Солнце едва пробивалось через серую пелену облаков. Нина Павловна стояла у грядки с морковью, в руках — тяпка, на голове — выцветший платок. Её дочь, Алина, прислонилась к столбу, скрестив руки и глядя куда-то в сторону.
— Мам, да не нужны нам грядки, мы же не в Советском Союзе, — бросила Алина, не скрывая раздражения. — Зачем это? В магазине всё есть, а ты тут спину гнёшь.
Нина Павловна выпрямилась, упёрла тяпку в землю и посмотрела на дочь. Её лицо, покрытое морщинами, напряглось.
— Алина, я для нас стараюсь. Свежие овощи, свои, без химии. А в магазине что? Гниль одна…
— Ой, мам, перестань. Никто так больше не живёт. У всех нормальная работа, а ты тут в земле возишься, как будто у нас денег нет на еду.
Нина Павловна промолчала. Она отвернулась и снова принялась за прополку. Алина фыркнула, развернулась и ушла в дом, хлопнув дверью. Тишина повисла над участком, только ветер посвистывал в щелях забора.
Нина Павловна работала на грядках не ради экономии. Это был её ритуал, связь с прошлым, с родителями, которые научили её сажать, поливать, собирать. Она не умела объяснить это Алине — та видела в этом только отсталость, ненужный труд. Алина, двадцати семи лет, с её ноутбуком, бесконечными звонками по работе и мечтами о жизни в центре города, будто не замечала, как мать цепляется за этот клочок земли.
Вечером Нина Павловна сидела в гостиной, на старом диване с вытертой обивкой. На столе перед ней стояла миска с картошкой, которую она чистила для ужина. Алина вошла, держа телефон, и бросила его на подлокотник.
— Мам, я серьёзно. Продай участок. На эти деньги можно снять квартиру поближе к городу. Я устала мотаться сюда каждый раз.
Нина Павловна отложила нож и посмотрела на дочь.
— Алина, это не просто участок. Это наш дом. Твой дед его строил, своими руками. А ты хочешь всё продать ради квартиры, где даже окна нормально не открываются?
— Да что ты всё о прошлом? — Алина повысила голос. — Я не хочу жить, как вы с папой! Вечно экономить, вечно копаться в огороде. Я хочу нормальную жизнь, понимаешь?
Нина Павловна молчала. Она вспомнила, как они с мужем, Сергеем, переехали к её родителям в этот дом тридцать лет назад. Тогда Алина была совсем малышкой, бегала по двору, смеялась. Сергей ушёл пять лет назад — инфаркт. С тех пор Нина Павловна держалась за дом, за грядки, за воспоминания. Алина же, наоборот, всё дальше отдалялась, будто стеснялась этого места.
— Ты хоть понимаешь, сколько сил я в это вкладываю? — тихо спросила Нина Павловна. — Не для себя, для нас. Чтобы у тебя было что-то своё.
— Своё? — Алина усмехнулась. — Это не моё. Это твоё прошлое, мам. А я хочу своё будущее.
Она схватила телефон и вышла, оставив мать в тишине. Нина Павловна посмотрела на картошку в миске.
На следующий день Нина Павловна сидела на крыльце с соседкой, Верой Ивановной.
— Алинка опять на тебя наехала? — спросила Вера, заметив усталое лицо Нины.
— Да что с ней сделаешь, — вздохнула Нина Павловна. — Она хочет участок продать. Говорит, незачем нам огород.
— Молодёжь, — хмыкнула Вера. — Они все такие. Моя Светка тоже всё время твердит, что надо в город переезжать. А я тут родилась, тут и помру.
Нина Павловна улыбнулась, но улыбка вышла грустной.
— Я не против её амбиций. Пусть работает, живёт, как хочет. Но этот дом… Это же всё, что у меня осталось.
Вера положила руку на её плечо.
— Дети не понимают. Они думают, что всё легко. А жизнь, она учит. Вот увидишь, Алина ещё одумается.
Нина Павловна кивнула, но в душе сомневалась. Алина была упрямой. Даже в детстве, если что-то вбивала себе в голову, переубедить её было невозможно.
Тем временем Алина сидела в своей комнате, листая объявления о квартирах в городе. Её работа — менеджер в небольшой IT-компании — позволяла снимать жильё, но она хотела большего: квартиру в центре, машину, путешествия. Этот дом, с его скрипучими полами и старой мебелью, казался ей обузой. Она мечтала о свободе, о жизни, где не надо думать о грядках и ремонте забора.
