— Ты опять поздно? — голос Нины звучал спокойно, почти лениво, как будто она только что проснулась, хотя на самом деле она сидела на кухне уже третий час подряд. Перед ней стоял недопитый кофе, остывший и горький, как вечер.
— Задержался, на совещании, — Валерий снял куртку, выдохнул и бросил ключи на комод с тем самым движением, которое Нина когда-то считала «мужским и уверенным». Сейчас это выглядело как небрежность и равнодушие.
Он не поцеловал её. Уже полгода как не целовал при встрече. А ведь раньше даже за хлебом в магазин ходил с объятиями на выходе.
— По пятницам у вас, кажется, стабильные совещания, — Нина чуть прищурилась. — Или ты перешёл на вечернюю форму правления?
Валерий усмехнулся, как человек, у которого на всё уже есть ответ.
— У нас проект новый, начальство жмёт сроки.
— Конечно. И проект, должно быть, пахнет парфюмом «La Vie Est Belle»? — спросила она, не глядя на него, ковыряя вилкой в пустой тарелке. — Такой, знаешь, тёплый, с ванилью и ложью.
Он дернулся, но быстро взял себя в руки.
— Опять началось.
— Ничего не «опять», — Нина повернулась к нему, глядя прямо, без истерики, почти тепло. — Просто скажи, Валера: как её зовут?
— Что за бред, Нин? — он даже рассмеялся, будто это смешно, будто она читает романы по обложке.
— У тебя давно не было ко мне интереса. Но — цветы каждый второй вечер. Те же тюльпаны, между прочим. Как на акции. Мне или ей — ты не перепутал?
Он замолчал. И это молчание было громче любого признания.
Нина пошла в душ. Не потому что хотела — просто хотелось воды. Что-то омывающее, что-то другое. Вода шумела в ушах, как чужие разговоры, а в голове бегали таблички, числа, схемы. Она была преподавателем, математику знала на зубок, и теперь считала — минуты, действия, фразы. Всё складывалось слишком гладко, чтобы быть случайностью.
— Можешь не притворяться. Я видела сообщение, — кинула она между делом за ужином. — «Жду тебя. Соскучилась. Придумаем, как от неё избавиться».
— Это не тебе адресовано было, Нина. Ты прочитала чужое.
— Чужое? А я — уже не «своё»? — Она засмеялась, но звук был сухой, без радости.
Валерий вдруг начал меняться. Цветы стали регулярными. Он даже записался на массаж, стал чаще говорить о чувствах и о том, как он «устал жить на автопилоте».
Нина наблюдала за ним, как биолог за лабораторной мышью. Она не говорила, что знает. Её удивляло, как быстро он начал подыгрывать. Как уверенно лгал — с паузами, с нужным выражением лица.
А однажды она услышала. Случайно. Или — закономерно.
Он говорил по телефону, в их спальне, думая, что она в ванной.
— …ещё пару недель, и мы оформим всё на меня. Она ничего не поймёт. Нет, она тихая. Вся в своей работе. Дома почти не бываем — сама виновата. Слушай, я ради тебя всё сделаю. Я её не люблю. У неё квартира, счёт, и всё, что нам нужно. Потом разведёмся быстро, по-тихому, как взрослые люди. Без скандалов.
Слова били в сердце, как пульсирующая боль после укола правды.
Нина не заплакала. Она слушала, как будто разбирает задачу. Данными были: восемь лет брака, ипотека, совместный счёт, квартира, купленная на её деньги, и предательство.
И тогда она поняла: теперь будет её игра.
На следующее утро она приготовила завтрак — омлет, кофе, поджаренные гренки. Валера сел с радостью. Привычка — вещь удобная.
— Ты знаешь, — начала она, спокойно, даже с доброжелательной интонацией, — я думала, мы могли бы оформить кое-что. Вдруг что случится — ну, мало ли. У нас всё общее, а мне бы спокойнее было, если бы мы разделили всё пополам. Честно, по справедливости.
