— Ты опять поздно, — голос Алисы донёсся из тёмного коридора, прежде чем Марина успела закрыть дверь.
Марина поставила сумку у стены, стянула с ног ботинки. С кухни тянуло жареным луком — видимо, грела ужин. Алиса — дочь Валерия от первого брака — стояла у холодильника в футболке и домашних штанах, с телефоном в руке. Даже не повернулась.
— Добрый вечер, — сказала Марина, стараясь звучать ровно.
Алиса фыркнула. — Ага. Ещё бы «приятного аппетита» пожелала.
Марина промолчала. Прошла в комнату, по пути на ходу стянув кардиган. Плечи гудели от напряжения — в клинике снова лёг сервер, пришлось вручную поднимать записи на завтра. Ванная была занята, из-за двери доносился плеск и голосовая из телефона: «Она мне прямым текстом сказала: ты — обуза». Марина затаилась. Голос Алисы.
Утром на кухне Валерий мыл кружку. Его лицо было закрытым, как будто он что-то решил, но не говорил.
— А ты могла бы с Алисой немного мягче? — спросил, не оборачиваясь.
Марина поставила чайник. — В каком смысле?
— Ты… слишком напряжённая рядом с ней. Она чувствует, что ты её не принимаешь.
Марина оперлась на спинку стула. — Я с ней как с миной хожу. Ты видел, как она разговаривает?
Валерий пожал плечами. — Ну, бывает. Ей тяжело. Мать ушла в лучший мир, теперь ты…
— Я — не мать. Я — просто человек, который приходит с работы и хочет тишины. А не ехидных шуточек и перекрученных слов.
Он молча допил чай и ушёл.
В выходной, когда Марина резала овощи на оливье, Валерий вошёл на кухню с телефоном в руке.
— Она сказала, ты назвала её ничтожеством. И вспомнила мать. Это правда?
Марина замерла с ножом над морковкой.
— Ты сам в это веришь?
— Она плакала. Я не знаю, что думать. Ты порой бываешь… резкой.
— Может, ты поговоришь и со мной, а не только с ней?
Валерий глубоко вздохнул. — Ты просто не умеешь признавать ошибки. Ты говоришь, как будто ты всегда права. Я устал.
Марина отвернулась к раковине. Морковка осталась лежать на доске, недорезанная.
На следующий день Алиса не пришла ночевать. Валерий сидел в гостиной, смотрел в телефон. Утром Алиса вернулась в пальто, с распущенными волосами, без макияжа. Сказала тихо:
— Она звонила мне ночью. Говорила, что я порчу вам жизнь. Что ты из-за меня несчастен.
Марина застыла в дверях кухни. — Я этого не говорила. Я вообще тебе не звонила.
Валерий поднял глаза. — Покажи переписку.
— Пожалуйста, — Марина протянула телефон. Чат с Алисой был пуст — последние сообщения неделями назад, обычные бытовые.
Он повертел телефон в руке. — Всё стерла?
— Нет. Посмотри на лог звонков. Ничего нет.
Он положил телефон на стол. — Я не понимаю, зачем ты это делаешь.
Марина села напротив. — Я не делаю. Я просто хочу, чтобы ты услышал и меня тоже.
Ответа не было. Он встал и ушёл в свою комнату, оставив Марину с остывшим телефоном в руке и ощущением, будто её жизнь превращается в протокол допроса.
Марина вошла в спальню — ящик с бельём был наполовину открыт. Поверх — чужая зарядка. Она взяла её двумя пальцами, пошла в зал.
— Это не моё. Кто лазил в мои вещи?
Валерий не отрывался от экрана. — Алиса искала зарядку. Не делай из этого трагедии.
— В моём нижнем белье?
Он пожал плечами. — Ты опять начинаешь.
Марина медленно опустила руку с зарядкой. Прошла на кухню, открыла шкаф, достала чай. Всё как будто в норме, но внутри скребло. Вещи. Телефон. Пустые глаза Валерия.
Она поставила чайник, подошла к окну. За стеклом серели крыши, капли дождя стекали по стеклу. Хотелось выть. Или разбить чашку. Или уйти.
Вечером она постучалась в комнату Алисы. Та открыла сразу, будто ждала.
— Нам надо поговорить.
