Лена стояла у окна, прижимая к груди чашку с остывшим чаем. На полу играли солнечные пятна, а в груди — будто камень. Телефон дрогнул, завибрировал на столе. Лена обернулась, посмотрела на экран: «Вера».
— У нас беда… — голос у сестры дрожал. — Пожар был. Крыша вспыхнула, тушили час, всё залили. Вода по стенам текла. Дети мёрзнут. Мы теперь… даже не знаем куда.
Лена не сразу ответила. Перевела взгляд на Игоря — он сидел у стола, листал ленту новостей на телефоне.
— Приезжайте. Конечно. Хоть сейчас.
На следующее утро во двор медленно вкатилась старая машина с открытым багажником. Лобовое стекло сверкало от солнца. Игорь копался у сарая — что-то чинил в водостоке, когда услышал стук дверцы.
Вера выбралась первой, за ней — Антон, двое детей, и сумки, сумки, сумки.
— Ну вот и мы, — бодро сказала Вера, придерживая дверцу. — Ты нас спасла, Лен.
Игорь вытер руки о шорты, подошёл ближе, протянул Антону руку:
— Заходите, располагайтесь.
Дети уже бежали по дорожке, задевая лопатками гортензии. Лена молча открыла дверь.
В гостиной было тесно. Соня стояла, облокотившись на край своего стола.
— Мам… — она почти не дышала. — А где я теперь буду спать?
— В зале, солнышко, — тихо ответила Лена. Погладила её по голове. — Временно. Потерпим.
К вечеру Вера уже переоделась в халат, расставила по кухне пакеты, начала варить суп. Антон ходил по дому с руками за спиной.
— У вас тут замок заедает. И проводка старая. Надо всё переделывать.
Лена не ответила. Пошла искать веник — с порога уже шли грязные следы.
На второй день Лена заметила, что сковородки нет. Та, бабушкина, тяжёлая, чугунная. Нашла её в мусорном ведре.
— Она вся воняла, — сказала Вера, щёлкая семечками. — Я тебе в интернете сейчас гляну нормальный набор.
Лена молча поставила крышку на ведро и пошла в ванную — там был мокрый пол, к которому прилипли носки.
Настя и Петя играли в мяч прямо в коридоре. Настя задела вазу, она упала, разлетелась. Петя ковырялся у розетки, что-то туда совал.
— Это что за цирк?! — крикнула Лена.
— Не ори, — ответила Вера, доставая тарелку из микроволновки. — Ты же знаешь — у меня дети подвижные.
Прошёл месяц. Потом второй. Лена просыпалась рано — каша, стирка, чистка овощей, протирание полов. Дети с утра бегали по участку, кричали, таскали игрушки из дома в сад и обратно. На кухне — постоянная гора посуды, песок в прихожей, липкие чашки на подоконнике.
Вечером Лена заходила в дом и видела одно и то же: Антон лежит на диване, не отрываясь от телефона. Вера ходит по кухне с трубкой у уха, смеётся, расставляет банки.
— Пока не время, — бросала она между делом. — Мы и бригаду не можем найти, и цены сейчас бешеные. Да и с детьми таскаться туда-сюда — ну не вариант.
Игорь всё чаще задерживался в гараже. Приходил поздно, курил во дворе. Молча. Не спорил. Просто отстранился.
Лена смотрела на тетрадку, где раньше записывала траты: утепление крыши, новый бойлер. Сейчас там были цены на еду, лекарства, пластилин и шланг для полива. Всё важное — исчезло.
Однажды вечером она поставила чайник и села на табурет.
— Вера, — сказала устало. — А вы с Антоном… когда планируете?
— А что? — отозвалась Вера, не оборачиваясь. — Мы что, уже надоели? Избавиться хочешь? Ты же сама нас позвала.
Лена не ответила тогда. Просто вытерла крошки со стола и вышла из кухни.
В доме повисла вязкая, глухая тишина. Игорь уехал к другу, сказал: «Надо выдохнуть». Лена стояла у плиты, перемешивая кашу, когда из зала донёсся визг — Настя гонялась за Петей с шариком. Телефон на кухне играл музыку, Вера громко смеялась.
Лена вышла на крыльцо и опустилась на ведро у забора. Перед глазами — грядки, трава, клумба со сломанными цветами. Она сидела долго, не шевелясь, пока за спиной не хлопнула дверь.
Вера выглянула, натягивая халат:
— Лен, ну чего ты всё ходишь как тень? У нас сегодня развлекательный день. Пусть хоть дети повеселятся. А то хмурые все, как на похоронах.
К вечеру в доме было не пройти. Шарики валялись в прихожей, на полу — крошки, в раковине — гора посуды. Антон храпел у телевизора. Настя бегала с пультом, Петя прыгал на кресле. Вера сидела на кухне, болтала по телефону, закатывая глаза:
— Да не, ну что ты, я тут как на курорте. Холодильник полный, дворик, воздух — просто кайф…
Лена молча убрала миски, подмела угол. На ковре осталась пятнистая тень от пролитого компота.
В воскресенье утром она попыталась привести в порядок уголок Сони. Раздвинула кровать, сложила игрушки, вытерла подоконник. Через час Настя снова раскидала фломастеры, разрисовала стол маркером. Петя выкинул пенал в туалет. Соня сидела в коридоре, спиной к стене, сжала колени к груди.
— Мам, — прошептала она, не глядя, — я хочу домой. Настоящий. Где тихо.
Лена подошла, присела рядом. Не стала говорить, что они и есть дома. Только крепко обняла.