Через неделю Алина привела риелтора. Молодой парень в пиджаке осматривал участок, делал заметки в блокноте. Нина Павловна наблюдала за ними из окна, чувствуя, как внутри всё сжимается.
— Мам, это реальная возможность, — сказала Алина, когда риелтор ушёл. — Он говорит, за участок можно выручить прилично. Хватит на квартиру и ещё останется.
— Алина, ты меня спросила? — Нина Павловна старалась говорить спокойно, но голос дрожал. — Это мой дом. Я не хочу его продавать.
— А я не хочу тут жить! — выпалила Алина. — Я не собираюсь торчать в этой дыре до конца жизни!
— Дыра? — Нина Павловна задохнулась от обиды. — Это твой дом, Алина. Тут ты росла.
— И что? — Алина повысила голос. — Это не значит, что я должна тут остаться! Я хочу нормальную жизнь, мам! А ты цепляешься за свои грядки, как будто они тебя спасут!
Нина Павловна отвернулась, чтобы дочь не увидела слёз. Она ушла в свою комнату и закрыла дверь. Алина осталась стоять посреди гостиной, чувствуя, как гнев сменяется стыдом. Но она тут же отмахнулась от этого чувства. Она была уверена, что права.
На следующей день риелтор прислал письмо со своей оценкой участка. Сумма оказалась даже больше, чем предполагала Алина. Она уже представила себе новую квартиру в городе, которую можно будет купить. Оставалось только уговорить мать перестать цепляться за этот никому ненужный кусок земли.
Прошёл месяц. Алина продолжала давить на мать, но Нина Павловна стояла на своём. Однажды вечером, вернувшись с работы, Алина застала мать за странным занятием: та сортировала старые фотографии в коробке.
— Что это? — спросила Алина, садясь рядом.
— Фотографии твоего деда, — тихо сказала Нина Павловна. — Вот, смотри, это он забор ставил. А тут мы с ним грядки копали.
Алина взяла одну из фотографий. На ней молодой Сергей, улыбающийся, с лопатой в руках. Она вдруг вспомнила, как в детстве бегала за отцом по участку, как он учил её сажать картошку. Сердце кольнуло.
— Мам, я не хочу тебя обидеть, — сказала она тише. — Просто… я не понимаю, зачем тебе это. Ты же устаёшь.
Нина Павловна посмотрела на неё долгим взглядом.
— Алина, не в усталости дело. Дело в памяти. Ты этого не поймёшь, пока не потеряешь что-то важное.
Алина хотела возразить, но промолчала. Впервые за долгое время она почувствовала, что не знает, что ответить.
На следующий день Алина зашла в сарай, где мать хранила инструменты. Там она наткнулась на старую коробку с детскими вещами — её игрушками, рисунками. Среди них был рисунок: она, мама и папа на фоне дома. Алина замерла. Она вдруг осознала, что для матери этот дом — не просто стены, а целая жизнь.
— Мам, — сказала она, найдя Нину Павловну на крыльце. — Я… я, наверное, поторопилась. Давай не будем продавать. Пока.
Нина Павловна посмотрела на неё с удивлением, потом улыбнулась.
— Спасибо, Алин. Это много значит.
Они начали говорить. Не сразу, не легко. Алина призналась, что боится застрять в прошлом, что хочет большего.
Нина Павловна рассказала, как боится потерять связь с родителями, с мужем, с их общим прошлым. Они плакали, обнимались, впервые за годы говоря по душам.
— Я не хочу, чтобы ты жертвовала своими мечтами, — сказала Нина Павловна. — Но дай мне время. Я не готова всё бросить.
Алина кивнула. Она поняла, что была слишком резкой, слишком эгоистичной. Ей нужно было научиться слушать.
Прошёл год. Алина переехала в город, сняла небольшую квартиру. Но каждые выходные она приезжала к матери, помогала на грядках. Они сажали морковь, смеялись, вспоминая старые времена. Нина Павловна начала понемногу отпускать прошлое, а Алина — ценить его.
Однажды, копая грядку, Алина сказала:
— Знаешь, мам, эта морковь правда вкуснее магазинной.
Нина Павловна рассмеялась.
— Я же говорила.
Они не продали дом. Алина научилась видеть в нём не обузу, а корни. А Нина Павловна начала мечтать о чём-то новом — может, о поездке к морю. Жизнь продолжалась, и они учились быть ближе.
