Валентина нервно поправила скатерть на обеденном столе, в третий раз переставила солонку и перечницу. Кухня сияла чистотой – полы вымыты до блеска, занавески накрахмалены, пирог с вишней, любимый Антонины Петровны, румянился на подоконнике. Воскресный обед. Очередной.
— Всё равно найдёт, к чему придраться, — пробормотала Валентина, глядя на своё отражение в начищенном чайнике.
Дверной звонок заставил её вздрогнуть. Три резких, требовательных звонка – фирменный стиль свекрови.
— Открыто! — крикнула Валентина, вытирая руки о передник.
В прихожей послышались голоса: громкий, командный – Антонины Петровны, звонкий, с неизменно насмешливыми нотками – Ларисы, золовки, и наконец, негромкий голос Михаила, её мужа.
— Валя, что ж ты не встречаешь, — Антонина Петровна, даже не сняв пальто, прошествовала на кухню. — Опять эти занавески? Я же говорила, они устарели лет десять назад.
— Здравствуйте, Антонина Петровна, — Валентина выдавила улыбку. — Раздевайтесь, обед почти готов.
Лариса, элегантная, с новой стрижкой, окинула квартиру оценивающим взглядом.
— Решила генеральную уборку устроить? Ну-ну, — она демонстративно провела пальцем по полке. — Пыль.
Михаил скрылся в комнате, оставив Валентину наедине с его родственницами. Как всегда.
За обедом Антонина Петровна подробно рассказывала о соседке Клавдии Степановне, чья дочь недавно развелась.
— Представляете, бросила мужа! Совсем с ума сошла. Кому она теперь нужна в сорок лет, с ребёнком?
— А мне кажется, лучше развестись, чем жить с человеком, который тебя не уважает, — тихо произнесла Валентина, накладывая свекрови еще порцию салата.
Наступила тишина. Антонина Петровна подняла брови.
— Это ты на что намекаешь? На Мишу моего? — она повернулась к сыну. — Слышишь, что твоя жена говорит?
Михаил неопределённо хмыкнул, не отрываясь от тарелки.
— Я не это имела в виду, — Валентина почувствовала, как к горлу подступает комок.
— А что ты имела в виду? — подхватила Лариса. — Что мой брат тебя не уважает? Может, ещё скажешь, что он тебя не достоин?
— Хватит! — Валентина с грохотом поставила на стол чайник. — Я просто высказала мнение. Общее мнение.
— Валя, ты что разнервничалась? — Михаил наконец оторвался от еды. — Мама просто рассказывает новости.
— Конечно, — Антонина Петровна поджала губы. — Я же всегда во всём виновата. Особенно в глазах твоей жены.
Остаток обеда прошёл в напряжённом молчании. Когда Валентина принесла пирог, Антонина Петровна демонстративно отказалась:
— Вишня? Ты же знаешь, у меня изжога от вишни.
— Но вы сами говорили…
— Я такого никогда не говорила! — отрезала свекровь. — У тебя, Валентина, совсем память плохая стала. В твоём возрасте это тревожный признак.
Валентина посмотрела на мужа, но тот уткнулся в телефон.
После ухода гостей Валентина молча собирала со стола, чувствуя, как внутри нарастает тяжесть. Недоеденный пирог, который она готовила с пяти утра, одиноко стоял на краю стола. Михаил включил телевизор в гостиной, словно ничего не произошло.
— Ты даже не попытался меня защитить, — сказала Валентина, остановившись в дверях.
— От чего защитить? — Михаил недоуменно поднял глаза. — Обычный семейный обед. Ты слишком чувствительная, Валя.
— Чувствительная? — она сжала кулаки. — Твоя мать и сестра превратили мою жизнь в ад. Уже десять лет! А ты делаешь вид, что ничего не происходит.
— Опять начинаешь, — вздохнул Михаил. — Мама просто беспокоится о нас. А Лариска такая со всеми, не принимай близко к сердцу.
Валентина смотрела на мужа и не узнавала человека, с которым прожила последние пятнадцать лет. После развода с первым мужем она дала себе слово больше никогда не выяснять отношений, быть мудрее, терпимее. И что в результате?
Ночью сон не шёл. Валентина лежала, глядя в потолок, пока Михаил тихо посапывал рядом. Перед глазами стояло презрительное лицо Ларисы, звучал командный голос Антонины Петровны. Сколько раз за эти годы свекровь входила в их квартиру своим ключом без предупреждения? Сколько раз перекладывала вещи, критиковала приготовленную еду, воспитание детей, когда те ещё жили с ними?
Утром, за завтраком, телефон Валентины разразился трелью. На экране высветилось: «Антонина Петровна».
— Да, слушаю, — устало ответила Валентина.
