Полночь. Тишина. Только машины изредка проезжали под окнами, освещая потолок квартиры бликами фар. Олеся лежала, уставившись в этот потолок, и старалась дышать ровно. Сон не шёл. Рядом, отвернувшись к стене и тихо посапывая, спал Виталик. Как он мог спать? Как мог вообще заснуть после всего, что произошло сегодня?
Олеся осторожно села на кровати. Часы показывали половину первого. Завтра на работу, а она даже не сомкнула глаз. Завтра… Нет, уже сегодня Виталик поедет забирать ключи. Должен поехать. Обязан.
— Ты не спишь? — вдруг спросил Виталик, не поворачиваясь.
— А ты как думал? — Олеся поджала губы. — После такого спят только те, у кого совесть чиста.
Виталик тяжело вздохнул и перевернулся на спину.
— Опять начинаешь?
— Я не начинала. Я продолжаю разговор, который ты трусливо оборвал, сославшись на усталость.
Виталик потёр лицо ладонями.
— Давай всё-таки завтра, а? Мне в семь вставать.
— А мне, думаешь, не в семь? — Олеся щёлкнула выключателем ночника. — Но я не смогу уснуть, пока мы не прояснили ситуацию.
Началось всё неделю назад. Они с Виталиком, наконец, выбрались на дачу. Купили её три года назад — небольшой участок с домиком в сорока километрах от города. По нынешним временам — почти даром, но требовалось много работы, чтобы привести всё в порядок. И работы этой было столько, что руки не доходили. То Олеся с проектом на работе допоздна, то Виталик с командировками. В прошлом году вообще выбрались всего дважды — весной посадить картошку, осенью выкопать. И оба раза Олеся ворчала, что незачем огород городить, если толком времени на него нет. Но Виталик был непреклонен: «У нас должен быть свой уголок. Своя земля. Будем на пенсии там жить».
Олесе тридцать четыре, Виталику тридцать шесть. До пенсии — как до Китая пешком. Но Виталик всегда смотрел далеко вперёд. Планировал. За это она его и полюбила. За основательность. Надёжность. «Каменная стена», — говорила мама Олеси про зятя. Но сейчас эта стена дала трещину.
В тот день, неделю назад, они приехали на дачу рано утром. Олеся, предвкушая тишину и свежий воздух, толкнула калитку… и замерла. По участку ходила какая-то женщина с мальчишкой лет десяти. Женщина что-то громко объясняла, показывая на яблони, мальчик уныло пинал еловую шишку.
— Это ещё кто? — прошипела Олеся.
Виталик прищурился.
— Это… э-э-э… Надежда. Двоюродная сестра моей мамы. С внуком.
— Что они делают на нашей даче?
— Ну… гуляют, видимо, — пожал плечами Виталик.
Олеся перевела взгляд на мужа. Тот как-то странно улыбался.
— Гуляют? На нашей даче? За забором? Как они вообще попали внутрь?
Виталик замялся.
— У неё есть ключи. Я дал… в прошлом году. Она просила… ну, знаешь, иногда приезжать, воздухом дышать. Всё равно мы редко бываем.
Олеся почувствовала, как внутри всё закипает.
— Ты дал ключи от нашей дачи своей двоюродной тёте и не посчитал нужным меня об этом предупредить?
— Троюродной, — машинально поправил Виталик. — И я хотел сказать, просто… как-то к слову не пришлось.
— За год?!
Они всё-таки провели на даче целый день. Вежливо поздоровались с Надеждой, которая, похоже, чувствовала себя на участке хозяйкой. Мальчишка, оказавшийся не внуком, а сыном её подруги, тут же полез в сарай и вытащил оттуда Виталикины инструменты. Надежда похвасталась, что они тут «частенько бывают», что яблони в том году «дали небывалый урожай», и что забор «со стороны леса совсем прохудился».
Олеся сжимала зубы и улыбалась. Виталик делал вид, что всё нормально. А когда стали собираться домой, вдруг подъехала ещё одна машина. Из неё выгрузились двое немолодых мужчин с рюкзаками и удочками.
