеющая ничего общего с бурей, бушевавшей внутри.
— Хорошо, — наконец произнёс Вячеслав. — Я поговорю с ней. Сегодня же.
Аня кивнула. Она не верила, что разговор что-то изменит. Десять лет брака научили её, что когда дело касается матери, Вячеслав всегда отступает. Всегда находит оправдания. Всегда идёт на компромиссы, которые компромиссами не являются — скорее капитуляцией.
Но она должна была дать ему этот шанс. Последний шанс доказать, что их семья для него на первом месте.
Вечером, когда Маша уже спала, а Людмила Сергеевна закончила расставлять свои фарфоровые статуэтки на буфете (предварительно убрав «безвкусные» семейные фотографии в ящик), Вячеслав наконец решился на разговор.
— Мам, нам нужно поговорить, — сказал он, входя в гостиную, где свекровь колдовала над шторами.
— Конечно, сынок, — отозвалась она, не отрываясь от работы. — Видишь, какая красота получается? Эти васильки совсем другое дело, чем эти унылые серые портьеры. Никогда не понимала страсть современной молодёжи к серому цвету. Как будто жизнь и без того не достаточно серая.
— Мам, — Вячеслав сглотнул. — Дело в том, что… Аня не очень довольна переменами, которые ты вносишь.
Людмила Сергеевна медленно повернулась.
— Не довольна? — переспросила она с лёгким удивлением. — Чем же? Я просто навожу порядок. Честное слово, Славочка, я не понимаю, как вы живёте в таком… беспорядке. Всё вразнобой, нелогично, неудобно. Я же хочу как лучше.
— Я знаю, — поспешно сказал Вячеслав. — Но понимаешь… это Анин дом. Её дача. И она привыкла, что всё устроено определённым образом.
— Это семейный дом, — возразила Людмила Сергеевна, скрестив руки на груди. — Вы семья. И я часть этой семьи. Разве не так?
— Так, конечно, — Вячеслав чувствовал, как земля начинает уходить из-под ног. Разговор шёл совсем не по тому сценарию, который они обсуждали с Аней. — Но всё же… было бы лучше, если бы ты сначала спрашивала, прежде чем что-то менять. Понимаешь, о чём я?
Людмила Сергеевна поджала губы.
— Понимаю, — медленно произнесла она. — Понимаю, что твоя жена настраивает тебя против родной матери. Снова.
— Нет, мам, это не…
— Не отрицай, — она подняла руку, останавливая его. — Я же вижу. Сколько лет я тебя знаю? Всю твою жизнь. Ты никогда не был конфликтным. Никогда не возражал. Всегда был послушным, рассудительным мальчиком. А потом появилась она — и всё изменилось. Теперь у тебя вечно какие-то претензии, недовольства…
— Мам, я взрослый человек, — попытался возразить Вячеслав. — У меня есть своё мнение.
— Конечно, — Людмила Сергеевна горько усмехнулась. — Её мнение. Думаешь, я не вижу, как она тобой манипулирует? Как заставляет выбирать между матерью и женой? Это же классический приём. И ты ведёшься, Славочка. Ты позволяешь ей вбивать клин между нами.
Вячеслав почувствовал, как внутри поднимается волна раздражения. Всегда одно и то же. Всегда этот сценарий — он злодей, она жертва. Но вместе с раздражением пришло и знакомое чувство вины. Вины перед матерью, которая вырастила его одна, которая отказывала себе во всём ради него, которая… Стоп. Он одёрнул себя. Именно об этом и говорила Аня. О бесконечном круге манипуляций и вины.
— Мам, дело не в этом, — твёрдо сказал он. — Дело в уважении. Когда ты приезжаешь к нам, ты начинаешь всё переделывать под себя, не спрашивая нашего мнения. Это наш дом, и нам некомфортно, когда кто-то, даже самый близкий человек, пытается установить здесь свои порядки.
Людмила Сергеевна отступила на шаг, словно от удара.
— Вот, значит, как, — прошептала она. — Значит, родная мать теперь «кто-то». Хорошо. Прекрасно. Я поняла. Я здесь нежеланный гость.
— Нет, мам, не передёргивай, — взмолился Вячеслав. — Мы всегда рады тебя видеть. Просто… пожалуйста, уважай наше пространство. Не переставляй вещи без спроса. Не критикуй еду, которую готовит Аня. Не указывай, как нам воспитывать Машу.
— Я просто хочу помочь! — воскликнула Людмила Сергеевна, и в её голосе послышались слёзы. — Разве это преступление? Разве это плохо — заботиться о своём единственном сыне, о внучке? Ты даже не представляешь, как тяжело быть одной в моём возрасте!
Вячеслав почувствовал, как внутри всё сжимается. Знакомое чувство вины накатило с новой силой. Он уже открыл рот, чтобы извиниться, сказать, что всё не так понял, что она может делать всё, что считает нужным… Но не успел.
В дверях гостиной стояла Аня. По её лицу было понятно, что она слышала весь разговор. И по тому, как напряглись её плечи, как сжались губы в тонкую линию, он понял — битва проиграна.
— Я всё поняла, — произнесла она ледяным тоном. — Всё предельно ясно, Вячеслав.
— Аня, подожди… — он сделал шаг к жене, но она остановила его жестом.
— Нет. Хватит. Десять лет я ждала, что ты наконец станешь мужчиной, а не маминым мальчиком. Десять лет я надеялась, что наша семья для тебя будет на первом месте. Но этого не произошло и, видимо, никогда не произойдёт.
Людмила Сергеевна победно вскинула подбородок.
— Видишь, Славочка? Вот её истинное лицо. Грубая, невоспитанная женщина, которая не уважает старших и пытается разрушить нашу связь.
