— Ага, ага, я поняла. То есть шторы тебе мешают, а моя работа тебя не смущает? — Татьяна с силой хлопнула крышкой посудомойки. — Интересно, Олег, если я в бухгалтерии отчёт не сдам, ты тоже маме жаловаться пойдёшь?
Олег нервно потёр шею и посмотрел в сторону окна, будто там было спасение. Был понедельник. Семь утра. Только что сваренный кофе остыл быстрее, чем терпение у Татьяны.
— Я ничего не говорю, Таня, просто… ну, маме тяжело. У неё давление, ты же знаешь. А ты на неё с этим телефоном наорала…
— Я с телефоном? Я? — Татьяна развернулась к нему резко, как турникет в метро в час пик. — Это она вломилась в субботу в восемь утра, с пирожками, между прочим, на яйцах, на которые у меня аллергия, и начала ревизию холодильника. «А что это у вас йогурт с клубникой? А где борщ? А картошка варёная?» Что это вообще было, Олег?
Он вздохнул. Типа тяжело. Типа он один страдает между двух женщин. На самом деле, он просто ждал, пока кто-то сам уйдёт.
— Мамы просто волнуются, — произнёс он наконец, тихо. — Она говорит, ты холодная. Что ты с ней ни о чём…
— Ни о чём? — Татьяна уставилась на мужа. — Да мне с ней даже о капусте поговорить тяжело. Она ведь её не варит — она ей командует! «Так, а ты чего мужа не встречаешь? Почему он сам себе яйца варит? Я вот вон отцу твоему до самой пенсии пельмени лепила, и ничего — он не помер с голоду!» Ты в курсе, что в прошлый четверг она у меня постирала мои шелковые блузки вместе с тряпкой для пола? «Я думала, это рубашка из «Глории Джинс»!»
— Ты опять начинаешь…
— Нет, Олег. Это не я начинаю. Это она не заканчивает. И ты, между прочим, — тоже. А ещё твоя мать просила, чтобы мы ей ремонт оплатили. Ты это слышал?
Он медленно опустил взгляд в кружку. Там было пусто, как и в его ответах. Он молчал. Потому что удобнее отмолчаться, чем выбрать сторону. И он её никогда не выбирал.
— У мамы кран капает. — Его голос был виноватый. Мальчишеский.
— У неё капает не кран, Олег. У неё капает на мозг. Уже двадцать лет. Она тебя не вырастила — она тебя сварила на медленном огне. Ты даже не заметил, как стал её продолжением. У вас, видимо, общее мнение на двоих. Только вот я в этот комплект не входила.
Он встал. Пошёл за пиджаком. Рабочее бегство.
— Не знаю, Таня, — сказал он, не глядя. — Но ты как-то очень злая стала. С тобой сложно. Всё время претензии. Может, маме и правда виднее…
Эта фраза, обронённая походя, как ключи на полку, вонзилась ей под рёбра. Как можно — вот так, мимоходом — выдать финальный приговор браку, который она всё ещё пыталась спасти?
— То есть… — голос предательски дрогнул. — Ты правда считаешь, что мама права?
Он пожал плечами. Лицо было закрытым. Никаких эмоций. Только усталость. Но не от жизни — от того, что ему снова нужно делать выбор. И он выбрал не выбирать.
— Мне пора, — сказал он. — У меня совещание.
Татьяна не ответила. Только смотрела, как он натягивает куртку, застёгивает молнию — так же, как застёгивал рот в моменты, когда нужно было говорить.
Дверь хлопнула. В квартире повисла тишина. Даже холодильник, казалось, перестал гудеть. Только в голове у Татьяны — грохот, обида и фразы, которые она не сказала. И которые, наверное, уже поздно говорить.
Она села на стул и уставилась в окно. Солнечное утро, зелёные деревья, дети спешат в школу, прохожие несут пакеты с продуктами. И никто не знает, что в этой квартире сегодня началась война.
Пока что — тихая. Но явно не последняя.
— Это что такое?! — голос Татьяны с порога был громким и острым, как порез по бумаге. — Это кто у нас тут жарит котлеты в моём халате?
На кухне, посреди пара и лука, стояла Нина Васильевна. В белом махровом халате, в котором обычно Татьяна выходила пить утренний кофе. На голове — косынка, на губах — победная ухмылка. Пахло жареным мясом, хозяйкой, и непрошеным вторжением.
— Я зашла помочь, — бросила свекровь, даже не обернувшись. — А ты, вижу, не изменилась — всегда с претензией.
