— …А вот если бы ты закрыл на балконе кефир, как я просила, он бы не скис, — Светлана прикрыла дверцу холодильника с таким звуком, как будто в ней была не бутылка, а весь её терпеливо собранный за последние годы брак.
Антон стоял в коридоре, одной рукой держал куртку, другой шарил в карманах в поисках ключей. Пахло дождём и мокрой собакой — явно вернулся с прогулки с Мухтаром. Мухтара у них, впрочем, не было. Это просто Антон так пах.
— Свет, ты сейчас серьёзно? — он наконец вытащил ключи, не глядя на неё. — Мы обсуждаем кефир? Или у тебя опять накипело?
— У меня не накипело. У меня вскипело, убежало, залило плиту и коротнуло проводку, — Светлана подошла ближе. — Ты знал, что Кристина у нас в квартире?
Он замер. Не потому что не знал. А потому что знал.
— Ну… Она просто хотела…
— Что? Проверить, всё ли у нас на месте? Заглянуть, не заменили ли мы её любимое полотенце на новое? Или снова посидеть на диване в трусах Антона, потому что «ой, я намочила свои, а Светкины мне малы»?
— Не начинай, — Антон наконец посмотрел на неё. Уставший взгляд, потёртая куртка, туфли со следами засохшей грязи — в нём всё кричало «мне плевать, только не трогай меня».
— А я и не начинала. Я продолжаю. У меня сериал, не монолог. Вот сегодня, знаешь, чем закончилась серия? Я пришла с работы, устала, голова болит, маршрутка снова в пробке, а в ванной — та-дам! — твоя сестра. Моет волосы. Моим шампунем. За мои деньги. И поёт. В моей ванне. Мою песню!
— Ну не убивать же её за это.
— Почему нет? Это было бы проще. Чем объяснять ей десятый раз, что заходить в чужую квартиру без звонка — это, прости, не «по-семейному», а «по-уголовному».
Антон устало опустился на табурет. На нём когда-то сидела бабушка Светланы. Теперь вот сидел её муж — единственный мужчина, кто умудрился довести Свету сильнее, чем налоговая инспекция.
— Свет… Она просто временно…
— …тут живёт? У тебя? На шее? У нас? В браке? А я тогда кто? Управдом?
Он посмотрел на неё с раздражением, которое всегда выдаёт слабость.
— Ты утрируешь. У неё сейчас сложный период. Она рассталась с Лёшей, ей некуда идти.
— Я знала, что ты скажешь про сложный период. Только ты забываешь, что у меня он тоже не сахар. Я сорок лет не была в отпуске. Я каждый день стою в пробках, зарабатываю, стираю, глажу, и ещё должна улыбаться Кристине, когда она, не стесняясь, роется в моём нижнем белье в поисках «чего-нибудь поприличнее для свидания». У меня тоже непростой период, Антон. Просто я при этом не захожу в дома чужих людей и не устраиваюсь там жить, как в пансионате для холёных эгоистов!
Повисла пауза. Из кухни доносилось тихое бульканье чайника. Вот бы и в их жизни всё так: нажал кнопку — вода закипела, подождал — остыла. А не кипело сутками.
Антон встал. Скинул куртку, повесил на крючок. Не глядя на жену.
— Она уйдёт. Скоро. Потерпишь?
— Я терплю уже два года, если ты не заметил. И это не моя сестра. Это ты должен был с ней поговорить, ты, а не я. И это ты должен был сказать ей: «Кристина, вали, пожалуйста, ты ломаешь мне брак».
Он вздохнул. Протёр лоб. Света смотрела на него как на пациента, который пришёл с жалобами на давление, а у него — аппендицит. И даже диагноз она уже поставила: маменькин сынок в критической стадии подавления воли.
— Свет… Ну зачем ссориться? Всё же нормально. Она ничего такого не делает. Просто…
— Просто ворует мою жизнь по чайной ложке! А ты сидишь и глотаешь! Хочешь знать, как это ощущается? Представь, что кто-то с твоего счета каждый день снимает по сто рублей. Не сразу — а по чуть-чуть. Ты не замечаешь, но в какой-то момент — бац! — пусто. И не на что даже билет до свободы купить!
— Не драматизируй, — буркнул он, но глаза его бегали.
— Прекрасно! — она отвернулась к окну, отдёрнула занавеску. Снизу, под балконом, стояли мусорные баки. Идеальный пейзаж к браку: грязь, старый диван и запах тухлой селёдки.