— О, Виталик! А мы думали, никого нет! — радостно закричал один из них.
— Дядя Гена? — Виталик натянуто улыбнулся. — А вы тут какими судьбами?
— Так на рыбалку! — пояснил второй мужчина, которого Олеся вообще видела впервые в жизни. — Решили с ночёвкой. Надежда сказала, вы не против.
— Конечно, не против, — процедила Олеся, глядя на мужа тяжёлым взглядом.
Домой ехали молча. И дома молчали. Виталик ссылался на усталость, на работу, на головную боль — лишь бы не говорить по существу. Олеся решила взять паузу. Может, всё-таки недоразумение?
Но через пару дней позвонила свекровь.
— Олесенька, милая, — прощебетала Галина Петровна, — тут вот какое дело… Мои подруги на дачу собрались, шашлыки пожарить. А я им сказала, что у вас такой чудесный участок, и вы всё равно не ездите почти. Они могут ключик у меня взять?
— У вас есть ключ от нашей дачи? — медленно спросила Олеся.
— Ну разумеется, Виталик дал ещё когда вы только купили. На всякий случай.
— На какой, например?
— Ну мало ли, — замялась свекровь. — Вдруг вы свои потеряете. Или я приехать захочу… цветочки полить…
— А вы приезжали?
— Пару раз, — неопределённо ответила Галина Петровна. — Так что насчёт моих подруг?
— Боюсь, что нет, — отрезала Олеся. — И вообще, Галина Петровна, будьте добры, верните ключи. Виталик заедет и заберёт.
— Фу, какая ты, Олеся, — обиделась свекровь. — Жадная. А ещё говорят — москвичи гостеприимные…
Олеся хотела возразить, что она вообще из Воронежа, но не стала. Повесила трубку и села на диван, переваривая информацию.
Вечером она устроила мужу допрос с пристрастием. Виталик сперва отпирался, потом признался, что ключи есть не только у его мамы, но и у его сестры («ну а что такого?»), у друга Серёги («он же помогал нам крышу перекрывать, забыл отдать просто»), у тёти Зои («она цветы поливает и грядки пропалывает, между прочим») и даже у его бывшего одноклассника Толика («у него дом в соседней деревне, я попросил иногда присматривать»).
— Это какой-то кошмар, — Олеся схватилась за голову. — Ты раздал ключи от нашей дачи всей своей родне и половине знакомых?
— Не преувеличивай, — буркнул Виталик. — Всего пять комплектов.
— Всего?! Виталик, это частная собственность! Наша собственность! Ты хоть понимаешь, что любой из этих людей может приехать туда в любой момент, без спроса, без предупреждения?
— Так они и приезжают, — пожал плечами Виталик. — Что в этом такого? Мы всё равно там почти не бываем.
— Потому и не бываем! — воскликнула Олеся. — Потому что каждый раз, когда собираемся, ты говоришь — то Серёга там шашлыки жарит, то тётя Зоя с подругами чаи гоняет, то твоя мама… О боже, так вот почему она всегда знает, когда мы на дачу едем! Ты ей звонишь, предупреждаешь, чтобы её там не было?
Виталик промолчал. И это молчание было красноречивее любого ответа.
— Так, — Олеся встала, — с завтрашнего дня начинаешь собирать ключи. Все до единого. И от замков — тоже. У нас участок превратился в проходной двор. Я даже думать боюсь, что они там делают, когда нас нет.
— Да ничего они не делают, — поморщился Виталик. — Зря ты так. Они же не чужие люди.
— Мне — чужие, — отрезала Олеся. — И вообще, если кому-то так хочется на природу — пусть свою дачу покупают.
Виталик смотрел в сторону. Олеся вдруг поняла, что он не собирается ничего предпринимать.
— Виталик, — сказала она тихо, — это не обсуждается. Либо ты завтра же едешь и забираешь все ключи, либо…
— Либо?
— Либо я сама меняю все замки. И тебе, кстати, ключ не даю.
Это была пустая угроза, конечно. Но Виталик, кажется, всерьёз обиделся.