— Помочь? — Татьяна бросила сумку на табурет. — У меня ключи в сумке. Как вы попали в квартиру?
— Я взяла копию у Олега. Не возражай, Татьяна, это ведь семейная квартира. Семейная — значит, доступная.
— Семейная? — Татьяна перешла на шёпот. Злой, дрожащий шёпот. — Это моя квартира. Купленная до брака. Я здесь прописана одна. И ни в одном из документов нет вашей фамилии. Ни в одном, поняли?
Свекровь щёлкнула выключателем плиты и повернулась.
— А я не в бумажках живу. Я живу сердцем. И я вижу, как моему сыну тяжело. С вами. С вашей холодностью. С вашей независимостью, которую вы в лицо всем швыряете.
— Я швыряю?! — Татьяна прошла вперёд. — Это вы тут хозяйничаете, как будто в доме ветеранов! Халат мой на вас почему? Почему моя кастрюля кипит, если я её не ставила? И почему вы решили, что ваше мнение — это закон?
— Да потому что у тебя в голове только деньги, отчёты и твои духи за восемь тысяч! — крикнула Нина Васильевна, взмахнув лопаткой. — Ты думаешь, что если ты зарабатываешь больше Олега, то всё, можешь всех гнуть под себя?!
— Не больше! — взвизгнула Татьяна. — В два раза больше, если уж честно. И знаете, почему? Потому что я работаю, пока вы варите свои «тушёночки» и плетёте интриги! Вас в дом пустишь — через два дня от мужа останется тапка и счёт в аптеке!
В кухню ввалился Олег. Вид у него был, как у человека, который зашёл за хлебом, а попал на «Поле боя. Специальный выпуск».
— Что тут происходит?! — он растерянно смотрел на двух женщин, вцепившихся друг в друга глазами.
— Спроси у своей мамочки! — рявкнула Татьяна. — Она решила, что теперь живёт у нас. Не по прописке — по любви! По её логике, раз у неё давление, то я должна быть под ним!
— Таня, ну подожди, — начал он, но она уже не слушала.
— Нет! Я не подожду! Она вломилась сюда, как контролёр в маршрутку! С лопаткой и моралью! А ты — ты дал ей ключи? Ты за моей спиной отдал ей копию ключей от моей квартиры?!
— Она просила… — пробормотал он.
— Просила?! — Татьяна шагнула к нему. — А если бы она попросила мою зарплату, ты бы и её ей отдал? Или может, ты вообще решил, что мы теперь втроём жить будем?! Только где я — на балконе?
Нина Васильевна фыркнула и подошла ближе.
— Вот, Олег, смотри, какая у тебя жена! Кричит, истерит! Женщина — это тыл, а она — фронт с утра до вечера!
— А вы — оккупация! — не выдержала Татьяна и оттолкнула свекровь от себя.
Нина Васильевна пошатнулась, но устояла. И — не будь дура — запустила в невестку… мокрой прихваткой. Прямо в лицо. Попала в щёку.
Татьяна взвизгнула, схватилась за щеку, а затем — не думая — швырнула в ответ полотенцем. Сковородка звякнула. В воздухе повис запах жира и стыда.
— Вы обе с ума сошли?! — заорал Олег. — Это что за цирк?! Мама, ты чего творишь?!
— Я?! — закричала она. — Она меня толкнула! Ты видел?! А ты всё молчишь, как тряпка!
— Да, он молчит, — выдохнула Татьяна, подходя к двери. — Потому что если бы он хоть раз рот открыл, то мы бы уже давно развелись.
— Таня…
— Нет, Олег. Хватит. Я сражаюсь за наш брак, а вы — за комфорт. Я живу, а вы… вы боитесь жить без маминых борщей.
Она сняла обручальное кольцо. И положила его на подоконник. Медленно, молча. Как билет, которым больше не поедешь.
— Я ухожу. Сегодня. И она остаётся. С тобой.
Олег подошёл ближе, попытался взять её за руку. Она отдёрнулась.
— Не прикасайся. Ты выбрал. Молча, как всегда. Только теперь это не безобидно. Теперь это навсегда.
Дверь хлопнула. За ней — коридор, лестница, и свобода. Глухая, болезненная, но — своя.
Прошла неделя.
Татьяна жила на съёмной квартире в спальном районе, рядом с ветклиникой и магазином сантехники. Спала мало, ела через силу. На кухне стоял один стул, а на подоконнике — кофе и пачка сигарет. Она не курила, но держала пачку. Так, чтобы был выбор.