Он замер.
— Это к чему?
— Просто хочу быть уверенной, что если ты вдруг… исчезнешь, или у тебя «проект» затянется, то мне не придётся выпрашивать ключи от собственной квартиры, — Нина слегка улыбнулась. — Ну, согласись, неудобно же, когда остаёшься без дверей, когда тебя выносят?
Валерий попытался пошутить. Она рассмеялась первой.
Нина записалась к юристу в обед. Взяла документы, все справки, договоры. Её встречали вежливо, и с того момента её «наивность» перестала существовать.
— Хотите защитить своё имущество? — переспросил адвокат. — Значит, вам нужно будет составить брачный договор, зарегистрировать имущество как личное, и, возможно, готовиться к разводу.
— Я не «возможно», — сказала Нина, с таким лицом, с каким хирург готовит скальпель. — Я точно.
Валерий приходил домой всё позже. Цветы всё крупнее, букеты всё тяжелее. Он не знал, что Нина уже знала. Всё знала. Только теперь она играла роль — ту самую, где женщина сломлена, но улыбается. И где за улыбкой — железная воля.
Вечером она подала вино.
— За нас, Валера. За любовь. И за честность, — она посмотрела в его глаза. — Особенно за честность. Она нынче дороже алмазов.
Он не понял. Пока ещё не понял.
Но на губах Нины уже цвела улыбка. С лёгким привкусом мести.
И немного — математики.
— Ты что, решила отыграться на мне за какие-то свои фантазии? — Валерий стоял на пороге кухни, расстегивая верхнюю пуговицу рубашки. Лицо его было красное, как у подростка, которого застукали с пачкой сигарет. — Это что за бумажки ты тут оставила? Про брачный договор?
— Ага, — Нина откинулась на стул, устало вытянув ноги в домашних тапках с полустёршимися ушками. — Не заметила, что читаешь по ночам. Я думала, ты только WhatsApp осваиваешь. Ну вот, а ты у меня, оказывается, почти юрист.
Она была в коротком халате, босая, с чуть влажными волосами. От неё пахло кремом и легким вином — тем, что они пили вместе ещё неделю назад. До того, как она стала считать каждый его шаг.
— Ты совсем с ума сошла, Нина, — он подошёл ближе, и голос его был странно мягким. — Ты мне не доверяешь?
— Доверяла. До тех пор, пока не услышала, как ты собираешься «от меня избавиться». Прямо в нашей спальне. Валера, ты даже не удосужился шёпотом! Ты — инженер, черт побери! Хотя, с таким подходом, максимум — сантехник с амбициями.
Он сглотнул. Сделал шаг ближе. Рука — привычно — легла ей на плечо. Она вздрогнула, но не от нежности.
— Не трогай меня. Твоя новая кукла не ревнует?
— Нин… Ну послушай… — он сел рядом. — Это просто слова. Просто болтовня. Ты же знаешь, я не собирался ничего делать. Ну зачем ты так…
— Ага. Болтовня? А бумаги с нотариусом ты для кого готовил? Для анекдота? Для подружки?
Он замолчал. И это молчание снова выдало его хуже любых криков.
— Ты в постель хочешь? — Нина резко встала, её халат чуть распахнулся, и Валерий инстинктивно перевёл взгляд. — Или ты думаешь, я всё прощу, если ты поулыбаешься и прижмёшься?
Она подошла к нему. Густой запах духов и горячей кожи бил в нос. Валерий вдохнул — привычно, как от сигареты, от которой вроде бросил, но иногда тянет.
— Ну давай, — прошептала она, склонившись, почти касаясь губами его щеки. — Покажи, как ты «не собирался». Сними маску, Валерий. Или ты теперь играешь только по ночам, на две сцены?
Он дёрнулся, как от пощёчины. Потому что это и была пощёчина. Только без рук — словами. Горячими, голыми, обжигающими.