— Делай что хочешь, — буркнул он и ушёл на кухню.
Весь вечер они не разговаривали. А ночью Олеся не могла заснуть, прокручивая в голове этот дурацкий разговор. Почему для Виталика его родственники важнее её спокойствия? Почему он не предупредил её, что раздал ключи? Почему скрывал это три года? И главное — почему сейчас не хочет ничего исправлять?
— Не понимаю, чего ты так завелась, — пробормотал Виталик, глядя в потолок. — Подумаешь, родня иногда приезжает на дачу.
— Дело не в родне, — покачала головой Олеся. — Дело в том, что ты решил это за нас обоих, меня не спросив. И скрывал три года.
— Да не скрывал я!
— А как это называется?
Виталик снова вздохнул.
— Просто не придавал значения. Подумаешь, большое дело.
— Для меня — большое. Это вопрос доверия, Виталь.
— Да какое тут доверие, — поморщился он. — Обычная житейская ситуация.
— Хорошо, — кивнула Олеся. — А если бы я, не спрашивая тебя, отдала ключи от нашей квартиры своей маме, тёте и двум подругам? И они бы заходили сюда, когда захотят? Тоже «обычная житейская ситуация»?
Виталик промолчал. Потом тихо сказал:
— Ну, это другое…
— Чем другое? — Олеся повысила голос.
— Тише ты, соседей разбудишь, — Виталик сел на кровати. — Другое, потому что квартира — это… это дом. А дача — это так, участок земли с домиком.
— Для тебя, может, «так». А для меня — это тоже наш дом. Второй дом. Я там отдыхаю душой. Мне там спокойно. Было спокойно — до того, как я узнала, что там может в любой момент оказаться кто угодно из твоей родни!
Виталик молчал. Олеся чувствовала, что бьётся о глухую стену.
— Знаешь, что меня больше всего поражает? — сказала она. — Что ты вообще не понимаешь, в чём проблема. Для тебя это нормально — принимать такие решения за нас обоих, не советуясь со мной.
— Я знал, что ты будешь против, — неожиданно признался Виталик.
— Так какого же… — Олеся запнулась, — какого чёрта ты это сделал?!
— Потому что для меня это важно! — вдруг почти крикнул Виталик. — Потому что моя семья — это часть меня! Потому что я не могу сказать маме или сестре — нет, вы не можете приехать на нашу дачу! Потому что… потому что так было всегда. Понимаешь? У нас в семье так было всегда.
Олеся замолчала, пытаясь осмыслить услышанное.
— В каком смысле — всегда?
Виталик снова лёг, закинув руки за голову.
— В моей семье всегда всё было общее. У родителей была дача — там всегда кто-то жил летом. То мы с сестрой, то бабушка, то мамины подруги с детьми… У дяди Гены дом в деревне — мы ездили туда, когда хотели. У тёти Зои квартира в городе — все племянники жили там, когда поступали в институт. Понимаешь? Не было такого — это моё, не трогай. Была семья. И всё принадлежало всем.
— Но мы с тобой — отдельная семья, — тихо сказала Олеся. — У нас свои правила.
— Для меня семья — это не только мы с тобой, — Виталик повернулся к ней. — Это ещё и мои родители, и сестра, и племянники, и тётки с дядьками… Все. И я не могу вдруг взять и сказать им — теперь вы чужие. Теперь нельзя.
Олеся молчала. Виталик смотрел на неё, и в темноте она не могла разобрать выражение его лица.
— Вот скажи, — наконец произнесла она, — что плохого случится, если они будут спрашивать разрешения, прежде чем приехать на нашу дачу?
— Ничего, — согласился Виталик. — Но мне будет неловко каждый раз объяснять им, что теперь такие правила.
— А мне было неловко обнаружить на нашем участке посторонних людей.
— Они не посторонние.
— Для меня — посторонние, — упрямо повторила Олеся. — Некоторых я вообще в первый раз видела.
Виталик вздохнул.
— Ладно. Я всё понял. Хочешь, чтобы я собрал ключи — соберу.
