— Ну что, Крис, мы же не звери, правда? — Андрей потирал переносицу и делал то самое выражение лица, которое у него появлялось всегда перед «важным разговором». Вид у него был, как у человека, который собирается сообщить тебе, что нечто в твоей жизни должно измениться. Причем тебе от этого будет плохо, а ему — даже не стыдно.
— Началось, — Кристина со щелчком закрыла ноутбук, — говори сразу, мама опять собирается к нам на выходные?
— Не на выходные, — Андрей понизил голос и почему-то сделал полшага в сторону, — она тут… временно. Ну, то есть… на неопределенный срок.
Кристина замерла. В «временно» всегда пряталось что-то мерзкое: как «временно отключили воду» или «временно сняли с маршрута автобус». Это никогда не заканчивалось быстро и без последствий.
— Ты пошутил сейчас? Пожалуйста, скажи, что ты шутишь, потому что у меня был ужасный день, у меня горит отчет по проекту, и я честно не готова к комедии имени Людмилы Сергеевны на бис.
Андрей сжал губы. Было видно: он сам не в восторге, но уже принял решение — и теперь просто отыгрывал. Такой у него стиль: сделать гадость, но с лицом благородного мученика.
— Понимаешь, мама продала квартиру.
— Что значит «продала квартиру»?! — голос Кристины подскочил на пол-октавы вверх.
— Там всё сложно, Крис… — Андрей развел руками. — Долги, долги по коммуналке, управляющая компания чуть не подала в суд… Ей надо было срочно что-то решать. Ну и… она нашла покупателя.
— Секунду. — Кристина встала. — Продала квартиру. Не сказала ни слова. А теперь просто… переезжает к нам? Ты в своем уме?
— Квартира — твоя. Я это помню, — миролюбиво проговорил он. — Но ведь у нас есть место, у нас большая спальня…
— Стоп. Спальня — одна. И в ней живём мы. А твоя мама — в каком месте жить собралась, интересно?
Андрей неловко уселся на край дивана, как будто боялся, что тот взорвётся.
— Мы поставим раскладушку в кабинете. Или… я могу сам туда перебраться. На время.
— Ага. А я буду ложиться спать под аудиофон её сериалов и аромат аптечной мази. Очень вдохновляет, особенно если завтра в Zoom совещание в семь утра!
Андрей открыл было рот, но тут щёлкнул замок. И в прихожей раздался тот самый голос, от которого у Кристины начинал тикать глаз.
— Андрейушка, я нашла эту ваш-у-у кошачью кормушку! В “Фикс Прайсе” за сто двадцать девять! Вот бы сгонять ещё за одной!
Пауза.
— А я чего, зря ключи искала в старой куртке? Смотри, нашла, как чувствовала! Вот она — удача, хи-хи!
Кристина обернулась.
На пороге стояла Людмила Сергеевна. В руке — полиэтиленовый пакет, в котором лежало что-то подозрительно тяжёлое и явно не кошачье. На ногах — те самые зелёные вязаные тапки с помпонами, которые Кристина лично выбросила месяц назад.
— Привет, Кристиночка, — протянула Людмила Сергеевна с напускной теплотой. — Ну вот мы и дома. Где у вас чайник?
Чайник она нашла сама. Через полчаса он уже свистел, а на кухне раздавались характерные шлепки: «Как вы живёте без нормальной скатерти?» — «А шторы вы гладите, нет?» — «Масло в холодильнике лежит не в том отделении, надо в дверцу…»
Кристина сидела на балконе с бокалом вина и пыталась дышать. На улице шумел май, зацвели сирени, сосед сверху снова курил с видом на её бельё, а в квартире теперь обитала женщина, которая называла её «Кристиночкой» так, будто сдерживалась от более уничижительной формы.
— Это всё ненадолго, — осторожно сказал Андрей, выглядывая на балкон.
— Определи «ненадолго», пожалуйста, — Кристина даже не посмотрела на него. — Неделя? Месяц? До смерти?
— Ну… пока она не решит, что делать дальше.
— Она уже решила. Она будет делать дальше нас. По капле. И начнёт с моих тапочек, я уверена. Ей просто надо найти, где они лежат.
— Не преувеличивай, Крис. Она просто пожилая женщина. Ей трудно. А ты — взрослая. Будь мудрее. Ну хоть немного…
Кристина развернулась. Голос у неё был спокойный, почти ласковый:
— Андрей. Я взрослая, и у меня отличная память. Особенно на моменты, когда меня держат за дуру.
