— Ну и зачем ты сказал им про квартиру? — голос Лидии дрожал, но не от слез — от ярости. Такой, что чайник за её спиной, кажется, решил не вскипать, а испариться с позором.
— Они просто хотят помочь… — Игорь, не поднимая глаз от экрана, прокрутил что-то на мониторе. Ему бы сейчас в Skyrim, а не в семейные дебаты. — Ты же сама говорила, что нам не хватает.
— Помочь?! — Лидия резко повернулась. Стул скрипнул, будто предчувствуя грядущий ад. — Помочь и при этом сразу сказать: «оформляйте только на Игоря, а то вдруг разведётесь»?! Это помощь, да?
— Они волнуются… — промямлил он и пожал плечами. Бедные родители, как же не поволноваться, вдруг эта Лидочка уводит сына в коварную ипотеку, а потом в никуда.
— Скажи, Игорь, ты вообще меня в этом уравнении видишь? Или я у вас как кофеварка — пока работаю, меня терпят, но бумажки на меня никто не оформляет?
Он встал. Это уже ого-го, учитывая, что последние две недели он двигался в основном в зону между рабочим креслом и холодильником.
— Лид, ну ты же знаешь, они старой закалки. У них всё просто: сын — хозяин, жена — при нём. Ты ж бухгалтер, сама понимаешь…
— Ой, спасибо, что напомнил, — перебила она с улыбкой, от которой леденели пластиковые подоконники. — Бухгалтер, да. Значит, вижу: полтора миллиона от меня, полтора — от них. А оформим на тебя, потому что у нас тут средневековье в мозгах, и всем плевать, кто что внёс.
На кухне повисла тишина. Даже холодильник решил не жужжать — мол, не хочу вмешиваться, вдруг они сейчас меня делить начнут.
— Папа сказал, что это нормальная практика. И у нотариуса, кстати, подтвердили, — Игорь поправил очки. Как будто линзы спасут его от бури, которая уже подбиралась к его лысине.
— Папа сказал? Нотариус подтвердил? А ничего, что я — не мебель из «Хоффа», которую можно подложить под чью-то волю? — она сжала губы. — Ладно, слушай дальше. Я тоже поговорила. С юристом. И мне подтвердили: если вкладываем оба, оформляем на двоих. Или я выхожу из этой покупки, и всё. Без шуток, Игорь.
Он задумался. Вид у него был, как у программиста, которому внезапно предложили научиться готовить борщ без пошаговой инструкции. А может, даже без кастрюли.
— Ты перегибаешь… — наконец выдал он.
— Нет. Я только начинаю выпрямляться, Игорь. Понимаешь?
Она ушла в спальню. Не с драматичным хлопком двери — он был бы слишком театральным для такого тихого и липкого отчаяния. Просто закрыла дверь и села на край кровати. Под ней скрипнула кровать — единственное, что по-прежнему их объединяло.
На следующий день Лидия ушла с работы пораньше — раньше даже, чем в день, когда стоматолог её в кресле держал до полседьмого. Просто не могла сидеть в этом офисе, думать о риелторах, квартирах и родителях Игоря, которые в её голове стали вести себя как коменданты концентрационного лагеря: жёстко, чётко, безапелляционно.
Позвонила Тамара Семёновна. Та самая, что на свадьбе назвала её «такая спокойная девочка, хоть к ране прикладывай», а теперь — очевидно — рассматривала её как источник беспокойства и угрозу родовому имуществу.
— Лидочка, привет. Как ты?
Голос был сладкий, будто ею собирались смазать блинчики.
— Нормально, Тамара Семёновна.
— Мы с Васей подумали. Ну правда, вам же трудно будет в этой ипотеке. А если, не дай Бог, что — квартира останется тебе, а сын мой ни с чем?
— Если, не дай Бог, что — это значит, что брак разрушен. А если брак разрушен, то, может, и квартира не так важна?
— Ты сейчас специально так грубо? — в голосе свекрови уже ледяной накат, знакомый Лидии по каждому визиту на дачу. Когда она не так порезала салат или не там повесила полотенце.
— Я сейчас — честно. А честность, как вы сами говорили на годовщине, «не каждому по зубам».