— Не делай одолжение, — огрызнулась Олеся. — Делай, потому что понимаешь, почему это важно.
— Я не понимаю, — честно сказал Виталик. — Но вижу, что для тебя это действительно важно. И если тебе так будет спокойнее — я соберу ключи. И предупрежу всех, что теперь нужно спрашивать разрешения.
Олеся смотрела на мужа. Он говорил искренне. Он действительно не понимал. Для него это была какая-то блажь, каприз жены, который нужно выполнить, чтобы сохранить мир в семье. Но он не видел в этом смысла.
— Спасибо, — только и сказала она.
Виталик потянулся и поцеловал её в щёку.
— Всё, теперь можно спать?
— Можно, — кивнула Олеся.
Но заснуть она так и не смогла. Думала. Прокручивала в голове разговор. Что-то в нём было не так. Что-то Виталик не договаривал.
Утром он уехал на работу, а Олеся взяла отгул. Сказала начальнику, что плохо себя чувствует. И поехала на дачу.
Ей нужно было побыть там одной. Подумать. Понять, что делать дальше. Странное чувство не отпускало — будто она что-то упустила, что-то важное.
Олеся вырулила на шоссе и включила радио. Диджей бодро желал всем хорошего дня. За окном мелькали поля, леса, деревушки. Дачный посёлок показался через сорок минут. Олеся свернула на знакомую дорогу и вдруг заметила, что на стоянке у продуктового магазинчика стоит машина свекрови. Чёрный «Фольксваген», на заднем стекле — наклейка «Чудо-бабушка». Галина Петровна любила такие штучки.
Олеся затормозила. В машине никого не было. Значит, свекровь в магазине. Или… на их даче?
Нет, быть того не может. После вчерашнего разговора…
Олеся медленно проехала мимо магазина и свернула к своему участку. Калитка была приоткрыта. На веранде дома маячили какие-то фигуры.
Припарковавшись чуть в стороне, Олеся осторожно подошла к забору. Голоса доносились отчётливо.
— …не понимаю, в чём проблема, — говорила Галина Петровна. — Подумаешь, ключи! Землю она, что ли, с собой забрать собирается?
— Мам, ну я же объяснил, — голос Виталика. — Олеся считает, что это вопрос уважения. Частная собственность и всё такое.
— Глупости какие, — фыркнула свекровь. — Какая частная собственность между родными людьми? У нас в семье никогда такого не было!
— Я ей так и сказал, — вздохнул Виталик. — Но она… другая. У неё другие представления о семье.
— Вот именно! — подхватила Галина Петровна. — Она не понимает, что такое настоящая семья. У неё и родных-то почти нет. Мать в своём Воронеже, отец неизвестно где… Вот она и не научилась жить семьёй.
— Мам, ну хватит, — в голосе Виталика звучала усталость. — Я же просто предупредить приехал, что теперь надо будет звонить, прежде чем сюда приезжать. Ничего страшного. И ключи нужно вернуть.
— Не отдам! — вдруг заявила Галина Петровна. — Не отдам, и всё тут! Что же это такое — невестка всем командует? Сели мы ей на шею, видите ли! Мы, значит, деньги вам на эту дачу давали, мы помогали её обустраивать, мы за ней присматриваем, а теперь — извольте на порог не являться без доклада?
— Мама, — в голосе Виталика появились просительные нотки, — ну пойми ты… Она ведь тоже деньги вкладывала. И работала тут не меньше нашего.
— А я тебе вот что скажу, — Галина Петровна понизила голос, и Олесе пришлось подойти ближе к забору, — плюнь ты на всё это. Что она сделает? Замки поменяет? Пусть меняет! Ты главное виду не подавай, что я ключи не отдала. А там… там видно будет.
Пауза. Олеся замерла, боясь пошевелиться.
— Нет, мам, — наконец произнёс Виталик. — Так нельзя. Я обещал ей собрать все ключи.
— Ой, да ладно тебе! — махнула рукой Галина Петровна. — Что она, проверять будет? Скажешь — отдали, и всё. Невелика проблема.
