Мария стояла у плиты, перемешивая гречку в кастрюле и слушая, как в коридоре скрипнула входная дверь. Значит, пришли. Свекровь опять будет в своих любимых сапогах на шпильке, которые будто специально скрипят, как испорченные тормоза в маршрутке. И запах духов, резкий, стойкий — как её мнение.
— Привет, Маша, — прозвучал голос Руслана. — Мы тут с мамой заехали, не возражаешь?
Как мило. Конечно не возражаю. Я ж не человек, а декорация с функцией готовки.
— Конечно, заходите, — спокойно ответила она, вытирая руки о фартук. — Ужин почти готов.
Тамара Михайловна прошла, как хозяйка, критически оглядывая квартиру. Мария чувствовала её взгляд на обоях, на плите, на своей спине.
— Холодно у вас. Неужели до сих пор на газе? Я ж Руслану говорила — поставь нормальный котёл, а он всё тянет. Видимо, невестка экономит.
Мария отвернулась к раковине. Посчитала про себя до пяти. Потом ещё до десяти.
— У нас всё устраивает, — отозвалась она.
— Да не устраивает! — неожиданно хлопнул по столу Руслан. — Ты каждую зиму мёрзнешь, кашляешь. Мама дело говорит.
Вот оно. Сценка «Две против одной», акт первый.
— Всё-таки эта квартира — не лучший вариант для молодой семьи, — с мягким нажимом продолжила Тамара Михайловна, снимая плащ. — А если подумать глобально… Можно же её продать. Вложить деньги. Поднять дело. Для семьи, не для чужих.
— Ага. А где жить? На вокзале с чемоданами? — голос Марии дрогнул, но она быстро взяла себя в руки.
Руслан опустил глаза, будто пытался сосчитать, сколько плиток на полу.
— Мам, не сейчас, — пробормотал он. — Мы ж договаривались…
— Вот именно, — отрезала Мария. — Мы договаривались, что моя квартира — это моя. Родители её мне подарили. Подарок, знаете такое слово?
— Но ты же не живёшь одна, — вмешалась свекровь, потирая руки. — У вас семья. Семья — это когда всё общее. Или ты считаешь, что мой сын — временный квартирант?
— Я считаю, что неплохо бы было жить в доме, где твою голову не обсуждают между первым и вторым блюдом, — не выдержала Мария. — И да, когда в моём доме начинается распределение моей собственности без меня — это как минимум странно.
Руслан поморщился.
— Маша, ну ты опять начинаешь… Давай без этих эмоций. Мы просто обсуждаем возможность. Всего лишь.
— Возможность чего? — её голос стал колючим. — Того, что я отдам свою единственную крышу над головой, чтобы вы открыли магазин нижнего белья в Новокосине?
Тамара Михайловна улыбнулась. Губы, покрытые тёмной помадой, разошлись медленно.
— Не магазин. Студия авторского дизайна. И я не для себя, а для семьи. Чтобы сыну было куда расти. Или ты хочешь, чтобы он так и ходил с этими своими шабашками электрика по чужим квартирам?
Мария посмотрела на Руслана. Он молчал. Привычно.
— Знаешь, — сказала она уже тише, — мои родители эту квартиру десять лет выплачивали. На всём экономили. И если ты думаешь, что я просто возьму и скажу: «да, конечно, продавайте, делайте студию, шейте стринги» — то ты меня вообще не знаешь.
Свекровь замерла, как будто услышала мат, хотя его не было.
Руслан поднял глаза.
— Маш, давай спокойно. Просто… Просто подумай. Это может быть началом чего-то большого.
— Да, — кивнула Мария. — Только конца у этого начала — тоже может быть большой.
Она разлила ужин по тарелкам. Поставила перед каждым аккуратно. Села.
Молчание повисло над столом, как туча. Только ложки звякали о керамику.
Через несколько минут Тамара Михайловна аккуратно, с видом невинной жертвы, сказала:
— Просто подумай, девочка. Ты ведь умная. Надо уметь жертвовать, когда речь о семье. Тем более, если у тебя ещё будут дети…
Мария почувствовала, как под кожей зашевелился холод.
— А пока детей нет — можно мной расплачиваться, да? Удобно. Дешево и сердито.
Руслан бросил салфетку на стол и встал.
— Ну всё. Опять ты начинаешь. Я устал. Дома поговорим.
Мария проводила его взглядом. Потом перевела глаза на свекровь. Та, как ни в чём не бывало, ковырялась в гречке.
— Вы не устали разбрасываться чужой жизнью, Тамара Михайловна?
— Я просто предлагаю. Как мать. Как женщина, которая хочет помочь. Но, конечно, если вы с Русланом предпочитаете всю жизнь сидеть в этих стенах с облупленными батареями — кто я такая, чтобы мешать.
Мария встала.
— Вы гостья. Но это мой дом. И в следующий раз — без предупреждения, пожалуйста, не приходите. Я не ресторан, и не нотариус, чтобы вы тут планы свои строили.
— Ах вот как? — глаза свекрови сузились. — Знаешь, девочка, твоя гордость тебе самой боком выйдет. Никому не нужна такая… независимая. Не сегодня, так завтра — поймёшь.