— Ты зачем Мишу вчера расстроила? — без приветствия начала свекровь. — Он всю ночь плохо спал.
Валентина посмотрела на мужа, который с аппетитом уплетал яичницу. О каком расстройстве речь?
— Я никого не расстраивала.
— Не перебивай! — повысила голос Антонина Петровна. — Я старше тебя, научись уважать! В наше время невестки знали своё место.
— Простите, мне пора на работу, — Валентина попыталась закончить разговор.
— Я ещё не договорила! Мы с Ларисой решили, что в следующее воскресенье вы приедете к нам. И чтоб без этих твоих истерик! Поняла?
Валентина молча нажала отбой. Руки дрожали.
— Кто звонил? — спросил Михаил, допивая кофе.
— Твоя мама. Приглашает в гости.
— Вот видишь, она не держит на тебя зла, — улыбнулся он. — А ты говоришь – ад.
Валентина ничего не ответила. Тяжесть в груди становилась невыносимой.
Вечером, возвращаясь с работы, она обнаружила в квартире Ларису. Золовка сидела на кухне и листала какой-то журнал.
— Ты как сюда попала? — опешила Валентина.
— Мама дала ключ, — пожала плечами Лариса. — Я платье новое купила, хотела Мишке показать. А ты что, против?
— Против того, чтобы в мой дом входили без спроса? Да, я против.
— Твой дом? — Лариса рассмеялась. — Квартиру мама Мишке помогла купить, между прочим. Так что не выпендривайся.
— Убирайся, — тихо сказала Валентина.
— Что?
— Я говорю, убирайся из моего дома!
Лариса не двигалась с места, глядя на неё с насмешкой.
— А то что? Мишке пожалуешься? Так он тебе не поверит. Никогда не верил. Знаешь, что он про тебя говорит, когда ты не рядом?
Валентина почувствовала, как что-то обрывается внутри.
— Что он говорит? — спросила Валентина, глядя прямо в глаза золовке.
Лариса улыбнулась с превосходством:
— Что ты стала занудой. Вечно недовольная, вечно уставшая. Не то что раньше.
Валентина медленно опустилась на стул. Как много раз она плакала, запершись в ванной, выходила с улыбкой, скрывая боль и обиду. Чтобы не быть «вечно недовольной».
— Уходи, — повторила она тихо.
— Да ладно тебе, — Лариса закатила глаза. — Я же правду говорю. Тебе почти шестьдесят, а ты всё играешь в оскорблённую принцессу. Смешно.
Когда Михаил вернулся с работы, Лариса уже ушла, а Валентина сидела на кухне в полумраке.
— Ты чего в темноте? — он щелкнул выключателем. — И ужин не готов?
Валентина молчала.
— Что случилось? — спросил он с раздражением.
— Твоя сестра была здесь. Сказала, что твоя мать дала ей ключи.
Михаил пожал плечами:
— И что? Это же Лариска. Ты знаешь, какая она.
— Знаю. И твою маму знаю. И тебя, Миша, кажется, тоже знаю.
Что-то в её голосе заставило мужа напрячься.
— К чему это ты?
— К тому, что я больше не могу так жить. Я задыхаюсь.
— Господи, опять двадцать пять, — Михаил закатил глаза точь-в-точь как его сестра. — Что на этот раз не так?
— Всё, Миша. Всё не так, — Валентина встала. — Я устала быть половиком, о который вытирают ноги.
Михаил хмыкнул:
— Какой же ты половик? У тебя всё есть – квартира, муж, дети выросли…
— А уважение? А право на личное пространство? А поддержка?
— Валя, тебе пятьдесят девять лет, — сказал Михаил тоном, каким говорят с капризным ребёнком. — Какое личное пространство? Какие обиды? Мы семья.
— Семья… — эхом отозвалась Валентина. — Знаешь, после развода я так боялась остаться одна. Думала, лучше терпеть что угодно, чем одиночество. А сейчас поняла – я и так одна. Все эти годы.
Три дня они почти не разговаривали. Михаил делал вид, что ничего не произошло. Валентина всё запиралась в спальне.
В четверг звонок в квартиру. Валентина открыла и увидела на пороге Антонину Петровну.
— Чего дверь не открываешь? Я звоню, звоню!
— Я не слышала, — соврала Валентина, хотя прекрасно слышала звонки, но решила не спешить.
Свекровь прошла в квартиру, оглядываясь по сторонам.
— Грязи-то сколько! Ты что, не убираешься совсем?
Валентина сделала глубокий вдох.
— Зачем вы пришли, Антонина Петровна?
— Как зачем? Проведать сына. А он на работе? Ну, я подожду, — она направилась на кухню. — Что на обед готовишь? Надеюсь, не эти твои диетические помои?