Олеся почувствовала, как к горлу подступает комок. Значит, вот как? Сделать вид, что выполнил обещание? Соврать и забыть?
— Мам, — в голосе Виталика звучало напряжение, — дело не в ключах. Дело в том, что я обещал. Я не могу начинать нашу семейную жизнь со вранья.
— Начинать? — удивилась Галина Петровна. — Вы уже пять лет женаты!
— Тем более, — твёрдо сказал Виталик. — Если я сейчас совру — это будет… это будет предательство, понимаешь? Я не могу.
Галина Петровна что-то пробормотала, но Олеся уже не слушала. Она быстро вернулась к машине, завела мотор и уехала. Сердце колотилось как сумасшедшее. Перед глазами стояло лицо свекрови, её презрительное «она не понимает, что такое настоящая семья».
Вот, значит, как. Вот что они о ней думают. Чужая. Не своя. Не понимает семейных ценностей.
Домой Олеся вернулась к обеду. Долго сидела на кухне, крутя в руках чашку с остывшим чаем. Потом достала телефон и набрала номер.
— Мам, — сказала она, когда на том конце ответили. — Мам, тут такое дело…
Мама слушала внимательно, не перебивая. Только в конце рассказа спросила:
— И что ты теперь будешь делать?
— Не знаю, — честно призналась Олеся. — Понимаешь, дело даже не в этих дурацких ключах. Дело в том, что они меня за свою не считают. Пять лет прошло, а я для них — чужая.
— А ты? — спросила мама. — Ты их за своих считаешь?
Олеся задумалась.
— Не знаю, — снова сказала она. — Я… я стараюсь. Я езжу к ним на праздники, помогаю, когда просят… Но они… они всегда так держатся, будто я временное явление в жизни Виталика. Будто вот-вот исчезну, и всё вернётся на круги своя.
— А ты не исчезнешь? — прямо спросила мама.
— Что?
— Ты уверена, что не исчезнешь? Что вы с Виталиком — это навсегда?
Олеся молчала. Вопрос застал её врасплох.
— Я… я не знаю, мам. Кто может быть в таком уверен?
— Вот-вот, — вздохнула мама. — А ты хочешь, чтобы его родня тебя сразу своей считала. Они, может, боятся привязаться, а ты возьмёшь и уйдёшь.
— Но мы пять лет вместе!
— А сколько вы знакомы до свадьбы?
— Полгода, — нехотя призналась Олеся.
— Вот видишь. Быстро всё у вас закрутилось. Они, может, до сих пор не поняли, что к чему. Особенно свекровь. Для неё ты — всё ещё чужой человек, который забрал у неё сына. Ей нужно время.
— Пять лет мало? — горько усмехнулась Олеся.
— Для некоторых — мало, — кивнула мама, хотя Олеся не могла её видеть. — Люди разные, Лесь. Кто-то сразу открывается, а кто-то долго присматривается. Ты вот тоже не спешишь их своими называть.
— Я стараюсь, — упрямо повторила Олеся.
— Стараешься — не значит получается, — мягко возразила мама. — Ты их боишься немножко. Я же вижу. Ты с ними всегда напряжённая, настороженная. Всё ждёшь подвоха. Вот и дождалась.
Олеся молчала. Мама была права. Она действительно держалась с роднёй Виталика настороженно. Ей казалось, что они её оценивают, сравнивают с кем-то… И вот теперь выяснилось, что так оно и есть.
— Что же мне делать, мам? — беспомощно спросила Олеся.
— С ключами или вообще? — уточнила мама.
— Вообще.
— Вообще… — мама задумалась. — Вообще, тебе нужно решить для себя, готова ли ты стать частью их семьи. Со всеми их тараканами, привычками и традициями. Или ты хочешь, чтобы Виталик стал частью твоей. Чтобы он отрезал все лишние связи. Третьего не дано, Лесь. Либо принимаешь их всех скопом, со всеми дурацкими привычками, либо воюешь. А война — она ведь никогда не кончается победой. Только перемирием. И то временным.
Олеся сидела, уставившись в окно. Мамины слова били точно в цель.
