— Ну и почему тебе так сложно понять? Ты старшая! Две квартиры на тебя, а Влад с ребёнком по углам мечется! Это что, по-твоему, нормально?
Ведро с грязной водой стоит посреди коридора, тряпка валяется рядом. Наталья выпрямляется, телефон прижат к уху. Из трубки доносится раздражённый голос матери — усталый, привычный, чуть дрожащий от негодования.
— Мама, я сейчас не могу говорить, — Наталья машинально сжимает губы, переводит взгляд на сморщенные от воды пальцы.
— Всегда у тебя «не могу»! Я тебе для чего звоню? Сколько можно себя ставить выше брата?
В прихожей пахнет моющим средством, где-то в соседней комнате шуршит пёс, устраиваясь на ковре. Наталья закрывает глаза, выдыхает.
— Мама, я поговорю с Владом, хорошо? Давай потом, у меня дела.
— Конечно! Отворачивайся, как всегда. Ты же у нас самостоятельная! — голос становится резче. — Ты думаешь, тебе это так просто сойдёт?
Связь обрывается, Наталья молчит, прижимает телефон к груди. Через минуту возвращается к ведру, бросает тряпку обратно в воду, трёт плитку в коридоре — будто пытается стереть не только грязь, но и липкое раздражение внутри.
Позже, на кухне, Наталья аккуратно разглаживает стопку квитанций, задвигает подальше список коммунальных, поверх кладёт банковские выписки. Игорь наливает чай, садится напротив.
— Опять твоя мама? — тихо спрашивает он, взгляд скользит по её рукам.
— Да, — Наталья пожимает плечами, не отрываясь от цифр. — Всё то же. Две квартиры — а у Влада ничего. Она считает, что мы обязаны.
— Может, правда что-то им уступить? — неуверенно произносит Игорь.
— А как? — Наталья резко обрывает его. — Ты что, забыл, как мы вытягивали ту квартиру? Она ведь вообще была бабушкина, нам с Владом по наследству. Только он тогда сразу отказался — ещё в училище учился, ему связываться с долгами не хотелось. Все долги, счета, коммуналку тянули мы. Мы с тобой за всё платили, каждую квитанцию. А ремонт? Мы же туда всё вложили, чуть не с нуля всё делали — дорого, по максимуму, чтобы потом не возвращаться к этому. Влад тогда вообще не появлялся, у него всегда были важнее дела.
Игорь вздыхает, морщит лоб. Тишина между ними — короткая, будто оба решают, что важнее: очередная квитанция или старое недовольство.
— Наташ, если надо поговорить с твоими, я могу…
— Нет, не надо, — она сразу машет рукой. — Это между мной и мамой.
Вечером Наталья разбирает чистое бельё, в коридоре тихо гремит сушилка. Звонок снова — на этот раз мать почти кричит:
— Тебе что, не жалко брата? Ты всегда думала только о себе! Где твоя совесть?
— Мама, хватит. Ты даже не спрашиваешь, как у нас дела. Только эти разговоры про квартиры!
— Потому что ты думаешь только о себе! Мне за вас стыдно!
Наталья выключает телефон, кладёт его на шкаф. Сердце стучит быстро, ладони дрожат. Она садится на кровать, укутывается пледом, в комнате пахнет свежей тканью и порошком. Через открытую дверь слышно, как Игорь возится на кухне.
Он заходит, присаживается рядом, осторожно трогает её плечо:
— Может, не отвечай пока? Пусть сама остынет.
— Я не могу, — Наталья тихо шепчет. — Она не отстанет. Завтра начнёт с папой, потом снова про Влада…
Игорь устало улыбается:
— Пусть решают между собой. Не лезь, Наташ. Ты же знаешь, это бесконечно.
Наталья кивает, но чувствует: Игорь сам устал, ему хочется простых вещей — ужин, тишина, чтобы не звонки до ночи. Она прижимает к себе плед, вспоминает: как вместе клеили обои, как ночами выносили строительный мусор, как держали друг друга за руку, когда не хватало денег на новую плиту.
Поздно вечером, когда уже готовит чай, звонит отец. Его голос глухой, серьёзный:
— Наташа. Владу негде жить. Ты единственная, кто может помочь.