Она повернулась, скрестив руки на груди. Голос её был холодным, как касса в ЖЭКе за минуту до закрытия:
— Скажи, Антон. Я тебе вообще кто?
Он поднял глаза. Немного испуганно.
— Что за вопрос?
— Очень прямой. Ты готов жить с женой, у которой каждый день — лотерея: вернётся ли она домой и не застанет ли в своей постели твою сестру в носках с утятами?
— Света, ты перегибаешь.
— Нет. Я просто наконец называю вещи своими именами. У нас тут не «временно поживёт», а «захватила территорию». А ты — не муж, а нейтральная Швейцария.
И снова тишина. В кухне щёлкнул чайник. Остывший.
— Ладно, — сказал он наконец. — Я поговорю с ней. Сегодня.
— Прямо сейчас, — уточнила она. — Или я сделаю это за тебя. Но предупреждаю — у меня словарный запас шире, чем твоя смелость.
Он посмотрел на неё. Что-то мелькнуло в глазах — то ли страх, то ли раздражение, то ли даже короткое, как вспышка лампы в коридоре, уважение.
— Хорошо. Я поговорю.
— Отлично, — она повернулась к двери. — Тогда жду. А если не выйдет — у меня два варианта. Ступеньки вниз… или балкон. Ты выбери, а я срежиссирую.
— Ты собираешься говорить с ней, или я зря наточила нож для масла до состояния скальпеля? — Светлана стояла у двери с таким видом, будто собиралась не в магазин, а на судебное заседание, где она и прокурор, и судья, и, если повезёт, палач.
Антон откашлялся, натянул на себя рубашку — ту самую, что ему подарила Света на прошлый день рождения. Он тогда сказал: «Да, нормальная». Сейчас она на нём смотрелась так, как будто сам подарил — и сам же пожалел.
— Сейчас всё уладим, — промямлил он, будто это была не ссора века, а сломавшийся кран на кухне.
Кристина лежала на диване в их гостиной — в позе морского котика, в растянутой футболке с логотипом «Nirvana», хотя музыку она не слушала вообще, максимум — аудиокниги с мотивацией, которые засыпала на пятой минуте. На ногах — новые носки. Светланы. С люрексом. С тем самым люрексом, который Света берегла «на Новый год или похороны — что раньше».
— Привет, братишка, — хмыкнула Кристина, не отрывая взгляда от телефона. — Я тут подумала… Может, в спальне перееду? У вас диван скрипит как бабка на лавке.
Антон закашлялся. Света молчала. И молчала с таким звуком, будто в ней внутри сейчас откручивались болты от сдержанности.
— Кристин, — начал он, неуверенно, как ученик на контрольной, которой не готовился, — слушай… Может, тебе пора, ну, как бы, искать уже себе жильё? Ну… временно. Ну… не тут.
Кристина посмотрела на него, будто он предложил ей поехать на шахту с недельной сменой.
— Ты шутишь? Я ж тебе говорила — у меня с деньгами беда. Лёша свалил, алименты фиг дождёшься, на работе вообще ад. А тут так уютненько… У вас вайфай летает! И Светка такая… ну, домашняя. Умеет создать атмосферу.
— Атмосфера, Кристина, — наконец подала голос Света, — это не когда ты роешься в чужом шкафу, а когда ты хотя бы стучишься, прежде чем войти. Это базовая вежливость. В наших краях так воспитывают с пяти лет. Ты где в это время была — в коме?
— Ой, начинается, — золовка закатила глаза. — Ты опять в своём стиле. Может, тебе книжку написать? «Как быть скучной и вредной, когда тебе всего за сорок»?
— Я подумаю, — сдержанно кивнула Света. — Только в первом же абзаце будет про тебя. Как не быть гостьей, которая живёт дольше, чем ковид.
— Да ты просто завидуешь, — взвизгнула Кристина, — потому что у меня грудь настоящая и я не боюсь показывать колени. А ты, извините, живёшь как музей — пыльно, строго и скучно!
Антон хлопнулся обратно в кресло. Как будто таким способом мог стать невидимкой.
Светлана молча подошла к шкафу и, не глядя, вытащила оттуда злополучный свитер. Тот самый, зелёный, с вышивкой, который она покупала в Ярославле и который Кристина когда-то надела «на пять минут», а потом он пах её духами неделю.
— Это мои вещи. Моя ванная. Моя кухня. Мой дом. И моя терпелка закончилась.
— Да ладно тебе, — хмыкнула Кристина. — Ты же типа взрослая. У тебя же всё по-полочкам. Неужели тебя так цепляет, что я у тебя помаду взяла? Один раз.