— Спасибо, мам, — сказала она. — Мне нужно подумать.
— Думай, — согласилась мама. — Только помни, что брак — это не только любовь. Это ещё и компромисс. Всегда.
Олеся положила трубку и встала. Голова была тяжёлой. Пожалуй, впервые за всё время она всерьёз задумалась — а правильно ли она поступила, выйдя замуж за Виталика? Что, если они действительно слишком разные? Что, если разница в воспитании, в представлении о семье, о личных границах — непреодолима?
Ей вспомнились давние ссоры — по таким же, вроде бы, пустяковым поводам. Как Виталик, не спросив, отдал её любимое кресло своей сестре, «потому что у неё ребёнок родился, ей нужнее». Как привёл домой приятеля, которому негде было переночевать, и тот жил у них неделю. Как отдал её ноутбук племяннику, «чтобы тот подготовился к экзаменам», и ноутбук вернулся с разбитым экраном. Всё это были звенья одной цепи. Для Виталика не существовало понятия «чужое», если речь шла о его родне.
Звук поворачивающегося в замке ключа вывел Олесю из задумчивости. Виталик вернулся с работы раньше обычного.
— Привет, — сказал он, разуваясь в прихожей. — А ты чего дома?
— Взяла отгул, — Олеся смотрела на мужа, пытаясь понять, что чувствует. Любовь? Раздражение? Усталость?
— Плохо себя чувствуешь? — Виталик подошёл и потрогал её лоб.
— Нормально, — она отстранилась. — Просто… нужно было подумать.
Виталик кивнул и прошёл на кухню.
— Есть что поесть? На работе не успел.
— В холодильнике вчерашний суп, — сказала Олеся, следуя за ним. — Разогрей в микроволновке.
Виталик открыл холодильник, достал кастрюлю, поставил на плиту.
— Я сегодня заезжал к маме, — сказал он, не глядя на Олесю. — Забрал ключи.
— Знаю, — кивнула она. — Я тоже там была.
Виталик замер. Медленно повернулся.
— В смысле?
— В прямом. Я приехала на дачу и слышала ваш разговор с матерью.
Виталик побледнел.
— И… много слышала? — осторожно спросил он.
— Достаточно, — Олеся скрестила руки на груди. — Я, оказывается, не понимаю, что такое настоящая семья. У меня, оказывается, и родных-то почти нет. Поэтому я такая… неправильная. Не цените вы меня, Виталий Сергеевич. Не за родню свою.
Виталик опустил голову.
— Мама не то имела в виду…
— Нет, именно то, — отрезала Олеся. — Не выкручивайся. Она абсолютно чётко дала понять, что я для вас — чужая. И всегда буду чужой.
— Не всегда, — попытался возразить Виталик. — Просто нужно время…
— Пять лет! — Олеся повысила голос. — Пять лет мы женаты! Сколько ещё нужно времени, чтобы твоя мать перестала считать меня временным явлением в твоей жизни?
Виталик молчал, опустив голову. Потом тихо сказал:
— Я забрал ключи. И объяснил всем, что теперь нужно спрашивать разрешения.
— И что они сказали?
Он пожал плечами.
— Ничего особенного. Обиделись немного. Но поняли.
— Поняли, — кивнула Олеся. — А ты? Ты сам-то понял?
— Что именно?
— Почему для меня это важно.
Виталик поднял глаза.
— Мне кажется, да. Это вопрос уважения. Я должен был тебя спросить, прежде чем раздавать ключи.
— Да, — кивнула Олеся. — Должен был. Как и во многих других случаях. Как с моим креслом, которое ты отдал сестре. Как с моим ноутбуком, который твой племянник разбил. Как с твоим приятелем, который жил у нас неделю. Ты никогда не спрашиваешь, Виталь. Ты просто ставишь меня перед фактом. Потому что… потому что я для тебя не настоящая семья. Я для тебя — приложение. Довесок. А настоящая семья — это твоя мать, сестра, тётки, дядьки и все остальные.
— Неправда, — Виталик шагнул к ней. — Ты моя жена. Ты — самый близкий мне человек.