Она смотрит на отражение в окне — лицо усталое, глаза темнее обычного.
— Пап, квартира оформлена на меня. Там арендаторы, мы тоже живём не в особняке.
— Это твоя семья, Наташа. Но ты не можешь быть одна против всех. Семейная справедливость — она не в бумажках.
— Я понимаю, но кто тогда платит кредиты? Кто эти долги тянул? — Наталья не повышает голоса, просто констатирует. — Когда всё валилось, Влад был на гастролях. А я ночами считала, хватит ли нам до зарплаты.
Отец тяжело дышит в трубку, потом повторяет:
— Всё равно подумай. Я тебя прошу — по-человечески.
Связь обрывается. Наталья долго смотрит в окно: на пустой двор, редкие фонари, затихающие голоса соседей. Она не чувствует ни злости, ни обиды — только усталость и странную отстранённость, будто смотрит на свою жизнь со стороны.
Следующим утром Наталья разбирает бумаги, вытирает пыль с полок. Звонок — снова мать, голос сразу напряжённый.
— Ты хоть помнишь, как мы с отцом собирали вам с Игорем на первоначальный взнос? Все помогали, чтобы вы смогли взять свою квартиру! А теперь брату нужна помощь — и у тебя сразу тысяча причин.
— Мама, мы вам с Игорем очень благодарны, правда. Но это про нашу новую квартиру, которую мы покупали сами. А та, про которую ты всё время говоришь — бабушкина. С ней мы разбирались в долгах одни, Влад тогда отказался, ему было не до этого. Всё тянули сами.
— У него ребёнок, ты понимаешь? Ты когда-нибудь думала о ком-то, кроме себя?
Наталья садится на кухне, смотрит в окно. За стеклом воробьи скачут по карнизу, на столе кружка с недопитым кофе. Она молчит, слушает, как мать говорит всё громче, будто пытается перекричать её тишину.
В тот же день, уже ближе к вечеру, звонок снова — короткий, резкий. На экране всё та же фотография: мама с братом на даче. Наталья сжимает телефон, прислоняет его к уху, но не говорит ни слова.
— Ты меня слышишь? Ты вообще понимаешь, что происходит? Влад с ребёнком снимает какую-то конуру, вы — в своей крепости, и никому дела нет! Как так можно?!
Мать почти кричит, перебивает саму себя, не оставляя пауз для ответа.
— Мама, хватит. Я не могу ничего решить прямо сейчас. Я думала, ты позвонила узнать, как у меня дела, а опять…
— Мне не до ваших дел! Мне за вас стыдно, Наташа! Ты всегда думала только о себе!
Наталья слушает, но не спорит. Мысли бегут куда-то в сторону: бельё в машинке, сын за стенкой смотрит мультики, чайник шумит на кухне. На душе тяжело, как после ссоры.
Вечером Игорь садится на край кровати, вытаскивает зарядку из розетки, смотрит в телефон.
— Может, пока просто не брать трубку? — предлагает он, устало.
— Если не возьму — будут названивать всем подряд, пока не достанут. Уже начинали однажды, помнишь?
Игорь молчит, Наталья садится рядом, держится за край пледа.
— Это всё никогда не закончится, да?
— Закончится. Когда мы поставим точку, — тихо говорит Игорь. — Просто не надо в это втягиваться.
Утром звонит отец. Голос усталый, хриплый, будто он всю жизнь только ждал этого разговора.
— Наташа, я прошу тебя: помоги Владу. Ему некуда идти, а ты…
— Пап, я уже всё объясняла. Квартира оформлена на меня, арендаторы живут по договору. Это не так просто — выгнать людей.
— Но ты ведь знаешь, что только ты можешь помочь. По-человечески, Наташа. По-семейному. Ты не представляешь, как тяжело сейчас Владу.
— А мне? — неожиданно для себя говорит Наталья. — Я тоже устала. Игорь тоже. Мы все эти годы не жили, а выживали, тянули всё сами. Влад тогда отказался, не хотел влезать в долги, а теперь вдруг все вспомнили, что я что-то должна.
В трубке долго молчат, потом отец произносит:
— Всё равно подумай. Я тебя прошу. Ради семьи.
Наталья выключает телефон, опускает голову на руки. Она больше не злится — просто пусто внутри, будто больше нет сил даже ругаться.