Он вздохнул, опустил глаза и ушёл обратно на кухню, где уже разносился запах чего-то горелого и звяканье банок. Людмила Сергеевна начала «ревизию».
В следующие три дня Кристина пыталась остаться человеком. Она даже улыбнулась, когда та принесла трёхлитровую банку солёных огурцов и поставила их прямо на кухонный подоконник. Она промолчала, когда её зубная щётка внезапно перекочевала в стакан к щётке Людмилы Сергеевны. Она даже не задохнулась от ярости, когда та предложила пригласить в дом кошку «для уюта».
— У тебя был выбор, Кристина, — прошептала она себе утром в понедельник, когда в ванной снова стояли тапки с помпонами. — Ты могла родить енота. Или выйти замуж за итальянца. Или стать монахиней. Но ты выбрала мужчину, у которого мама — по сути, пылесос с функцией манипуляции.
И пока она шла на работу, в маршрутке, забитой до отказа, её колготки зацепились за чей-то зонт, а в ушах звенело:
«Ну вот мы и дома…»
Кристина проснулась от звука.
Сначала она подумала, что это тревога на телефоне. Потом — что кто-то уронил кастрюлю. Но когда до её сонного сознания дошёл отчётливый глухой стук, стало ясно — в её квартире кого-то насмерть убивают.
Она выскочила из спальни, босиком, в майке и трениках. На кухне — эпицентр.
Людмила Сергеевна, стоя на табуретке, орудовала молотком. Огромным, строительным, как будто собралась сносить стену. Стукала по плинтусу — упорно, методично, с лицом Буденного перед атакой.
— Что вы делаете?! — крикнула Кристина.
— Гвоздь кривой, — не оборачиваясь, ответила свекровь. — Гардина не держится. Купила карниз нормальный, надо установить. А то у вас тут как в казарме, Кристиночка, уюту ноль. Я ж не могу как в гостинице жить.
— Вы не живёте здесь, — прошипела Кристина, — вы временно ночуете. И никто не просил вас заниматься ремонтом моей квартиры без спроса!
Людмила Сергеевна развернулась. В руке — молоток, в глазах — лёгкая сумасшедчинка.
— Я — мать. А ты, извини, пока ещё жена. Если бы ты чуть чаще наводила порядок, у меня бы не было нужды брать молоток в руки. Вон, посмотри на потолок — паутина! Это как, нормально, да? В такой пыли жить?
— А мне кажется, ненормально — продавать своё жильё и вползать в чужое, как по грибы! — Кристина закипала. — Вы даже не спросили! Даже не поинтересовались — удобно ли нам!
— А что тут спрашивать?! — Людмила Сергеевна спрыгнула с табурета и упёрлась руками в бока. — У сына есть квартира, у сына есть семья! Я что, враг ему?! Или мне надо было под мостом поселиться?!
В этот момент в комнату вошёл Андрей. Со спины — уставший, небритый, с крошками на кофте. Он не спал толком последние три ночи: мать жаловалась на шумный лифт, потом на духоту, потом на то, что Кристина в шесть утра сушит волосы «прямо у неё под ухом».
— Девочки, ну пожалуйста… — пробормотал он.
— Нет, Андрей, не «девочки»! — Кристина указала на свекровь. — Ты привёл её сюда жить. Без согласия. Без обсуждения. Ты хоть понимаешь, что ты сделал?
— Я всё понимаю… — Он потёр виски. — Я просто… не знал, как по-другому. У неё не было выбора.
— А у меня был?! — Кристина подошла к нему вплотную. — У меня был выбор, когда ты с ней втайне продавал её квартиру и искал покупателя?! Когда она перетащила сюда свои кастрюли, подушки, трёхтомник «ЗОЖ» и даже икону на холодильник?!
— Икона святая, между прочим, — обиделась свекровь. — Её батюшка на Пасху освятил! Она охраняет дом от злых людей! Особенно от таких, как…
— Вот только скажите! — Кристина схватилась за голову. — Скажите, что я — злая, чужая, холодная ведьма, которая хочет выжить вас отсюда! Скажите! Вам же только повод дай!
— Да вы и не жена вовсе! — выкрикнула Людмила Сергеевна. — Женщины нормальные детей рожают, а не носятся со своей карьерой! Квартиру, видите ли, родители ей купили — вот и строит из себя королеву! А сына моего пилит каждый день! Я всё вижу!
Тут Кристина сорвалась.