Алиса скрестила руки. — Я тебе не доверяю. Отстань.
И захлопнула дверь почти в лицо. Марина осталась в коридоре. Несколько секунд — полная тишина. Потом — музыка из динамика. Весёлая, с ритмом.
На следующий день в клинике был завал. У пациентки поднялось давление, кто-то перепутал карточки. Возвращаясь домой, Марина почти не чувствовала ног. На лестничной площадке села на ступень. Просто посидеть, не заходя.
Открыла мессенджер. Переписка с Валерием была короткой: «Купи хлеб», «Положил квитанции на стол», «Алиса не ужинает». Как будто жили в разных квартирах.
Она всё же встала, открыла дверь. В прихожей — тишина. На кухне — остатки еды, миска с ложкой, обёртка от шоколадки. Никого. В зале на диване лежал плед. Алиса смотрела сериал на ноутбуке.
— Привет, — попыталась Марина. — Я принесла твоё любимое молоко. С корицей.
— Мне нельзя молочное. У меня прыщи, — не отрывая взгляда от экрана.
Марина поставила пакет в холодильник. Закрыла дверцу. Медленно, не хлопая.
Позже, лёжа в темноте, она услышала шаги. Потом шёпот. Алиса что-то рассказывала отцу — снова про страх, про давление. Обороты были похожи на заученные.
— Я записала, как она хлопает дверью. Я боюсь. У меня от неё тревога.
На следующее утро Валерий наливал себе кофе. Не предложил ей. Марина смотрела, как он размешивает сахар.
— Ты действительно веришь, что я могу причинить вред твоей дочери?
Он не ответил сразу. Потом поставил чашку на стол.
— Я не знаю, во что верить. Она моя дочь. И я вижу, как она страдает.
— А меня ты не видишь?
— Ты сильная. Ты справишься.
Сильная. Марина взяла куртку и вышла, не завтракая. Когда вышла из подъезда, телефон завибрировал. Сообщение от Оли: «Привет. Я тут подумала — может, приедешь? Поболтаем. У меня зефир».
Оля жила в соседнем районе. Когда-то учились вместе, потом сблизились, когда у Марины скончался отец. Она первая сказала: «Ты не должна терпеть. Это не любовь».
Они встретились в кафе. За окном шёл снег. Оля держала её за руку, как в детстве.
— Ты пытаешься заслужить место, которое должно быть твоим по умолчанию. Это изматывает. У тебя вытеснение. Ты боишься быть плохой. А они пользуются этим.
— Но если уйду — это будет поражение.
— Это будет спасение.
Возвращаясь домой, Марина купила апельсины. В последний момент взяла и зефир. Хотела предложить Алисе. Хотела, чтобы хоть что-то получилось.
На пороге услышала голос:
— Пап, я записала. Она кричит. Она хлопает дверью. Я не могу так. Я боюсь. Ты слышал, как она вздыхает? Это пассивная агрессия.
Марина встала. Дверь в комнату не открыла. Пошла в ванную, закрылась. Присела на край ванной, не включая свет. Просто сидела.
Вечером Валерий не поднимал глаз.
— Думаю, тебе стоит на время пожить у Оли. Просто чтобы снять напряжение. Алиса в стрессе. Я не знаю, как тебе верить.
— То есть — уйти?
Он не ответил. Встал, ушёл в спальню.
Марина стояла в коридоре, держась за косяк. Дом казался чужим.
На следующий день она собрала вещи. Чемодан плохо закрывался, змейка соскальзывала. Валерий всё это время сидел в комнате, где раньше стоял письменный стол и книжный шкаф — теперь он проводил там дни за компьютером, делал какие-то отчёты, почти не выходил и не задавал вопросов.
На кухне она написала записку: «Буду у Оли. Телефон со мной».
Не успела застегнуть молнию на сумке, как в дверь позвонили. Сначала коротко, потом настойчиво. Дверь открыл Валерий — молча, с каменным лицом. Отстранился в сторону. На пороге стояла свекровь. В пальто, с надвинутой на лоб шляпой, с выражением, не терпящим возражений.
— Так, где эта… жена? — шагнула в прихожую, не снимая обуви.
Марина осталась стоять, держась за край стола.