Позже она услышала голос Веры. Та стояла в кладовке, доставала банки с огурцами и, смеясь, говорила в трубку:
— Да тут у Лены запасов на роту. Всё в дом идёт! Я как раз баночки отберу, чтоб не возить потом.
Вечером Вера сама подошла, усевшись за стол с чашкой чая:
— Лен, ну ты и угрюмая стала. Расслабься. Мы же не чужие. Или ты и правда хочешь, чтобы мы уехали?
Лена вытерла руки о фартук, встала:
— Я долго терпела. Но терпение лопнуло.
Говорила медленно, по-деловому, будто на совещании:
— С меня хватит. Пакеты свои собирайте и на выход, обсуждать здесь больше нечего.
Завтра вас здесь не должно быть. Ни игрушек, ни тапочек, ни обид.
Вера сначала замерла, потом резко встала:
— Ты серьёзно? После всего? У нас крыша сгорела, мать тебе не простит!
— Пусть приедет и скажет мне в лицо. Я больше не буду никому объяснять, почему должна терпеть в собственном доме.
На утро начались сборы. Молча. Вера бросала вещи в пакеты, хлопала дверцами. Антон ругался сквозь зубы, Настя демонстративно пинала по полу игрушку. Петя плакал, не мог найти машинку. Ни «спасибо», ни «до свидания». Лена стояла у двери, не вмешивалась. Всё происходило с таким напряжением, что слов уже не требовалось. Это был конец. Окончательный. Пустой, мрачный отъезд, после которого ничего не склеишь.
К обеду во двор въехала машина. Из неё вышла мать — стремительно, не закрыв дверь. В руках — сумка, на лице — злость.
— Значит, выгнала? — начала с порога. — Мне Антон позвонил. Вы их на улицу, да? Даже детям собраться спокойно не дали. Родная сестра, а ты как чужая. Каменное у тебя сердце. Всё как у отца.
Лена выпрямилась:
— Мама, не кричи при Соне. Хочешь ругаться — пойдём в огород.
— Мне с тобой не о чём разговаривать, — бросила мать и пошла обратно к машине.
К вечеру в доме стало непривычно тихо. Лена подмела коридор, закрыла окно на кухне, наложила в миску коту. Потом просто села за стол.
Вошёл Игорь. Он молча поставил на стол яблоки, достал хлеб, заварил чай. Сел рядом.
Они не говорили. Только пили чай. Воздух был чистый, как после грозы.
Соня рисовала в комнате. На полке снова стояла бабушкина сковородка. В прихожей пахло полиролью. Всё было на своих местах.
Утро было тихим. Лена проснулась до звонка будильника — просто открыла глаза и долго смотрела в потолок. Где-то капала вода с крыши — остатки ночного дождя. Соня дышала ровно, обняв подушку.
На кухне Лена поставила чайник, нарезала хлеб, достала яйца. Всё было так, как она любила: ритм, порядок, ясность. Игорь вошёл на кухню в футболке и носках, остановился у двери.
— Что-то купить? — спросил он, наливая чай.
— Нет. Всё есть.
Он кивнул. Посидел немного.
— Ты знаешь… Я сначала думал — ну, она же сестра. Потом смотрел, как ты каждый день… И понял. Мы, наверное, все к тебе сели на шею. Прости.
Лена убрала со стола, промолчала. Потом всё-таки повернулась к нему:
— Я не против помочь. Но я не обязана сгорать.
День прошёл спокойно. Соня рисовала, вырезала из картона рамки. Лена перебирала постельное, стирала коврики. Игорь возился с забором, тихо напевая себе под нос.
Вечером зазвонил телефон. На экране — «Мама». Лена положила его на стол. Он мигал, вибрировал. Потом замолчал. Через пару минут снова. Она выключила звук и поставила чайник.
Соня пришла босиком по полу, в руках — рисунок.
— Смотри, это ты. А вот это я. Мы тут вдвоём, и дом за нами. Тот, который настоящий.
Лена посмотрела на себя, нарисованную с длинными волосами и большой ладонью, накрывающей плечо Сони.
— Красиво. И правильно.
На следующий день на улице Лена увидела Веру. Та стояла у магазина, с кем-то говорила по телефону, жестикулировала. Увидела Лену — отвернулась. Не поздоровалась.
Лена прошла мимо. Спокойно. Без желания объяснять, извиняться или оправдываться. Всё уже было сказано. Всё, что нужно, осталось в доме — в тишине, в порядке, в Сониных рисунках.
Вечером они пекли пирог с яблоками. Соня стояла на табурете, посыпала тесто сахаром. Игорь резал яблоки. Лена вытерла руки и достала старую, помятую, но любимую форму.
— Бабушкину будем ставить?
— Обязательно, — кивнула Лена.
Когда пирог стоял в духовке, они сидели втроём на кухне. Открытое окно, сумерки, тонкий запах корицы.
— Мама, — сказала Соня, — а можно мы в эти выходные просто останемся дома?
— Конечно. Мы теперь всегда дома.
На подоконнике светились огоньки гирлянды, старой, новогодней. Лена не стала убирать. Пусть висит. Так даже теплее.
Ни мать, ни Вера больше не писали. Не звонили. Игорь один раз сказал, что, может, всё ещё наладится, но Лена промолчала. В душе было неприятно — будто тонкая игла застряла где-то внутри и напоминала о себе в самый неподходящий момент, не рана — но и не забыть. Потеря ощущалась по-настоящему, как что-то сдвинутое, вырванное. И неизвестно было — навсегда ли.
Но дома было тихо. Чисто. Сладко пахло яблоками. И этого сейчас — хватало.
