— Тёмочка, я не могу больше тут… — голос Марины Петровны дрожал, но она старалась держаться. — Понимаешь, после папы… пусто, всё напоминает. Я не выдерживаю. Ночами не сплю.
Артём сел рядом на диван, сжал её руку.
— Мам, не нужно себя мучать. Переезжай к нам, поживёшь у нас какое-то время. Когда почувствуешь, что готова вернуться домой — я отвезу тебя обратно. Без спешки, всё по твоим ощущениям.
Она кивнула, глядя в сторону. На следующий день он приехал за ней с чемоданом и несколькими коробками.
— Вот мы и приехали, — сказал он, открывая дверь своей новой квартиры.
Женя встретила их в прихожей. Улыбнулась, помогла поставить сумки.
— Марина Петровна, здравствуйте. Мы рады. Вам какую комнату удобнее?
Свекровь шагнула внутрь, медленно осмотрелась, как будто оценивала интерьер.
— Да всё равно. Лишь бы никому не мешать. Я же ненадолго.
Женя чуть улыбнулась, пропуская мимо ушей холодную интонацию. Ей было непривычно, но она старалась держать дистанцию.
— У нас в гостевой уже всё готово. Постельное бельё свежее, полотенце на полке.
Первые дни прошли на удивление спокойно. Женя старалась держаться вежливо, не вмешиваться, не давать повода. Марина Петровна чаще молчала, но присматривалась. Иногда что-то спрашивала, благодарила, оставляла чистую чашку в раковине.
Но через пару недель порядок начал меняться.
— Вы снова переставили мои книги?
Женя стояла посреди гостиной, сдерживая дрожь в голосе. На полке, где вчера вечером ещё лежали её романы, теперь стояли керамические фигурки и фото в серебристых рамках.
— Они занимали слишком много места, — не оборачиваясь, ответила Марина Петровна, продолжая протирать подоконник влажной тряпкой. — А здесь всё должно быть гармонично.
— Но это моя квартира. Точнее, наша. Я же не прошу Вас жить среди чужих вещей.
Свекровь медленно выпрямилась, выжидающе посмотрела на Женю.
— Ты так восприимчива. Я ведь просто навожу порядок. Неужели трудно понять, что я стараюсь как лучше?
Женя вжалась плечами, словно резко оттолкнутая невидимой рукой. Хотелось сказать ещё что-то, но в этот момент зазвенел дверной звонок.
Артём вошёл в прихожую с пакетами в руках и едва заметно кивнул матери:
— Мам, привет. Ты что-то вкусное купила?
— Конечно, сынок. Я по пути взяла пирог с вишней. Это ведь ваш с Женькой любимый, правда?
Женя сделала шаг к нему, но он уже прошёл на кухню, не заметив её взгляда.
Когда Марина Петровна скрылась в своей комнате, Женя подошла ближе.
— Тём, ты видел, что она снова убрала мои книги?
— Жень, ну не начинай. Мамина привычка — всё упорядочивать. Потерпи немного, ей тоже тяжело. Только отца похоронили, ты же понимаешь.
Женя молча смотрела, как он наливает чай, как достаёт блюдце для пирога. Как будто её раздражение — это мелочь, что-то неловкое и неудобное. Как будто её здесь не существует.
Следующие дни они почти не говорили. Женя вставала раньше всех, уходила на работу, приходила уставшая, тихо переодевалась, старалась не мешать. Марина Петровна теперь оставляла ей записки на кухне: «Суп в холодильнике», «В ванной закончился порошок». Артём всё чаще задерживался у клиента или у коллег.
Однажды, придя домой, Женя заметила, что большая коробка, где стояли её книги, стоит под столом. На ней приклеена записка: «Временно убрала, чтобы не загромождать пространство».
Женя опустилась рядом на пол, провела рукой по крышке. Книги внутри лежали ровно, аккуратно перевязанные лентой. Словно это не её жизнь, а чьи-то аккуратно сложенные воспоминания.
Из кухни донёсся голос свекрови:
— Людка, ну ты бы видела. Она вроде и ничего, но не хозяйка. Не душа компании. Вот Анечка у Тамары Семёновны — вот девочка, вот жена была бы ему. А эта… не для нашей семьи.
Женя замерла. Телефонный разговор продолжался, но она уже не слышала слов. Только звон в ушах, как после пощёчины.