— Лучше сегодня пойму, чем всю жизнь потом жалеть, что не выгнала из своей квартиры наглость в чулках.
Они замолчали. Ужин не доели. На следующий день Руслан ночевал у матери.
И с этого всё только начиналось.
Мария проснулась от холода — Руслан опять не закрыл окно на кухне. Или это был сквозняк? Она свернулась под одеялом, не спеша вставать. Постель была пуста. Он так и не пришёл ночью.
А может, и не собирался.
Телефон на тумбочке мигал непрочитанным сообщением. «Надо поговорить. Сегодня. У мамы.» — коротко, без «привет», без «как спала».
Она встала, сделала кофе, но не смогла выпить — всё клокотало внутри, как тот чайник, что так и не успела выключить неделю назад, когда впервые поняла: дело пахнет чем-то хуже, чем деньгами.
Это пахло предательством. Таким знакомым, родным, почти уютным — потому что своим.
Тамара Михайловна встретила её в серой спортивной кофте, в тапках и с блестящей папкой в руках.
— Проходи. Мы с Русланом уже всё набросали — бизнес-план, подсчёты, рентабельность, всё как надо. Просто хотим, чтобы ты посмотрела. Без эмоций.
Мария прошла в зал. Там уже сидел Руслан, немного съежившийся, будто знал: сейчас полетит. Но надеялся, что не в него.
— Слушаю, — сухо сказала она, присаживаясь на самый краешек дивана.
— Мы нашли помещение на Автозаводской, — начала свекровь бодро, как будто речь шла о семейной поездке в Турцию. — У метро, с большими окнами. Там можно сделать студию-ателье. Мы же с тобой обе знаем, что я — не пальцем деланная. Я всегда вела дела. Даже когда у меня мужа забрали в банк, я сама всё вытянула.
Забрали? Он сам туда пошёл работать. И ушёл, кстати, сам же. С премией и новым телефоном.
— Тамара Михайловна, давайте к сути.
— Суть в том, что на запуск нужно два миллиона. И ты можешь дать половину. Если продать твою квартиру — даже с учётом налога, нам хватит с лихвой. А вы с Русланом можете переехать ко мне. У меня две комнаты. Молодые — не старики, вам места хватит.
Мария смотрела на них, как на участников плохо срежиссированного розыгрыша.
— Переехать. Ко… вам?
Руслан кашлянул:
— Временно. Маша, ну ты не злись. Мы просто подумали — так будет правильно. Всё равно мы потом сможем купить что-то получше. Вместе.
— Купите что-то получше? А я в это время где буду? На складе белья работать кассиршей?
— Почему кассиршей? — Тамара Михайловна издала смешок. — Ты могла бы вести учёт, общаться с поставщиками. Всё-таки экономический факультет у тебя, а не педагогика.
— Ага, экономический. И как раз там нас учили: не влезай в семейный бизнес, если в этой семье тебя считают куском инвестиций.
Руслан снова кашлянул. Потом, собравшись, поднял голос:
— Маша, ну почему ты сразу в штыки? Это наш шанс. У мамы есть опыт. Я тоже хочу чего-то большего. Я устал быть электриком по вызову. Сегодня трубы, завтра обои — это не жизнь. У нас может быть дело, настоящее. Мы можем расти.
— На обломках моей жизни, да?
— Да не обломки это, — взвизгнула Тамара. — Это просто кирпичик. Один из. Ты слишком к ней привязалась. Это… сентиментально. А сейчас не время для чувств.
Мария встала. Она чувствовала, как дрожат колени, но лицо её оставалось спокойным — пугающе спокойным.
— У вас бизнес-план — а у меня история. Каждая плитка в той ванной — это мой отец таскал сам. Мама в ипотеку лезла, чтобы хоть окна пластиковые поставить. А вы хотите… стереть всё это. Обнулить. Ради “студии”, где вы сшивать собираетесь кружевные трусы? Это не бизнес. Это похороны уважения. Моего — к вам. И, Руслан, к тебе — тоже.
Он встал. Впервые. Но не подошёл. Он только смотрел, как будто хотел удержать взглядом.
— Мария… я не знал, что ты так воспримешь…
— Ты знал. Ты просто надеялся, что я проглочу. Как всегда.
Тамара поднялась тоже.
— Не надо драм. Всё решается. Я думала, ты взрослая. А ты…
— А я, знаете, взрослая настолько, что понимаю: семью строят не на жертвах одного ради прихотей другого. А вы, похоже, это перепутали с шоу “На ножах”.
Тишина. Только старые часы на стене отбили десять. Хотя было всего полпятого.
Мария надела пальто. У двери повернулась.
— Не надо мне писать. Не надо звонить. Я подумаю. Но не для вас. А для себя.
— Это шантаж? — фыркнула Тамара.
— Это — граница. Хоть раз в жизни — моя.
И хлопнула дверь.
Прошла неделя.
Тихая, вязкая, как холодец в холодильнике, неделя молчания, невысказанных обид и затяжных мыслей в потолок.