— Вон из моей кухни! — заорала она и шагнула вперёд. — ВОН, говорю! Пока я не взяла молоток и не установила карниз вам в лоб!
— А ну-ка попробуй! — Людмила Сергеевна швырнула в неё полотенце. — Посмотрим, как ты потом перед следователем глаза будешь прятать!
— Женщины, остановитесь! — закричал Андрей, подскочив между ними, но тут Кристина, вся на эмоциях, схватила банку с сахаром и швырнула её об пол.
Банка разлетелась, сахар рассыпался. Свекровь вжалась в стену и тут же начала причитать:
— Господи, что же это делается, сынок, она неадекватная! Это уже диагноз! Это угроза! Вызывай полицию!
— Вызывай, — выдохнула Кристина, — я тебе даже кофе предложу. Только не забудь сказать, как ты незаметно переехала в мой дом, без предупреждения и согласия.
— Да у тебя душа черствая! — снова заорала свекровь. — Ни сочувствия, ни сердца! Ты же… ты же даже мужа своего не любишь! Ты же его сожрёшь, как только он скажет «мама, я устал»!
И тут Кристина толкнула её. Слегка, но хватило, чтобы та пошатнулась, вцепилась в край стола и села прямо на табурет.
— Ты меня ударила! — взвизгнула она. — Ты меня реально ударила! Андрей! Ты видел?!
— Вы обе с ума сошли?! — завопил он. — Это мой дом! Я не могу жить, как на линии фронта!
— Это не твой дом, — прошипела Кристина сквозь зубы. — Это — мой. Я получила его от родителей. И я больше не собираюсь быть тут статисткой в мелодраме про вашу с мамочкой нездоровую симбиозность!
Он замер. Несколько секунд — тишина. Только сахар хрустел под ногами.
— Ты серьёзно? — медленно спросил Андрей.
— Абсолютно, — сказала Кристина и, не отрывая взгляда от его лица, добавила:
— Сегодня ночью я сплю в гостинице. Завтра я приду с нотариусом. И, надеюсь, к тому моменту вас тут уже не будет. Ни тебя. Ни её.
— Ты не имеешь права, — прошептала Людмила Сергеевна. — Он твой муж! Мы — семья!
— Семья? — Кристина засмеялась, резко, коротко. — У семьи есть границы. А вы — вторжение. Вы — оккупация. Вы — вирус.
Она ушла в спальню, хлопнула дверью, а через пять минут — с чемоданом в руках — вышла. Андрей молчал. Свекровь только тихо всхлипывала и подбирала с пола соль, перепутав её с сахаром.
А Кристина шла по лестнице вниз и чувствовала: сердце колотится, в голове шумит, но внутри — ни грамма сожаления. Только ярость. Только решимость.
Она вызвала такси и впервые за два года поехала не домой, а к себе.
Гостиница оказалась неожиданно уютной. Без лишнего пафоса, с чистыми простынями, шуршащими шторами (да-да, шторы, но тут — нейтральный фон), и абсолютной, обволакивающей тишиной. Кристина впервые за последние недели уснула без берушей и валерьянки.
Утром — кофе из бумажного стаканчика, йогурт с грушей и решимость.
Она вызвала юриста, — молодого, самоуверенного, с пробором и коротким запястьем часов из новой коллекции. За полчаса он просмотрел документы на квартиру, и с абсолютно нейтральным выражением лица сказал:
— Это исключительно ваша собственность, Кристина Андреевна. Ни супруг, ни его мама не имеют на жильё ни малейшего юридического права. Хотите — выселим через суд. Хотите — мирно, по уведомлению. Как пожелаете.
— Я хочу — с dignity, — выдохнула она. — Без оров, истерик и битья посуды. Хотя второе даже жалко — у меня сервиз был с золотой каймой. Родители из Праги в девяностых везли.
— Всё будет по закону, — кивнул юрист. — И с лёгкой драматургией, если хотите.
Когда Кристина вернулась домой через два дня, дверь ей открыл не Андрей. И не свекровь.
Её встретила… молоденькая блондинка с глазами, как блюдца.
— Здравствуйте. А… вы?
— А вы? — переспросила Кристина, вжимая в грудь сумку.
— Я Оля. Сестра Андрея. Ну… как сестра… троюродная. Я временно… поживу тут пару дней. Пока мама его к себе забрала. Они хотели вам сюрприз устроить. Поговорить. С глазу на глаз.
Кристина закрыла глаза. На секунду. Потом прошла мимо Оли в квартиру.
