— Анечка, ты чай завари покрепче, — Галина Ивановна опустилась на мой диван, поправляя подушку так, словно это был её дом. — И то печенье достань, что в жестяной коробке прячешь.
Я замерла у холодильника. Печенье лежало на верхней полке — туда свекровь точно не заглядывала. Или заглядывала?
— Мне Люся Петровна из седьмой квартиры рассказывала — зарплата у тебя программистская, а на семью тратишься как студентка.
— Галина Ивановна, мы ни в чём не нуждаемся, — я поставила чайник, чувствуя, как напрягаются плечи.
— Дим, ты слышишь? Жена мне возражает. В моё время невестки старших уважали.
Дмитрий кивнул, не отрываясь от телефона. Вот уже три года после свадьбы он освоил эту тактику — автоматическое согласие с матерью ради тишины.
Галина Ивановна обвела взглядом гостиную — медленно, оценивающе. Задержала взгляд на новом телевизоре, на паркете, который мы с Димой сами укладывали.
— Квартирка хорошая. Светлая. Жаль только, что оформлена неправильно.
Вот и началось. Я уже знала этот тон.
— Что значит неправильно?
— На женщине записана, деточка. А это неприлично. Мужчина должен быть хозяином в доме.
— Я покупала её до замужества. На свои деньги. В ипотеку.
— Ну и что? Теперь ты замужем! Семья — это одно целое. Вот у Светки Кругловой зять квартиру тёще в подарок оформил. А у нас наоборот — невестка мужа в гостях держит.
В гостях. В собственной квартире, за которую я до сих пор плачу кредит.
— Дима, сынок, — свекровь повернулась к сыну, — ты мужчина или нет? Документы на жильё должны быть на главе семьи.
Дмитрий поднял голову. Посмотрел на меня странно — как будто видел впервые.
— Мам, ну зачем такие разговоры…
— Затем, что правильные! Анечка молодая, ей ещё учиться и учиться семейной мудрости.
Я молча разливала чай по чашкам. Руки дрожали — почти незаметно, но дрожали.
А через две недели Галина Ивановна начала появляться без звонка. То суп принесёт — «невестке помочь», то просто зайдёт проверить, «как дела». Переставляла мои вещи, критиковала цветы на подоконнике.
— У подъезда встретила твою соседку, — говорила она Диме. — Светлана Фёдоровна интересовалась, почему Анечка такая замкнутая. Я объяснила — молодые сейчас другие, не такие открытые, как мы были.
И я понимала: это только начало.
Настоящая кампания началась через месяц. Я поняла это, когда Алексей, младший брат Димы, вдруг стал появляться у нас каждые выходные.
— Анька, а правда, что ты Диму из квартиры выгонишь, если разведётесь? — спросил он как-то, помешивая борщ.
— Лёша, с чего ты взял?
— Да тётя Галя говорит… Документы же на тебе. Захочешь — и на улице окажется.
Я посмотрела на Диму. Он изучал телефон с таким видом, словно там были зашифрованы государственные тайны.
Через неделю Галина Ивановна привела Ирину, Димину сестру. Они сидели на моей кухне, пили мой чай и обсуждали мою жизнь.
— Иришка, посмотри на неё, — свекровь кивнула в мою сторону, словно я была предметом мебели. — Замужем три года, детей не заводит. А Дима хочет семью.
— Я не против детей, — начала я.
— Не против — это не хочет, — отрезала Галина Ивановна. — В твоём возрасте я уже двоих родила. А ты всё работой занята, карьерой своей.
Ирина кивала. В её глазах я читала простую арифметику: если Дима получит квартиру, он сможет больше помогать ей с детьми.
— Да и вообще, — продолжала свекровь, — неправильно это. Мужчина должен быть хозяином. А то получается — захочет Анечка, выгонит Диму, и что тогда?
Но хуже всего стало, когда она взялась за соседей.
Я встретила Светлану Фёдоровну у почтовых ящиков. Раньше мы всегда здоровались, иногда болтали о погоде.
— Здравствуйте, Светлана Фёдоровна.
Она окинула меня странным взглядом:
— А, Анна… Как дела? Муж как?
— Хорошо, спасибо.
— Ну и хорошо. А то Галина Ивановна переживает… говорит, вы какая-то нервная стали. Таблетки покупаете постоянно.
Таблетки? Я покупала только витамины в аптеке на первом этаже.
— Она беспокоится за сына, — Светлана Фёдоровна смотрела с сочувствием. — Материнское сердце, оно всё чувствует.