— Ты мне изменяешь, ты меня предаёшь, ты хочешь выкинуть меня из моей квартиры, и после этого… хочешь лечь в мою постель?! — её голос уже не был тихим. Это был голос женщины, которая перестала стесняться своей ярости.
— Нина! — заорал он. — Я не такой! Это ты всё себе напридумывала! Всё это — бред!
— Ага. «Я не такой». Это как «Я не ем после шести», когда в три ночи жрёшь пельмени с майонезом и орёшь на телевизор! — она уже не могла остановиться. — Сколько ты ей обещал? Половину квартиры? Или всё? Ты думал, я тихо подпишу, как дура, а потом пойду в свою школу за двадцать тысяч в месяц — и буду тебе ещё спасибо говорить?
Он встал, подошёл вплотную. Они стояли почти впритык — дыхание в дыхание, рука к руке.
— Ты мне не веришь, — прошептал он, снова пытаясь включить ту самую, когда-то действенную, бархатную интонацию.
— Верю, — она тоже шептала, но в её голосе не было ни капли мягкости. — Верю, что ты — мелкий подлец, который путает любовь с жадностью, а ласку — с расчётом.
Он резко притянул её к себе. Возможно, чтобы поцеловать. Возможно — чтобы отвлечь. Он всегда пытался уйти в тело, когда проигрывал головой.
Она не отстранилась. Не закричала. Позволила. Даже немного прижалась. Но в следующую секунду — холодно и отчётливо — сказала:
— Можешь это продать своей новой. Я-то давно уже не покупаюсь.
Он хлопнул дверью. Он ушёл. Он, возможно, поехал к той самой. А, возможно, просто в бар, чтобы подумать, как выкрутиться.
Нина осталась в квартире. И тишина была теперь другая. Не пугающая, а освобождающая. Как будто с неё сняли гипс.
Она наливала себе вино, когда в дверь позвонили.
— Слушаю? — открыла, ожидая увидеть Валеру с очередным «цветочным» извинением.
Но на пороге стояла она.
Та самая «другая».
— Здравствуйте. Я хочу поговорить. Я — Лариса. Думаю, вы обо мне знаете.
У Нины не дрогнул ни один мускул. Хотя внутри всё вскипело, как чайник без крышки.
— Как же. Вы — новый проект моего мужа, — произнесла она, отступив назад и жестом пригласив внутрь. — Проходите, Лариса. Уверена, у нас найдётся много общего.
Лариса прошла в комнату, будто хозяйка — на высоких каблуках, в пальто, которое даже летом стоило, как две Нининых зарплаты. Сумочка — аккуратная, брендовая, блестела у неё на запястье, как наручники для богатых. Волосы уложены, макияж вечерний, взгляд… уверенный, но не наглый.
— Простите за вторжение, — она присела на краешек дивана. — Но мне кажется, мы обе заслуживаем правду. Я не враг вам. И — между прочим — не любовница. Ну, если быть точной, была. Но не сейчас.
Нина молча подошла к бару, достала второй бокал. Уточнять не стала — налила в оба. Красное, терпкое, как жизнь после сорока пяти.
— А сейчас что? Пенсионный фонд у него консультируете?
Лариса вздохнула. На секунду даже улыбнулась.
— Знаете, Валера много говорил о вас. Даже… хорошо. Сначала. Потом — хуже. А потом начал себя жалеть. Типа, «меня никто не понимает», «я заслужил лучше»…
— Ах, классика жанра. Герой бедных мужчин. Их никто не понимает, они страдают, живут с «синими чулками», а потом вдруг находят «музу» в виде скучающей риелторши. Или вы не риелтор?
— Юрист, — коротко кивнула Лариса. — Я видела бумаги. Он готовил план. На вас. На квартиру. На счета. Всё очень чисто. Сначала — дарственная. Потом — фиктивный развод. Ну, вы, думаю, догадывались.