Гостиная была неузнаваема: наволочки на подушках — с ангелочками, пыльная ваза на подоконнике, на кухне — новые баночки для специй, аккуратно подписанные: «укропчик», «папричка», «ваниль».
— Ваниль?! — выдохнула Кристина. — А кто, простите, ванилью приправляет гречку?!
Оля стояла с видом человека, которого позвали в кино, а посадили на судебное заседание.
— Я не в курсе, — она прижалась к стенке. — Мне просто сказали, что всё нормально. Мама Люда сказала: «Кристина перебесится и вернётся как миленькая. Всё будет как прежде».
— Как прежде?! — Кристина рассмеялась. — Как — когда меня игнорировали, перебирали мои вещи и рассказывали Андрею, как правильно вести себя с женщиной?
Она прошла в спальню. Там — всё аккуратно. Слишком аккуратно. Постель застелена по-военному, на прикроватной тумбе — кружка с надписью «Мамина радость».
На зеркале — записка. Почерк Людмилы Сергеевны:
«Мы тебя любим. Просто не понимаем. Прости нас. Вернись.»
Прости нас. Вернись.
И тут сердце кольнуло. Неприятно. Как будто вспомнилось что-то очень старое. Может, сцена с детства — когда мама оставила её с бабушкой и поехала в командировку. Или когда папа забыл прийти на выпускной. Что-то о предательстве, одиночестве и нужде, завёрнутое в целлофан вины.
Но это быстро прошло.
Кристина подошла к тумбе, открыла ящик. Там лежал старый телефон Андрея — без сим-карты, но с зарядкой.
Любопытство — не порок, — подумала она, включила.
Там было всего одно видео. От Людмилы Сергеевны, отправленное ему за неделю до скандала.
— Сыночка… — всхлипывала она. — Нам надо избавиться от Кристины. Она не твоя половинка. Она — чужая. Холодная. Ты с ней таешь, сынок. Я вижу. Она тебя ломает. Мы должны быть вместе. Только ты и я. Как раньше. Переезжай. А я… ну, я пока тут поживу. А потом вы, может, разъедетесь. Так будет лучше. Для всех.
Кристина выключила телефон. Посмотрела в зеркало.
Она была — уставшая. Не убитая, нет. Просто уставшая.
На следующий день она вызвала грузчиков. И замерщика дверей для замены замков.
Оля, бедняжка, выехала в панике, всё повторяя: «Я тут вообще случайно!»
Когда Андрей позвонил, Кристина взяла трубку.
— Я видел, ты была дома.
— Да. Сняла отель с лицами твоей секты.
— Кристин… — он вздохнул. — Мамы просто… она не злая. Она старая. Ей тяжело одной. Она же нас вырастила. Без мужа. Без поддержки.
— И теперь она требует компенсации? — Кристина прикрыла глаза. — В форме моего пространства, моей жизни и моего терпения?
— Нет. Она просто хотела быть рядом.
— Она хотела контроля. Не рядом.
— А ты так и не попробовала… принять её. Увидеть в ней человека. Хоть немного сочувствия.
Кристина засмеялась. Тихо, устало.
— Ты хочешь, чтобы я стала дочерью твоей матери? Я ей — чужая. А ты — чужой стал мне. Знаешь почему?
Он молчал.
— Потому что ты выбрал сторону. Молча. Без объяснений. Без партнёрства. Потому что семья для тебя — не союз, а алиби.
— Я… — он хотел что-то сказать. Но не нашёл слов.
— Андрей. Я поменяла замки. Документы ты получишь по почте. Развод — в одностороннем порядке. Подписывать ничего не надо.
— Кристина… — голос его дрогнул.
— Я не злая. Просто устала быть хорошей для всех. Кроме себя.
Она повесила трубку.
Через неделю Кристина стояла в автосалоне.
Новый «Мини Купер». Вишнёвый. Сидения как из кино.
Продавец спросил:
— Для кого берёте?
— Для себя, — улыбнулась она. — Пора научиться ездить, куда хочу. Без пассажиров в багажнике.
Она выехала на трассу, включила радио. Там пела женщина:
«Ты прости меня, не за что прощать, просто был апрель, просто не суметь всё начать опять…»
Кристина посмотрела в зеркало заднего вида. Там ничего не было. Ни старых обид, ни Людмилы Сергеевны, ни бесконечных попыток заслужить тепло чужой семьи.
И впервые за долгое время — ей было легко.