Позже она попыталась поговорить с Артёмом. Предложила вместе сходить в кино в выходные.
— Маме надо на рынок. Ещё к парикмахеру. Я обещал.
— А я?
Он пожал плечами.
— Ну ты же видишь, ей сейчас непросто. Потом сходим.
Потом не наступало. Вечером Женя снова мыла посуду после того, как Марина Петровна устроила обед для своих дочерей. Всё началось с утра: на кухне Женя столкнулась с кастрюлями и продуктами, которых раньше не было.
— У нас гости, — сказала свекровь, даже не поднимая головы. — Девочки, мои дочки, приедут пообедать.
Женя сдержанно кивнула. Спросить, не будет ли им тесно, не посмела.
К двум часам на столе уже стояли салаты, жаркое, домашний компот. Женя помогла разогреть, разложить приборы, хотя никто её об этом не просил. Когда приехали две взрослые женщины — старшая и младшая сестра Артёма, — свекровь встретила их с радостью, громко рассаживала, тут же наполняла тарелки.
— Проходите, чувствуйте себя как дома, — сказала она, кивая в сторону Жени. — Хозяйка нас угостит. Женя, ты чего стоишь, обслужи гостей.
Женя растерялась. Она просто стояла у плиты, вытирая руки о фартук, не зная, что сказать. За столом её почти не замечали. Разговоры были про внуков, дачи, воспоминания о детстве. Лишь изредка кто-то просил передать соль или налить воды.
Когда обед закончился, гостьи собрали сумки и ушли, громко чмокнув мать в щёку. Женя молча начала собирать посуду, не дождавшись ни одной благодарности.
— Ты даже не накрыла на стол. Я сама всё сделала, — усмехнулась свекровь, проходя мимо.
Артёма дома не было. Он задерживался у клиента и вернулся поздно вечером. Женя ждала его в кухне, села напротив, пока он ел.
— Сегодня твоя мама устраивала обед для сестёр. Меня никто не предупредил. Я помогала, мыла посуду, а потом услышала, что «ничего не накрыла».
Артём отвёл взгляд.
— Ну, ты же знаешь, она может быть резкой. Но ты не принимай близко.
— Я должна быть служанкой? Или хотя бы человеком, с которым советуются?
Он промолчал, ковыряя вилкой в тарелке.
Артём что-то промямлил, делая вид, что не слышит. Женя не ответила. Но ночью ей снилось, как она уходит, хлопнув дверью. Проснулась в три, встала, пошла пить воду. На кухне было темно и тихо.
На следующий день она поехала к Кате. Подруга слушала молча, потом, обняв, сказала:
— Уезжай к родителям на пару дней. Пусть он сам разберётся, где мама, а где жена. Пока ты там, тебе не будет слышно.
Женя кивнула. Она уже и сама думала об этом, но впервые услышала это вслух. И это придало силы.
На следующее утро Женя собиралась на работу, когда заметила на кухонном столе раскрытый конверт. Бумага была её, адрес — её девичья фамилия. Она застыла на месте.
— Это мои письма. Почему они открыты? Вы читали их?
Марина Петровна стояла у плиты, помешивая кашу.
— Я думала, это квитанции. Конверты были в общей стопке, я не специально.
— Вы же видите, что это не квитанции, — Женя сжала письмо, словно защищая его. — Это личное. Мне неприятно.
Свекровь пожала плечами:
— Ой, ну извините. Какая же вы ранимая. Я ж без задней мысли. Всё в себе держите, зато теперь кричите.
Женя не ответила. Схватила сумку и вышла. На лестничной площадке сердце стучало громко, как в грудной клетке у птенца. Казалось, ещё шаг — и она расплачется.
Вечером дома было напряжённо. Артём ел быстро, почти не поднимая глаз.
— Мы не можем так жить, — тихо сказала Женя. — Я чувствую себя чужой в собственной квартире. Ты меня совсем не защищаешь.
— А ты не хочешь понять мою мать, — резко ответил он. — Она всё потеряла. А ты считаешь письма важнее человека.
— Это не про письма. Это про границы. Про уважение.
Он встал, убрал тарелку в раковину.
— Ты всегда была холодной. Ни к ней, ни ко мне тепла. Сама выбрала дистанцию — вот и живёшь на ней.