— Я не с вами разговариваю, — отрезала Аня, не глядя на свекровь. — Слава, я забираю Машу и уезжаю к маме. Утром за нами приедет такси.
— Но это же глупо, — попытался возразить Вячеслав. — Зачем так драматизировать? Давайте все успокоимся, выспимся, а утром…
— Утром ничего не изменится, — перебила его Аня. — Ты не изменишься. Твоя мать не изменится. Этот бесконечный цирк не прекратится. Единственное, что я могу сделать — прекратить быть его участницей.
Она развернулась и вышла из комнаты, оставив Вячеслава стоять с открытым ртом.
— Ну вот, опять истерика, — фыркнула Людмила Сергеевна. — Честное слово, Славочка, я не понимаю, как ты с ней живёшь. В моё время женщины были мягче, терпимее…
Вячеслав не ответил. Он смотрел на дверь, за которой скрылась Аня, и чувствовал, как что-то важное, что-то фундаментальное рушится в его жизни. Но вместо того, чтобы бежать за женой, пытаться всё исправить, он остался стоять на месте. Как всегда.
Утро выдалось ясным и безветренным. Аня сидела на крыльце с чемоданом и сумкой, Маша дремала, прислонившись к её плечу. Они ждали такси, которое должно было приехать с минуты на минуту.
Вячеслав вышел из дома, потерянный и помятый, словно не спал всю ночь.
— Ань, может, останешься? — спросил он тихо. — Мы что-нибудь придумаем…
— Уже придумали, — отрезала она. — Я еду к маме, а ты остаёшься здесь со своей. Всё логично, правда?
— Не говори так, — поморщился он. — Ты же знаешь, что я люблю тебя и Машу больше всего на свете.
— Знаю, — неожиданно мягко ответила Аня. — Но этого недостаточно. Любить — это не только говорить красивые слова. Это ещё и поступки, Слава. Это выбор, который ты делаешь каждый день. И вчера ты сделал свой.
В этот момент на подъездной дорожке показалось такси. Вячеслав дёрнулся, словно хотел преградить путь, но остался стоять на месте.
— Когда вы вернётесь? — спросил он глухо.
Аня посмотрела на него долгим взглядом.
— Не знаю, — честно ответила она. — Может быть, когда твоя мать уедет. А может быть, и нет. Мне нужно подумать, Слава. О нас. О том, есть ли у этого брака будущее.
Она разбудила дочь, взяла чемодан и направилась к такси. Маша, сонная и растерянная, послушно шла рядом.
— Папа, ты не поедешь с нами? — спросила она, оглядываясь.
— Нет, зайка, — ответил Вячеслав, стараясь, чтобы голос звучал бодро. — Папа останется здесь с бабушкой. А вы с мамой поедете к бабе Тане. Будете печь пирожки, помнишь?
Маша кивнула, но в её глазах читалось недоумение.
Когда такси отъехало, Вячеслав остался стоять посреди двора, глядя вслед. Он чувствовал себя выпотрошенным. В голове крутилась одна мысль: «Что я наделал?»
Из дома вышла Людмила Сергеевна, одетая в лёгкий халат и домашние тапочки.
— Уехали? — спросила она, подходя к сыну. — Ну и хорошо. Поостынет, одумается и вернётся. Женщины всегда так — сначала драматизируют, потом прощения просят.
Вячеслав медленно повернулся к матери.
— Нет, мама, — произнёс он тихо. — В этот раз всё иначе. И прощения просить буду я. Если она вообще меня выслушает.
— Ой, перестань, — отмахнулась Людмила Сергеевна. — Где она без тебя? Никуда не денется. А сейчас пойдём завтракать. Я встала пораньше и приготовила твою любимую овсянку с изюмом, как в детстве.
Вячеслав не двинулся с места.
— Мам, я хочу, чтобы ты уехала, — внезапно сказал он.
— Что? — Людмила Сергеевна замерла. — Что ты такое говоришь?
— Я хочу, чтобы ты уехала, — повторил он, теперь увереннее. — Сегодня же. Я вызову тебе такси до города.
Людмила Сергеевна смотрела на сына с таким выражением, будто не узнавала его.
— Ты выгоняешь родную мать? — прошептала она. — Из-за неё? Она настолько затуманила тебе мозги?
— Нет, мам. Я наконец-то прозрел. Аня права — я всегда позволял тебе манипулировать мной. Всегда шёл у тебя на поводу. И всегда расплачивалась за это моя семья. Но больше этого не будет.
Людмила Сергеевна побледнела.
— Ты пожалеешь об этом, — процедила она. — Когда эта женщина бросит тебя — а она бросит, помяни моё слово, — не приходи ко мне плакаться.
— Не приду, — спокойно ответил Вячеслав. — Можешь быть уверена.
Он развернулся и пошёл в дом, чувствуя, как с плеч словно падает тяжёлый груз. Он знал, что потерял жену. Возможно, навсегда. Но впервые за долгие годы он сделал выбор сам. Не под давлением, не из чувства вины или долга. И от этого на душе было странно легко.
Людмила Сергеевна осталась стоять посреди двора, глядя вслед сыну. В её глазах читалось недоумение, переходящее в гнев. Она не привыкла проигрывать. И не собиралась начинать сейчас.
А дача, окружённая яблоневым садом, безмолвно наблюдала за драмой, разворачивающейся в её стенах. Она видела и не такое за свою долгую жизнь. Видела, как приходят и уходят люди. Как рушатся и создаются семьи. Как ломаются судьбы и рождаются новые начала.
И она знала — этой истории ещё далеко до финала.