— Помаду? — Светлана повернулась, с удивлением подняв брови. — Ты уверена, что один? Вчера я нашла в своей косметичке колпачок от зубной пасты, лежащий рядом с твоими наращёнными ресницами. Я что, по-твоему, стоматолог? Или у тебя странная фетиш-гигиена?
Кристина встала с дивана. Заметно повзрослев. На секунду исчезла её показная развязность.
— Слушай, Свет, может, тебе просто не хватает секса?
— Может быть. А тебе не хватает уважения к чужой жизни. Но это, увы, не лечится… ни кремами, ни гелем с шиммером. Антон, — она повернулась к мужу, — ты хотел что-то сказать своей сестре. Вперёд. Я жду. Или мне за тебя всё разрулить?
Антон встал. У него дрожали пальцы. В этот момент он был похож на человека, которого вытащили из метро и сразу поставили вести экскурсию по Эрмитажу.
— Кристин, правда. Давай поищешь квартиру. Я помогу с деньгами. Только… ты тут уже перебарщиваешь. Это не гостиница. И Света… она права. Мы с ней живём вместе. Мы семья.
— Я тоже твоя семья! — заорала Кристина. — Это я сидела с тобой, когда тебя оперировали! Это я защищала тебя от отца, когда он кричал, что ты ни на что не способен! А она… Кто она? Она просто посторонняя тётка, которая ворвалась и думает, что теперь тут всё под ней!
— Всё, — сказала Света. Голос её был тихим, как звук чайника, закипающего на последнем ресурсе. — Или она уходит. Или я. Прямо сейчас.
— Это шантаж, — прошипела Кристина. — Мужика между бабами не делят.
— Это не мужик между бабами. Это жена в аду. И либо ты его сестра, либо постоялец с билетиком вон туда, — Светлана указала на дверь. — И знаешь что, Кристина? Я не злодей. Я просто женщина, у которой однажды сдали нервы. Как у всех. И которая больше не будет молчать.
Пауза. Долгая. Молчали все трое. Даже чайник. Даже часы, будто время на секунду решило: «Ну их к чёрту».
— Хорошо, — бросила Кристина. — Я уйду. Но ты ещё пожалеешь. Антон ещё ко мне приползёт. С цветами. Когда ты его сожрёшь окончательно, как всех предыдущих.
Она взяла свою сумку — огромную, как чемодан перед ссылкой — и направилась к двери.
Антон не пошевелился.
Дверь хлопнула.
Светлана села. Просто села на пол. Потому что больше не могла.
— Ты не рад? — спросила она, не глядя на мужа.
— Не знаю, — он потерянно опустил голову. — Я сейчас будто… между двумя обрывами.
— Тогда не тяни резину, — сказала она, вставая. — Либо прыгай. Либо иди по мосту. Но без багажа.
Светлана проснулась на кухонном диване. Неровно, неловко, с болью в шее и ощущением, что её тело перестало быть её собственностью, а стало чем-то чужим — как будто она его арендовала на ночь, и теперь должна вернуть с вмятинами. В голове шумело. Не от вина — его не было. От молчания.
Антон ночевал в спальне. Один. И она — одна. В двухкомнатной квартире две планеты, с орбитами, которые уже не пересекаются. Гравитация закончилась.
На плите стояла кастрюля. Остывший бульон с курицей. Вчерашний. Без соли. Символ попытки спасти хоть что-то. Только кому он теперь нужен?
Она пошла в ванную — чисто механически, как зомби на автопилоте. Умылась. Посмотрела в зеркало. Оттуда на неё смотрела женщина… ну, да, сорок с хвостом. Без иллюзий, без романтики, но с чем-то новым — с пустотой. И спокойствием.
Антон зашёл на кухню спустя час. Он молчал. Она не спрашивала. И он не начинал.
— Я поговорил с ней, — наконец сказал он, наливая себе чай. — Уехала к подруге. Надеюсь, насовсем.
Света только кивнула. Без эмоций.
— Ну, спасибо, — сухо сказала она. — Через полтора года совместной жизни ты наконец включил мужскую опцию.
— Не надо, Свет. Я же…
— Что? Старался? — она подняла брови. — Ты не старался. Ты выжидал. Как в шахматах — пока соперник сам не ошибётся. Только вот я — не фигура. Я человек. И мне больно. Потому что мне плевать на её носки, но не плевать, что ты всё это время… молчал.
Антон опустил голову.
— Я просто не умею по-другому.