Валентина почувствовала, как внутри поднимается волна – не гнева даже, а какой-то удивительной решимости.
— Антонина Петровна, я хочу, чтобы вы ушли.
— Что? — свекровь остановилась на полпути. — Ты меня выгоняешь?
— Да. И верните, пожалуйста, ключи от нашей квартиры.
Антонина Петровна побагровела:
— Ты что себе позволяешь? Я мать твоего мужа!
— А я его жена. И я больше не позволю вам оскорблять меня в моём доме.
— Мишка об этом узнает! — Антонина Петровна погрозила пальцем. — Он тебе покажет, кто здесь хозяин!
— Пусть, — спокойно ответила Валентина. — А теперь, пожалуйста, ключи.
Свекровь швырнула связку на тумбочку. Хлопнула громко дверью, ушла. Валентина ключи взяла и долго думать не стала. Позвонила в ближайшую мастерскую.
— Здравствуйте, мне нужно срочно поменять замки в квартире…
К вечеру работа была сделана. Новые ключи лежали в кармане Валентины, когда раздался звонок Михаила.
— Валя, ты что натворила? Мама в истерике!
— Я попросила её вернуть ключи и не приходить без приглашения.
— Ты с ума сошла? — закричал он. — Как ты могла? Это же моя мать!
— А я твоя жена, Миша. Но тебя это, кажется, никогда не волновало.
— Мы поговорим дома! — бросил он и отключился.
Когда он вернулся, то долго не мог открыть дверь своим ключом.
— Валя! — забарабанил он в дверь. — Открывай немедленно!
Она открыла. Михаил ворвался в прихожую, красный от ярости.
— Ты сменила замки? Без моего ведома?
— Да, — спокойно ответила она, протягивая ему новый ключ. — Это твой экземпляр. Больше никому ключей не будет.
— Ты не имела права!
— Имела. Это и мой дом тоже.
Михаил смотрел на неё, не узнавая.
— Что на тебя нашло? Ты же всегда была…
— Какой, Миша? Удобной? Незаметной? Той, которая всё стерпит?
Он растерянно моргал.
— Ты была нормальной! А сейчас словно с цепи сорвалась. Мама права – у тебя климакс, тебе к врачу надо!
Валентина улыбнулась:
— Удобный диагноз. Спишем всё на гормоны, да?
В тот вечер она не стала готовить ужин. Ночью спала в гостевой комнате. Утром Михаил пытался помириться, но она больше не шла на уступки. Телефонные звонки свекрови и золовки оставались без ответа. Через неделю она заблокировала их номера.
Первые дни были тяжелыми. Валентина просыпалась в холодном поту, уверенная, что совершила ужасную ошибку. Вдруг Михаил прав? Может, это она сошла с ума?
Но постепенно пришло облегчение. Впервые за пятнадцать лет она делала только то, что хотела. Читала книги, которые Антонина Петровна считала «бесполезной тратой времени». Готовила блюда, которые любила сама, а не свекровь. Перестала красить седину – и обнаружила, что ей идёт естественный цвет волос.
Михаил наблюдал за изменениями с недоумением. Он то пытался скандалить, то заискивал, то угрожал разводом. Но когда понял, что прежней Валентины больше нет, притих.
— Ты действительно изменилась, — сказал он однажды вечером, когда они сидели перед телевизором.
— Да, — кивнула она. — Но не думаю, что изменилась я. Просто перестала притворяться.
— Мама звонила, — нерешительно произнёс он. — Хочет помириться.
— На каких условиях?
— Без условий. Просто помириться.
Валентина улыбнулась:
— Знаешь, я не держу на неё зла. Но больше не позволю обращаться со мной как с прислугой. Если она готова к равным отношениям – я тоже.
— А я? — спросил Михаил. — Со мной ты тоже будешь… равной?
В его голосе звучало что-то новое – не раздражение или снисходительность, а искренний вопрос.
— Это зависит от тебя, — она посмотрела ему в глаза. — Я больше не буду прежней Валей, которая растворяется в других людях. Но и одна я жить не хочу. Выбирать тебе.
Михаил долго молчал, а потом протянул руку и неловко коснулся её плеча.
— Я, кажется, начинаю привыкать к новой Вале.
Она не ответила, но и не отстранилась. Возможно, им придётся заново узнавать друг друга. Возможно, ничего не получится. Но она больше не боялась неизвестности.
Свобода стоила каждой секунды страха, каждой бессонной ночи. Впервые за долгие годы Валентина могла честно сказать: «Я живу для себя». И это была не эгоистичная фраза, а констатация факта – она наконец-то существовала не как придаток к кому-то, а как самостоятельный человек со своими желаниями и правом на уважение.
Это было ново. Это было страшно.
Это было прекрасно.