Свекровь повисла в трубке, как пресловутая муха в янтаре. Молчала три, может, четыре секунды — вечность в её формате.
— Ну, мы просто хотим как лучше. Ты уж пойми нас.
— Понимаю. Только боюсь, что «как лучше» у нас с вами — это две разные страны. И визовый режим между ними крайне жёсткий.
Она отключила.
Игорь не пришёл домой к ужину. Потом прислал сообщение: «Ночую у родителей. Надо остыть». И добавил небрежно: «Папа говорит, ты себя ведёшь неадекватно».
Она reread — перечитала — «неадекватно». Ну да, конечно. Как только женщина заявляет свои права, она тут же — неадекват. Слишком громкая, слишком уверенная, слишком… живая. А они хотят, чтобы была декоративной. Удобной. Как полочка в прихожей.
На утро она отправилась к нотариусу. Официально. Без Игоря, без Василия Петровича и без Тамары Семёновны.
— Половина — моя, — сказала она юристу. — Иначе я не участвую.
Тот посмотрел на неё с уважением. Будто редко встречал женщин, которые сами себе адвокат, суд и присяжные.
А потом, уже в метро, Лидия впервые за всё это время не думала о том, что скажет муж. Или что выкинет свекровь. Она думала о себе. О том, как странно — но приятно — ощущать опору под ногами. Свою собственную. Не родительскую, не мужнюю. Свою.
Непривычно, но чертовски правильно.
Лидия проснулась в субботу рано, потому что внутренний будильник дал команду: «Бей или беги». Она пошла в ванную — холодный кафель, мятая пижама, красные полоски под глазами. Глянула в зеркало и, впервые за много дней, позволила себе злорадно усмехнуться: «А всё-таки не треснула».
На кухне — тишина. Даже холодильник, казалось, уехал к Игорю ночевать. Нет мужа. Нет запаха кофе. Нет вот этого привычного ворчания, когда он, ещё не открыв глаза, требует: «А сахар где?»
На столе лежала записка, но, увы, не романтическая, а деловая. Печатными буквами:
«Родители зовут на разговор. Будь, пожалуйста, в 15:00 у них. Надо договориться».
Подписи не было. Как повестка из ЖЭКа: явиться, поговорить, подписать капитуляцию.
Лидия пришла ровно в три, потому что её упрямство было воспитано с детства — как у дяди Жоры из электросетей, который даже аппендицит в себе вырезал ментально, «чтобы не мешал работать».
Открыла Тамара Семёновна. Платье в цветочек, губы вишнёвые, как у подружек покойной Людмилы Гурченко, и взгляд, которым обычно провожают курицу на разделку.
— Проходи, Лидочка, — как будто пригласила невестку в гостиную, а не на моральную казнь. — Мы как раз ждали.
В гостиной сидел Игорь, поникший, как занавеска в дешёвом отеле, и Василий Петрович — в парадной рубашке, с портфелем на коленях. У него вообще всегда всё по протоколу. Если бы он работал на заводе по производству совести, страна была бы святая.
— Садись, — сказал он. — Будем говорить по-взрослому.
Лидия села. Скрестила руки на груди. Ей было холодно, хотя батареи жарили, как на борщевахской кухне в ноябре.
— Мы с Тамарой подумали, — начал он, распахнув портфель, как жрец — священное писание. — И решили всё оформить через дарственную. Квартира будет полностью на Игоря, но мы понимаем, что ты тоже вкладываешься.
— Как великодушно, — выдохнула Лидия. — И дальше? Он потом меня выпишет как собаку?
— Ну не говори глупостей! — вмешалась Тамара Семёновна, кокетливо отмахнувшись. — Ты же его жена. Кто ж выпишет жену?
— Ну, если, конечно, не разведутся, — добавил Василий Петрович. — Тогда это будет уже другой разговор.
— Вот именно, — Лидия встала. — Другой. И мне этот «другой разговор» уже снится ночами. С вашего позволения — нет. Я не вхожу в схему, где мои деньги становятся вашими, а права — обнулёнными. Или оформляем на двоих, или сделка без меня.