— Ты против моей внучки? Тогда проваливай. Я сразу говорила — ты на него не тянешь. Пристроилась, морочила голову сыну, втерлась. А теперь ещё ребёнка гнобишь!
Марина молчала, но руки дрожали.
Свекровь подошла почти вплотную, дышала резко, будто поднялась бегом.
— Пока я жива, ноги твоей здесь не будет. Сама уйдёшь — будет хоть капля уважения. Не уйдёшь — я тебя выгоню с позором.
Марина молча застегнула молнию. Чемодан поддался с третьей попытки. Вышла не оборачиваясь.
На лестничной площадке ветер хлопнул дверью. Телефон завибрировал. «Приезжай. Я включила чайник». Оля.
Марина нажала на кнопку вызова лифта и впервые за долгое время почувствовала — больше не за что держаться. Ни в этом доме, ни в этих людях. Ни объяснять, ни оправдываться — ни перед кем и никогда.
Оля встретила молча. Только обняла и подставила плечо. Потом налила чай, пододвинула зефир.
Марина ночевала на раскладном диване в комнате с книжным шкафом. Утром включила телефон — несколько непрочитанных сообщений из чатов клиники, одно от Валерия: «Как ты?». Она набрала короткий ответ, потом удалила, будто стерла что-то чужое. Телефон убрала в сумку.
Днём она взяла отпуск. Сказала, что нужно прийти в себя. Елена, администратор клиники, кивнула сочувственно — в глазах был вопрос, но та промолчала.
На второй день Оля, не говоря ни слова, пододвинула к Марине телефон, положив его рядом с кружкой. Экран светился — было открыто видео в сторис. Алиса — в комнате, с выражением страдания на лице вещала.
— Мачеха меня унижала. Я жила в страхе. При свидетелях она была одной, дома — другой. У меня есть записи. И если вы думаете, что такое не бывает — то бывает. Поверьте тем, кто не говорит вслух.
На фоне — мягкий фильтр и приглушённая музыка, внизу всплывали подписи и лозунги.
Марина выключила экран. Несколько минут смотрела в стену. Потом взяла телефон, открыла чат с Валерием и набрала: «Если ты веришь в это — значит, ты никогда не знал, с кем живёшь. Я тебе больше ничего не должна». Сообщение ушло без прочтения.
Ответ пришёл только вечером: «Мне нужно подумать. Я люблю вас обеих. Но это всё слишком…»
Точка. Ни «извини». Ни «спасибо». Просто точка.
Она больше не хотела ничего доказывать — ни Валерию, ни свекрови, ни самой себе. Через два дня Марина сняла студию в соседнем районе — маленькую, с высоким потолком и скрипучими окнами. Хозяйка оказалась доброжелательной, дала скидку за первый месяц. Мебели почти не было — только кровать, стол и чайник.
В новой клинике место нашлось быстро. Обычная, без наворотов. Коллектив спокойный, без вопросов. Вечерами она гуляла — просто шла вдоль домов, мимо аптек и кофейных точек. Иногда с музыкой, иногда в тишине.
Она сама выбирала, когда приходить. Когда говорить. Когда молчать.
Прошёл месяц. Вечером — снова вибрация. Сообщение от Валерия.
— Алиса призналась. Всё придумала. Она боялась, что ты её вытеснишь. Прости меня.
Марина прочитала. Долго держала телефон в руке. Потом положила на подоконник, подошла к окну.
За окном сыпал мелкий снег с дождём. Свет от фонаря дрожал на мокром асфальте. Она улыбнулась — не ярко, но по-настоящему. И ничего не ответила.
Она больше не жила ожиданиями. Не ждала звонков, не искала подтверждений. Всё оказалось проще, чем казалось вначале: отпустить — не слабость, а сила. Не спасать, не доказывать, не бороться за любовь, в которой тебя не видят — стало её новым правилом.
Марина стояла у окна, и с каждой минутой внутри становилось тише. Как будто кто-то наконец выключил гул, тянувшийся годами. Ей больше не было страшно быть одной. Потому что впервые она была — с собой. И поняла, что никому ничего не должна: ни объяснять, ни терпеть, ни слушать унижения под видом заботы. Жить — значит быть в мире с собой, а не в оправданиях перед теми, кто этого мира не хочет.