Она молчала. Долго. Потом пошла в комнату, медленно начала собирать вещи. Беспорядочно, но решительно: джинсы, рубашки, аптечку, ноутбук. На полке лежал их общий альбом. Она посмотрела на него — и не взяла.
Он зашёл, когда чемодан уже был у двери.
— Ты куда?
— К родителям. Ненадолго. Мне нужно прийти в себя.
— Жень, ну подожди…
— Я предупреждала. Снова и снова. Ты молчал.
Он не стал её удерживать. Только закрыл за ней дверь и остался стоять в темноте коридора.
В родительской квартире было тепло. Мать открыла дверь с фартуком на шее, уже пахло борщом.
— Женечка…
Отец вышел из комнаты, взял её чемодан.
— Не спрашиваем ничего. Просто поешь с нами. Потом душ, сон — и поговорим.
Она кивнула, села за стол. Мать поставила миску, пододвинула хлеб, тихо села рядом.
— Мы за тебя, дочка. Как решишь — так и будет. Хочешь, поговорим с ним?
— Нет. Я просто хочу тишины. Немного воздуха.
Вечером Женя вышла на балкон, кутаясь в отцовскую толстовку. Было неожиданно спокойно. Ни тишина, ни одиночество её больше не пугали.
Артём не звонил. И это было самым громким из всего, что могло произойти.
Утром Женя проснулась от стука в окно. На улице было пасмурно. Она лежала на старом диване в родительской комнате, в тишине, которую не прерывали шаги по ламинату, не звучал голос свекрови, не звякала посуда. Было странно спокойно.
Мать постучала в дверь:
— Артём приехал.
Женя села. Не удивилась. Просто встала, поправила волосы и вышла на кухню. Отец наливал чай, мать резала пирог.
Артём сидел за столом, с прямой спиной, руки на коленях.
— Привет, — сказал он.
— Привет.
Он поднял на неё глаза, не обвиняющие — уставшие.
— Я… хотел поговорить. Извиниться. Наверное, поздно. Но я понял, как сильно я всё запустил.
Отец пододвинул ему чашку:
— Чай с лимоном. Попейте вместе.
Женя села напротив. Мать не вмешивалась, но осталась в комнате. Казалось, она просто присутствует — не как судья, а как напоминание, что кто-то за Женю есть.
— Я снял маме квартиру, — сказал Артём. — Рядом с младшей сестрой. Там светло, лифт, аптека внизу. Я сам возил коробки. Сказал, что решение моё, и обсуждать не хочу.
Женя молчала.
— Я не хочу тебя терять. Если ты дашь мне шанс, я хочу всё начать сначала. Без посторонних. Только ты и я. Как семья.
Она посмотрела на него долго, не отводя взгляда. Потом кивнула.
— Хорошо. Но если хоть раз я почувствую, что всё возвращается — я уйду. Без разговоров.
— Не будет. Обещаю.
Он поехал за её вещами, она осталась ещё на день. Мать гладила её рубашки, отец чинил молнию на чемодане. В доме было как в детстве — тихо, просто, безопасно.
Когда Женя вернулась в квартиру, её встретила тишина. Чистый коридор, в гостиной — только их фотографии. На стене — их календарь, а не список аптек и режимов. В кухне — знакомые баночки, любимая чашка, её книги на полке.
Женя осторожно сняла со стены чужую рамку. Протёрла пыль. Поставила вместо неё снимок с моря — она и Артём, в первый год брака, улыбаются, мокрые после волны.
Вечером они пили чай. Он молчал, смотрел в окно. Она спросила:
— Ты уверен?
Он кивнул:
— Я тоже устал. Спасибо, что не промолчала.
Женя впервые за долгое время улыбнулась свободно. Спокойно. Почти тихо. И чай остыл, но никто не заметил.
Мать Артёма не звонила. Лишь однажды, коротко, без деталей. Женя всё равно чувствовала странное напряжение. На третий день она сказала:
— Может, съездим к ней? Навестим.
Артём покачал головой:
— Она уже уехала в свою квартиру. Сказала, что нужно привыкать там жить. Не скитаться же по съёмному, когда есть своё.
Женя кивнула. Пришло какое-то странное осознание. Словно что-то не состыковывалось. В этом решении слышалась тень манипуляции, но Женя сразу отбросила это. Главное — сейчас всё наладилось.