— Ты не понимаешь! — воскликнул Игорь, и в его голосе было столько боли, будто она только что разделала его любимый ноутбук молотком. — Родители дают деньги. Большую часть. Это их условие.
— А я — кто тогда, Игорь? Спонсор? Сожитель? Или просто такая милая девушка с чемоданами, которая платит, но потом уходит по звонку сверху?
— Да тебе ж не сложно! Это формальность! — взорвалась Тамара. — А если детей заведёте, ты вообще за них всё получишь. Не будь такой упрямой.
— Вы в курсе, что я не несу яйца, как гусыня? — Лидия подняла бровь. — Или вы уже расписали свою мечту: родила, потом исчезла?
Наступила пауза. Игорь сжался. Мать отвела глаза. Отец прочистил горло — мол, щас я покажу, как вести себя по-мужски.
— Ты не уважаешь старших, — тихо, но зловеще сказал он. — И не думаешь о будущем.
— А вы не уважаете меня, — отчеканила Лидия. — И не думаете о настоящем. В котором я — не тень вашего сына, а полноценный человек.
— Ну-ну, — хмыкнул Василий Петрович. — Потом ещё приползёшь.
— Я не кошка, чтоб приползать, — Лидия уже брала сумку. — Я — бухгалтер. И у меня всё подсчитано.
— Если выйдешь из сделки — все деньги назад, — громко бросил он ей вслед. — И на развод можешь даже не надеяться — всё оформим через суд.
— Как удобно. — Она остановилась в дверях. — Только напомните, в какой момент ваша семья перешла на формат бизнес-трибунала? После свадьбы? Или сразу, как подарили сервиз на пятнадцать персон и решили, что купили меня вместе с ним?
Дверь хлопнула. На этот раз — с выражением.
На улице было холодно. Ветер выдувал злость из лёгких. В голове пульсировало: «Это конец». Конец иллюзий, что можно быть с Игорем и не быть при этом одной.
На следующий день Лидия собрала вещи. Не все. Только свои. Сухо, аккуратно, как на переезд в другую жизнь. Оставила Игорю письмо — без розовых слёз, но с копиями чеков и переводов.
«Я ухожу. Слишком дорого обходится мне быть в вашей системе координат. Спасибо за всё. Не благодарите.»
Через неделю она жила у подруги, пила по утрам «Три в одном» и просматривала квартиры. Только свои. Без родителей. Без программ. Без Игоря.
А он?
Он вернулся домой после работы, увидел пустоту. Встал на кухне и долго смотрел на плиту, где вчера ещё лежали её ключи. А потом набрал:
— Лид… Ну ты что. Мы же семья. Родители просто…
— Игорь, ты взрослый мужик. Программист, не идиот. Если ты не мог выбрать между женой и родителями — пусть теперь родители тебя и спасают. Ты им больше нужен. А я — себе.
Он молчал. Как будто всё понял. Или хотя бы начал.
Квартира на первом этаже пахла новым линолеумом, фольгированной дверью и свободой. Штор на окнах не было — Лидия только сегодня въехала, а покупать текстиль для нее было сродни капитуляции. Нет, сначала — стены, потом — мебель, потом, может быть, тюль. Или не будет. Потому что теперь она решает, будет тюль или римская штора, будет ли кто-то шастать по её дому в тапках «а мы только спросить» или нет.
На кухонном столе стоял термос с заваренным чаем и две кружки. Одна с отколотым краем — старая, из «той» жизни. Вторая — новенькая, белая, с надписью: «Просто налей и дыши». Лидия выбрала новую. Старое — больше не работает.
Она села у окна, глотнула терпкого, как чужая правда, чая, и включила телефон. Сообщения от Игоря были однотипны: «Ты всё ещё злишься?», «Может, поговорим?», «Я скучаю», «Ты в порядке?», «Ты дома?», «Ты не дома?».
Отвечать не хотелось. Но рука предательски тянулась.
И в этот момент — как по сценарию сериала с плохой озвучкой — в дверь позвонили.
На пороге стояла Тамара Семёновна. В сером пуховике, с пакетом «Глобус Гурмэ» и выражением лица, будто пришла простить Лидию за то, что та развалила СССР.
— Ты, значит, здесь, — констатировала она. — А я думала, ты у своей подружки этой, как её… Ритки?