Руслан писал — коротко, неумело:
«Ты дома?»
«Ты злишься?»
«Ты ведь знаешь, я не хотел…»
Мария не отвечала. Она не злилась — она обмерзла.
Злость жгёт, а у неё всё внутри будто укутано мокрой ватой. Ни боли, ни желания прощать. Только пустота и точка. Как в конце предложения, которое больше не перепишешь.
Утром в воскресенье в дверь позвонили.
Она уже было хотела не открывать — ну кому может понадобиться ломиться в дверь на рассвете, если ты не курьер или не «с проверкой счётчиков»?
Открыла.
На пороге стояла она. Вся в чёрном. Губы — ярко-красные, взгляд — как у нотариуса перед чтением завещания.
— Можно? — спросила Тамара Михайловна, как будто они виделись вчера и обсуждали сорт помидоров на балконе.
Мария молча отошла в сторону. Не потому, что хотела пустить. Потому что знала: если не впустить — эта стоять будет. Или, чего доброго, вызовет МЧС.
— Я ненадолго, — сказала свекровь, проходя, как в собственную. Осмотрелась. Поджала губы. — Всё ещё с теми же шторами. Уютно. По-своему.
Мария опёрлась о дверной косяк.
— Говорите, раз пришли. Только быстро. У меня запеканка в духовке. Из уважения к себе.
Тамара опустилась на диван. Достала сигарету. Потом вспомнила — «здесь не курят» — и убрала обратно.
— Я, знаешь ли, пришла с повинной. Ты была права. Не сразу поняла, но… мне Руслан вчера сказал, что ты подаёшь на развод.
— Подаю. Не от балды. А потому что жить с предателями — это мазохизм.
— Руслан — не предатель. Он просто… трус. Как его отец. Всю жизнь — между двух женщин. Сначала я и его бабка, теперь вот ты. Он и ждал, чтобы кто-то решал за него. А тут — пришлось самому.
Мария чуть прищурилась.
— Это вы сейчас к чему? Жалость хотите вызвать? Или мы тут новый сериал снимаем — “Свекровь на исповеди”?
Тамара сглотнула. Голос стал ниже, тише:
— Я закрыла бизнес. Не успев открыть. Мы попали. Помещение оказалось в аресте, риелтор сбежал. Деньги — впустую. И знаешь… в этом всём я вдруг поняла, что самое глупое, что я сделала — не то, что вложилась. А то, что думала: твоя квартира — это решение. А оказалось — разрушение.
Мария долго молчала. Потом подошла к окну.
— Поздно. Уважение не возвращают, как платье в “Заре”. Оно либо сидит, либо нет. У вас — не сидит.
— Он плачет. Руслан. Он реально спит у меня на кухне. Спиной к стенке. Будто ждёт, что ты придёшь и скажешь: “Ладно, проехали”.
— А я не приду. Я не “проехала”. Меня снесло. В щепки. Спасибо, что сообщили. Успехов.
Тамара встала. Подошла ближе.
— Послушай. Я не прошу простить. Я не прошу забыть. Я прошу — не ломай его окончательно. Он — слабый. А ты — сильная. И иногда… сильные должны быть великодушными.
Мария посмотрела ей прямо в глаза.
— Вы так говорите, будто мне медаль за великодушие дадут. А мне — квартиру отдавать, мать свою успокаивать, себя клеить по кускам… Вы когда-нибудь спрашивали, каково это — быть сильной, когда никто, вообще никто, не подстрахует?
Тамара отвела взгляд.
— Прости. Я — не умею быть мягкой.
— А я — не обязана быть резиновой. До свидания.
Она проводила её взглядом до двери. Проводила — и почувствовала, как будто воздух стал легче.
Как будто чёрная плёнка, покрывавшая стены, слезла сама.
Через неделю пришёл Руслан.
Без предупреждения. С красными глазами.
В руках — коробка. Письмо. И кольцо. То самое, обручальное.
— Ты права. Я не готов был выбирать. Я всё время думал: и ты, и мама — семья. А оказалось, что семья — это не “и”, а “либо”.
Он протянул коробку.
— Я ухожу. Подписал бумаги. Там все документы. Это твоё. Всё твоё. Я — ухожу сам. Без условий. Без “подумай”. Просто… хочу, чтобы ты знала: ты была права. С самого начала.
Она не взяла коробку.
Просто посмотрела.
— И что ты теперь? Хочешь, чтоб я тебя пожалела? Чтоб всё вернулось?
— Нет. Я хочу, чтобы ты была свободна. Без вины. Без грузов. Просто… свободна.
Он ушёл.
И на этот раз — не хлопнул дверью.
Эпилог
Мария сидела на подоконнике, босая, с кружкой кофе. За окном — дождь.
Она улыбнулась. Не широко — едва-едва.
В квартире было тихо. Ни претензий. Ни давящих слов. Ни «а мама сказала».
— Всё. Хватит. Я пожила для них. Теперь — для себя.
Квартира осталась с ней.
И вместе с ней осталась — та самая тишина.
Сильная. Надёжная. Настоящая.
Тишина женщины, которая впервые выбрала себя.