А ещё через неделю в лифте я случайно услышала разговор двух соседок:
— …говорят, она его совсем под каблук взяла. Квартира на ней, вот и командует.
— А что, разве не его?
— Да нет, её. До свадьбы купила. Теперь мужик как приживал живёт.
— Ужас какой. А свекровь, небось, страдает.
Я поднималась на свой этаж и чувствовала, как мир вокруг меня меняется. Соседи, с которыми я здоровалась пять лет, смотрели теперь с осуждением.
Кульминация наступила в воскресенье.
Мы ужинали втроём — я, Дима, Галина Ивановна. Она рассказывала что-то про цены на продукты, когда вдруг замолчала и схватилась за грудь.
— Ох… что-то сердце…
Лицо её исказилось, дыхание участилось.
— Галина Ивановна, что с вами? — я вскочила.
— Дима… сынок… — она тянула руку к сыну. — Сердце сжимает… Наверное, нервы… всё переживаю…
— О чём переживаете? — Дмитрий побледнел. — Мама, давай скорую!
— Не надо… само пройдёт… — она тяжело дышала. — Просто за тебя волнуюсь… как ты живёшь… в такой неопределённости…
— Какой неопределённости?
— Да так… — свекровь бросила на меня быстрый взгляд. И в этом взгляде я прочитала всё.
Холодный расчёт. Удовлетворение. Она наслаждалась игрой.
Скорая приехала через полчаса. Врач пощупал пульс, померил давление:
— Стресс. В вашем возрасте нужно беречься, избегать волнений.
Когда медики ушли, Дмитрий набросился на меня:
— Ты довольна? Мама заболела из-за наших отношений!
— Димка, при чём тут…
— При том! Она видит, что я в доме не хозяин! Что завишу от твоего настроения!
Я смотрела на мужа и думала: когда он изменился? Или я его просто не знала?
— Аня, давай переоформим квартиру на меня. Формально. Чтобы мама не переживала.
— Ты серьёзно?
— А что тут несерьёзного? Мы же семья!
Семья. В которой я стала врагом.
На следующий день я взяла отгул и поехала к адвокату. Наталья Михайловна выслушала меня внимательно:
— Классическая схема психологического давления. У вас есть возможность зафиксировать их поведение?
— В смысле?
— Записать. Показать реальную картину без прикрас.
Камеру я поставила в гостиной, замаскировав за рамкой с фотографией. В среду Галина Ивановна явилась с чемоданом:
— Дима разрешил пожить у вас. Сердце совсем плохое, врач сказал — нельзя одной оставаться.
Она прошла в спальню и начала хозяйничать. Мои вещи сдвинула в угол, свои разложила по всему шкафу.
Через два часа я смотрела запись на работе. Галина Ивановна, оставшись одна, энергично пылесосила и болтала по телефону:
— Люся, всё идёт по плану! Сердце? Да какое сердце! Чистый театр! Осталось выжить её из квартиры — и Дима мне всё переоформит.
Вечером, когда пришёл Дима, я показала ему видео. Он смотрел молча, лицо менялось от недоумения к стыду.
— Мама, — позвал он тихо.
Галина Ивановна появилась в халате:
— Что, сынок? Опять сердечко болит…
— Мам, я всё знаю. Видел запись.
Секунду она молчала, потом лицо стало жёстким:
— Ну и прекрасно! Живёшь как приживал в чужой квартире! Я за твоё будущее борюсь!
— Мама, собирайся. Уезжаешь завтра.
Но утром Дима сделал выбор:
— Ань, маме некуда идти… Давай переоформишь квартиру на меня, она успокоится и съедет.
— А если я откажусь?
— Тогда… мы не подходим друг другу.
В пятницу я подала на развод. В субботу, пока они ездили к врачу, поменяла замки. Вещи Димы упаковала в коробки и вынесла в подъезд.
Когда они вернулись, Галина Ивановна полчаса названивала в дверь. Соседи высыпали на площадку, и я спокойно показала им видео на телефоне.
Прошёл месяц. Узнала — они живут в однушке свекрови на окраине. Дима подрабатывает курьером, чтобы платить за мамины хотелки.
Я сижу в своей квартире, пью чай и думаю: сколько женщин вокруг терпят похожее? Боятся поставить границы, потому что «семья важнее»?
А ведь иногда единственный способ сохранить себя — это перестать играть в чужие игры.
Даже если приходится остаться одной.