— Светки. Но вы близки, — Лидия чуть наклонила голову. — Заходите. Если пришли с миром. Или хоть с шоколадом.
— Я пришла… поговорить, — Тамара переступила порог, оглянулась, словно ожидала увидеть клуб винных алкоголиков. — Уютно, по-своему. А где гардины?
— В разделе «потом». Садитесь. Или будете стоять в позе матери-праведницы?
Они сели. Напротив друг друга. Пахло колбасой из пакета. Настоящей, «свиной по ГОСТу».
— Ты знаешь, я много думала, — начала Тамара. — У меня ж самой был такой момент… Я ведь тоже не сразу с Васей всё поделила.
— У вас с ним было иначе, — сухо ответила Лидия. — Он за вас в армию ходил, потом — завод, потом — дети. Не думаю, что он говорил вам: «Оформим хату только на меня, а ты, мол, так — украшение дивана».
Тамара помолчала.
— Я не хочу, чтобы вы развелись, — сказала она. — Но и Игоря жалко. Он у нас… ну, не лидер. Он не умеет вот так, с кулаком. Он привык, что ему скажут, а он сделает. Не специально. Просто он такой.
— Он взрослый, Тамара Семёновна, — Лидия кивнула. — И если он не умеет выбирать, то жить с ним — всё равно что лежать на рельсах и надеяться, что поезд сдаст назад.
— А если я скажу, что мы передумали? Что квартира будет на двоих? — выпалила она и тут же испуганно замолчала. — Василий против, конечно. Он считает, что ты всё специально.
— А я считаю, что мне не нужна квартира с подписями по принуждению. Если он против — так тому и быть. Я теперь покупаю свою. Без условий, без шантажа, без компромиссов.
— Игорь переживает, — голос Тамары стал тише. — Говорит, ты — как холодная вода. Сначала бодрит, потом обжигает.
Лидия усмехнулась.
— А он — как недоваренное яйцо. Снаружи вроде крепкий, а внутри — полуживой.
— Ты его совсем не любишь?
Лидия встала, подошла к окну. За стеклом, как назло, весна начиналась: солнце скользило по припорошенным крышам, а дети гоняли мяч, как будто ни разводов, ни ипотек в мире не существовало.
— Я его очень любила, — сказала она тихо. — Но потом оказалось, что я в этом — солистка. А он просто хлопал. Точнее, хлопал… глазами.
Тамара встала. Подошла к двери. Сжала ручку пакета.
— Лидочка… Если передумаешь — мы рядом. Мы… не звери. Просто… старые. Мы по-другому не умеем.
Лидия не ответила. Просто кивнула. В дверь постучали. Не успела даже удивиться — вошёл Игорь.
Серый, уставший, с глазами, как у кота, которого выгнали с крыши.
— Я не знал, что мама уже здесь, — сказал он. — Я просто… хотел тебя увидеть.
— Видишь, — Лидия скрестила руки. — Только, боюсь, слишком поздно.
— Мы продали ту квартиру. Деньги пополам. Родители решили, что так будет честно. Я настоял.
— Поздновато, нет? — села обратно за стол, жестом предложив ему чашку. — У меня уже тут всё: планировка, мебель, даже змеевик новый. И жизнь. Без тебя.
— Можно я просто… буду приходить иногда? Не как муж. Просто как человек, который ещё не всё про тебя понял.
— А я как раз не хочу, чтобы меня снова разбирали, как недочитанный роман. Я — не глава, не абзац. Я — целая книга. И её больше не отдадут в библиотеку твоих родственников.
Они замолчали. Время зависло. Потом Лидия встала. Протянула ему чашку — ту старую, с отколотым краем.
— На. Это единственное, что осталось от «нас». Бери. Или выбрось.
Он взял. Помолчал. И вышел. Без слова. Без пафоса. Просто ушёл.
Вечером Лидия лежала на диване. В квартире было тихо. Пахло новой мебелью и — вдруг — облегчением.
Она пролистала ленту. Улыбнулась. Завтра — просмотр квартиры, на которую она сама накопила. Без чьих-то условий. Без дарственных. Без семейных советов.
Она выбрала себя. Впервые.