Нина кивнула. Глоток вина обжёг горло, как когда-то её обжигали Валерины руки. Тогда, когда он был… ещё её.
— Я тоже готовила план. — Она прошла к комоду, достала папку. — Вот это — мой развод. Не фиктивный. Настоящий. С разделом. С описью имущества. С блокировкой счетов. И с записью их милых ночных разговоров — спасибо диктофону под кроватью. Всё по-настоящему, без иллюзий.
— Простите, — вдруг тихо произнесла Лариса. — Я правда не хотела… чтобы всё так. Я думала — это просто роман. Мужчина в браке, да, неприятно… Но ведь вы даже не подозревали тогда…
— Не подозревала? — Нина фыркнула. — Лариса, миленькая, вы себе льстите. Мы, женщины, чувствуем предательство раньше, чем его совершат. Просто делаем вид, что не чувствуем.
Они замолчали. Обе смотрели в одну точку — на остывший чайник, заброшенный с утра. Нина вдруг добавила:
— Он к тебе сегодня пойдёт. Уверяю. Скажет, что я всё придумала. Что он тебя любит, а я — истеричка с манией преследования. Он даже, может, заплачет. Вдохновится Шекспиром.
— Уже приходил, — тихо ответила Лариса. — С пакетом. С цветами. С обручальным кольцом. Я не впустила.
— Ну… — Нина усмехнулась. — Значит, у нас тут коллективный развод. Только не пойму, кто кого бросил первым — я его, ты его, или он нас обеих?
Вечером Нина вернулась домой. Лариса ушла почти по-английски, но с лёгкостью, как будто и правда принесла не бурю, а облегчение.
Нина сняла пальто, кинула туфли под диван и впервые за неделю — расслабилась. Валерия не было. Ни в квартире, ни в подъезде. И, похоже, не будет.
Но стоило ей открыть почту — пришло письмо. От него.
«Нина, я всё осознал. Я был дурак. Ты — моя семья. Верни меня. Я не смогу без тебя. Лариса всё равно не понимает меня. Она просто юрист. А ты — моя женщина». — Моя женщина, — проговорила она вслух. — Как пельмени — «моя еда». Как квартира — «моя собственность». Как собака — «моя дворняга».
Она не ответила. Удалила письмо. Впервые — без дрожи.
На следующее утро он стоял под дверью. С помятой розой. Упакованной, будто для похорон. На лице — та самая виноватая маска, от которой у неё раньше сердце сжималось.
Теперь — только раздражение.
— Я всё понял… — пробормотал он, как завуч перед линейкой. — Без тебя мне… тяжело.
— Валера, я тебе не психотерапевт, не жилетка и не запасной аэродром. Ты выбрал. Ты проиграл. Теперь проигрывай красиво.
Он попытался войти. Нина встала в проёме.
— Если шагнёшь — клянусь, вызову полицию. С доказательствами твоего «нефиктивного» плана.
Он отступил. Жалкий, потерянный. Роза упала на коврик.
— Ты была всем для меня, — прошептал он.
— А ты был иллюзией. Теперь — просто прошедшей ошибкой.
Она закрыла дверь. Повернула замок. Медленно, с наслаждением. Как закрывают старую, заржавевшую, но опасную дверь в подвал, где давно завелось что-то ядовитое.
Вечером она сидела с Ларисой в кафе. Заказали два кофе и пирожные. Разговор шёл ни о чём. Ни слова о нём. Ни намёка на прошлое. Только будущее.
— Думаешь, он попытается ещё? — спросила Лариса.
— Возможно, — сказала Нина. — Но это уже не мой вопрос. Это уже твоя проблема.
— Моя? — переспросила та, удивлённо подняв брови.
Нина чуть улыбнулась.
— Шучу. Теперь он вообще — ничья проблема.
Обе засмеялись. Тихо, без злобы. Просто как две женщины, которые выжили.
Конец.
278 12