— А я не умею — жить с кем-то, кто не может быть рядом, когда ты нужен. Понимаешь? Это не про твою Кристину. Это про нас. Я всё ждала, что ты наконец встанешь рядом. А ты всё стоял между.
Тут раздался звонок в дверь.
Света вздрогнула. От неожиданности. От ощущения, что сейчас всё пойдёт по новой.
Антон пошёл открывать.
— Если это она — выбирай сразу, — сказала Света тихо. — Я больше не играю в эту лотерею.
Но это была не Кристина.
На пороге стояла пожилая женщина, с аккуратно заплетёнными волосами, в сером пальто и с тревожным выражением на лице. В руках — зонт и клетчатая сумка. Из тех, что продаются на рынках — для пенсионеров. Лицо было бледное, под глазами мешки, но взгляд — цепкий.
— Антоша? — спросила она. Голос дрожал. — Это я. Твоя мама.
Светлана застыла.
Антон — как будто получил током.
— Мама?.. Ты же…
— Я приехала. Из Архангельска. Долго собиралась. Хотела раньше. Но… Слышала, что у вас проблемы.
Света медленно села обратно за стол.
Антон пустил мать внутрь. Поставил чайник, как автомат. Налил ей воды, достал печенье. Не спрашивал, как добралась, зачем приехала. Только смотрел на неё с тем же испугом, с каким ребёнок смотрит на родителя, когда в комнате разбитая ваза.
— Я… — начала женщина, — …знаю, что ты не хотел со мной общаться. За то, что Кристину оставила с тобой. За то, что не была рядом. Но вы взрослые уже. И теперь вы отвечаете за свои выборы. Я приехала сказать… сказать кое-что, пока не поздно.
Светлана смотрела на неё молча. Женщина вытащила фотографию из кармана. Старую. Пожёлтевшую.
— Это вы с Кристиной. Маленькие. Помнишь, как она боялась темноты? А ты ставил ночник у её кровати.
— Мама, не надо. — Антон отвернулся.
— Надо, — твёрдо сказала она. — Потому что ты всю жизнь носишь её на руках. Как тогда. Только тогда ты был ребёнком. А теперь… теперь ты мужчина. И ты обязан понять, когда хватит.
Светлана медленно поднялась. Подошла ближе.
— Простите, — сказала она матери Антона, — но ваш сын… он так и не стал мужчиной. Потому что в его мире женщины делятся на тех, кого спасают, и тех, кто должен спасать. А я — не спасатель. Я устала.
Антон вскочил.
— Да что ты хочешь от меня? Я разорваться должен, да? Всем угодить, всё исправить, быть хорошим сыном, мужем, братом?! Я не робот!
— Я хочу, чтобы ты выбрал. Хоть раз. Не из страха. А из любви. Или хотя бы из уважения. Потому что я больше не хочу быть в этой триаде.
Мать поднялась. Её глаза были влажными.
— Света, прости его. Он добрый. Просто… он вырос там, где всех учили терпеть, а не говорить. Понимаешь?
Светлана вздохнула.
— Я тоже выросла там. Но я научилась говорить. И не терпеть, когда по тебе ходят.
Антон медленно подошёл к ней. Смотрел, как утопающий на спасательный круг.
— Я тебя люблю, — сказал он вдруг. — Но, наверное, не так, как нужно. Не так, как должно быть.
— Спасибо, что понял, — сказала Света. — Только поздно.
День прошёл как в тумане. Мама Антона уехала на такси. Он остался на лавке у подъезда. Как после кораблекрушения.
Света вышла с чемоданом. Маленьким. Не демонстративным. Просто своим.
— Куда ты? — спросил он. Тихо. Неуместно тихо.
— В гостиницу. А потом — посмотрим. Мне надо тишина. Пространство. И понимание, что меня не поставят в угол, если сестре нужен диван.
Он встал. Хотел обнять. Но не посмел.
Она ушла.
Прошло две недели. Она сняла студию. Старалась не плакать. Получалось — не всегда. Но каждое утро просыпалась с мыслью: «Это мой воздух. Мои стены. Моё одиночество. И моя свобода».
Антон звонил. Писал. Один раз даже прислал фото — своей комнаты. Пустой. С припиской: «Без Кристины. Совсем».
Света не ответила. Пока не могла.
Но однажды утром она открыла окно. Глубоко вдохнула. И впервые за долгое время — улыбнулась.
Финал.
Герои прожили боль, выбор и отказ от иллюзий. Светлана — обрела границы, цену себе и свободу. Антон — потерял, чтобы научиться понимать.
А Кристина…
Ну что ж.
Некоторым людям приходится получать уроки через чужие двери.