— Ты так говоришь, — Олеся отступила на шаг, — но поступаешь иначе. Каждый раз, когда нужно выбирать между моими интересами и интересами твоей родни, ты выбираешь их. Каждый раз, Виталь.
— Это неправда, — повторил он, но уже не так уверенно.
— Нет, правда, — твёрдо сказала Олеся. — И я устала с этим бороться. Устала делать вид, что меня это не задевает. Устала притворяться, что мы — одна семья, когда на самом деле ты живёшь на два дома. Я здесь, а твоё сердце — там, с ними.
— Ты преувеличиваешь, — Виталик развёл руками. — Это же просто… просто привычка. Я вырос в семье, где все друг другу помогают, где всё общее… Я не могу в одночасье это изменить.
— Я и не прошу менять в одночасье, — Олеся покачала головой. — Я пять лет жду, когда ты сам поймёшь. Когда сам увидишь, что я — твоя семья. Что мои интересы, мои желания, мои потребности — важны. Но ты не видишь. И, кажется, не увидишь никогда.
Виталик смотрел на неё с тревогой.
— Ты о чём сейчас? — осторожно спросил он.
Олеся глубоко вздохнула.
— О том, что я больше так не могу. Мне нужно время, Виталь. Время подумать. Понять, готова ли я и дальше быть на вторых ролях в твоей жизни. Или мне нужно что-то другое.
— Ты меня бросаешь? — в его голосе звучал неподдельный страх.
— Нет, — покачала головой Олеся. — Пока — нет. Я просто хочу пожить отдельно. Подумать. Решить, что делать дальше.
— Но… но куда ты пойдёшь?
— К Ленке, — сказала Олеся. — Она сейчас одна живёт, после развода. Я с ней уже договорилась.
Виталик ошеломлённо смотрел на жену.
— Когда ты успела?
— Сегодня, — Олеся отвернулась и стала собирать сумку. — Я сегодня многое успела. Подумать. Понять кое-что. Принять решение.
— Подожди, — Виталик схватил её за руку. — Давай поговорим. Давай всё обсудим. Я понимаю, ты расстроена из-за этих ключей, но…
— Не из-за ключей, — устало повторила Олеся. — Из-за того, что за пять лет брака ты так и не научился уважать мои границы. Мои желания. Меня саму, в конце концов.
— Я тебя уважаю! — воскликнул Виталик. — Я тебя люблю!
— Может быть, — Олеся застегнула сумку. — Но твоя любовь… она какая-то странная, Виталь. В ней нет места для моих интересов. Только для твоих. И для интересов твоей родни.
— Что я должен сделать? — в голосе Виталика звучало отчаяние. — Что мне сделать, чтобы ты осталась?
Олеся посмотрела на мужа. В его глазах стояли слёзы. Он действительно боялся её потерять. Но понимал ли он, почему она уходит?
— Ничего, — тихо сказала она. — Ты ничего не должен делать. Просто… просто подумай. Подумай о том, что для тебя важнее — сохранить привычный уклад жизни или сохранить наш брак. Если второе — тебе придётся многое изменить. В себе. В своих привычках. В своём отношении ко мне и к своей родне. Если ты готов на эти изменения — я вернусь. Если нет…
Она не договорила, подхватила сумку и направилась к выходу.
— Подожди, — Виталик снова схватил её за руку. — А как же… как же наша дача? Ты же так хотела, чтобы я собрал ключи…
Олеся усмехнулась.
— Знаешь, мне теперь всё равно. Можешь снова их раздать. Можешь вообще отдать дачу своей маме — ей явно нужнее. А мне нужен муж. Настоящий. Который будет со мной, а не где-то между мной и своей мамой.
Она осторожно высвободила руку и вышла из квартиры.
Виталик стоял в прихожей, глядя на закрывшуюся дверь. В голове звучали слова Олеси: «Подумай о том, что для тебя важнее — сохранить привычный уклад жизни или сохранить наш брак».
А ведь и правда — что важнее?
Он вдруг понял, что не знает ответа. И это пугало больше всего.