Олег не звонил. Не писал. Видимо, мама запретила. Или сам решил, что пусть «всё уляжется».
Она возвращалась с работы, когда на лестничной площадке столкнулась с Тамарой — своей бывшей начальницей, бывшей соседкой и вообще бывшей «всей в белом». Тамара была как ветер: холодная, неожиданная и без тормозов.
— Танюш, я тебя искала, — сказала та, прикрывая ногой лифт, — ты чего как партизан? Я ж звонила. Писала. Ты где живёшь-то теперь?
— Снимаю, — глухо сказала Татьяна. — На временной.
— А муж?
— У мамы.
Тамара вздёрнула бровь. Её не удивляли такие ответы. Она сама развелась трижды.
— Понятно. Слушай, — понизила голос, — я у вас была вчера. По старой памяти. Хотела плёнку занять, у меня ванна течёт. И, Танюш… там, прости, весело. Твоя свекровь там теперь живёт. В твоём халате. И говорит, что ты «сбежала от ответственности». Сына бросила. На произвол судьбы.
— Конечно, — Татьяна села на ступеньку. — Она, знаешь, как генерал. Только армия у неё — один единственный солдат, и тот подкаблучник.
— А знаешь, кто ещё там был?
— Кто?
— Галя. Та самая. С работы. Из отдела логистики. Которую ты просила держать подальше от Олега.
Татьяна замерла. Галя. Рыженькая, с голосом, как у мультипликационной белочки. С грудью пятого размера и мозгом — на подносике. Точнее, с его отсутствием.
— Она что там делала? — выдавила Татьяна.
— Сидела. На диване. В тапках. И резала салат. Нина Васильевна сказала, что она «умеет по-домашнему». Типа «дом там, где котлеты и тишина». Не то, что «эта ваша Таня».
— Не верю. — Но голос дрогнул.
— Веришь. Ты всегда всё видела, просто не хотела признаваться себе.
Татьяна встала. Обулась. Закрыла дверь. И через десять минут уже звонила в свою квартиру. Ту самую, купленную ею до брака. За её деньги. С её окнами и батареей, которая всегда шипела, как змея.
Открыла… Галя.
В розовых носках. В Татьяниной футболке с надписью «Not your honey».
— Ой, Таня! — растерялась та. — Привет… Ты… что…
— А ты что? — холодно спросила Татьяна. — Ключ тоже у мамочки взяла?
Из-за спины выглянула Нина Васильевна. Её лицо было как памятник, на котором забыл стереть фамилию бывшего вождя.
— Татьяна… — процедила она, — у нас нет настроения.
— А я не за настроением. Я за справедливостью.
— У тебя же ключей больше нет, — напомнила свекровь. — И вещей. Всё твоё мы сложили и отнесли в подъезд. Не волнуйся, никто не взял. Никому не надо.
— А вот это — надо, — Татьяна зашла в коридор, толкнув Галю плечом. — Моя квартира. Мои стены. И по документам — я здесь хозяйка. Не ты. Не она. И не эта, в трусах с котиками.
Олег вышел из спальни. В руках — пульт от телевизора. Лицо усталое.
— Таня…
— Не начинай, — отрезала она. — Я ушла, чтобы ты сделал выбор. А ты, как всегда, сделал его за счёт меня. Только в этот раз — с бонусом в виде новой кандидатки на роль «жены без мнения».
— Это всё не так, — начал он, но она уже подошла вплотную.
— Я пришла сказать последнее. Я подаю на развод. И вызываю полицию — на незаконное пребывание лиц в моей собственности. Можете сейчас же выметаться. С вещами, с котлетами, с лопаткой и с Галей.
— Не смей! — взвизгнула свекровь. — Ты выгонишь нас? Меня?! Мать твоего мужа?!
— Экс-мужа, — поправила Татьяна. — И мать он теперь — не мой сын. Снимите, пожалуйста, мой халат, кстати. И верните ключи.
— Да ты ненормальная! — закричала Галя. — Из-за таких, как ты, мужики и бегают! Всё у тебя по закону, всё по бумажке!
Татьяна подошла к ней, взяла её за плечи и буквально вытолкала в коридор. Та вскрикнула.
— Я теперь — по любви. А любовь начинается с уважения. А не с жратвы и удобства. Поняла?
Дверь захлопнулась.
Через два часа, квартира была пуста. Даже запах чужих людей начал исчезать. Осталась только она, с кружкой кофе. И её отражение в зеркале.
Сильная. Уставшая. Но — настоящая.
И впервые за долгое время — свободная.