На следующий день звонит свекровь. Голос у неё спокойный, чуть ироничный:
— Наташа, не бери в голову. В каждой семье кто-то крайний. Но не позволяй себя загонять. У тебя своя семья — и это главное.
— Спасибо, — Наталья впервые за долгое время улыбается в трубку.
Вечером встречается с подругой в кафе. На столе — чашки с кофе, крошки от круассана, солнечный луч на стекле. Катя смотрит внимательно, улыбается чуть лукаво:
— Если начнёшь уступать — будешь всю жизнь чужое раздавать. У них у всех короткая память, зато долгая обида. Сама решай, как тебе жить, Наташ.
— Я всё равно себя виноватой чувствую, — тихо признаётся Наталья.
— Так и будешь! Главное — не жалей себя потом.
На следующий день, когда звонит мать, Наталья вдруг говорит по-другому — чётко, спокойно, чуть жёстко:
— Нет, мама. Эта квартира моя. Я всё тянула сама.
В трубке наступает долгая тишина. Потом короткий вдох, раздражённое «ясно» — и гудки.
Вечером в дверь неожиданно звонят. На пороге — Влад. Стоит с пустыми руками, взгляд тяжёлый, словно всё это уже не первый раз. За спиной — темнота лестничной клетки.
— Я не понимаю, чего ты такая упрямая, — начинает он без приветствия. — Родные же должны помогать друг другу!
— Я помогала. И продолжаю помогать. Но у меня тоже есть семья, и я не обязана отдавать всё.
— Всю жизнь только для себя! — Влад тяжело выдыхает, не смотрит ей в глаза. — Всегда у тебя всё своё, а у других — ничего. Ты бы хоть раз могла уступить.
— Я уступала уже столько раз, что больше просто не могу.
Влад смотрит ещё несколько секунд, потом уходит, не прощаясь. Дверь закрывается, Наталья несколько секунд стоит в прихожей, слушает, как уходит эхо его шагов.
Через час звонит мать — крик сразу, без прелюдий:
— Ты отобрала у брата крышу над головой! Как ты после этого жить будешь?!
Наталья молча слушает. Её голос — ровный, почти чужой:
— Жить, как и раньше. Работать, платить по счетам. Только больше ни за кого не отвечать.
— Ты бессердечная! — срывается мать. — Всё тебе мало!
После этого несколько дней никто не звонит. Наталья впервые за долгое время живёт в тишине: убирает, играет с сыном, гуляет с собакой. Но тревога внутри не отпускает, словно она всё ещё ждёт новой атаки.
Вечером сын подходит на кухне:
— Мам, а ты когда-нибудь делилась игрушками с братом?
Наталья улыбается, садится рядом.
— Делиться — это хорошо. Но иногда своё надо защищать, чтобы потом жить спокойно.
Сын кивает, задумчиво смотрит в окно. В квартире тихо, только где-то греется чайник и шумит стиральная машина.
Прошло пару недель. Наталья впервые за это время проснулась без звонков и сообщений. На кухне светло, пахнет свежим хлебом, за окном мокрые ветки, ещё не просохшие после ночного дождя. Она режет хлеб, наливает сыну чай, слушает, как он рассказывает о новом друге во дворе.
В обед, когда Наталья разбирает почту, звонок — Влад. Голос другой: не упрёк, а осторожность.
— Наташа, пусти нас с женой и ребёнком в квартиру, хоть на время. Буду платить аренду, честно.
Она долго молчит, чувствует, как внутри снова начинает гудеть напряжение. Обещания звучат знакомо, но голос брата — какой-то чужой, почти виноватый.
— Я не знаю, Влад. Мне надо подумать, — говорит Наталья. — Там сейчас люди живут. С ними тоже надо договориться.
Вечером Наталья рассказывает всё Игорю. Тот ставит кружку на стол, смотрит прямо:
— Решай сама. Я поддержу. Как скажешь — так и будет.
Всю ночь Наталья ворочается, считает в уме деньги, вспоминает прошлые разговоры. Утром звонит арендаторам. Те не в восторге, но соглашаются: через неделю съедут. В квартире воцаряется пустота — запах краски, эхо шагов, голые стены.
Через несколько дней Влад с женой и ребёнком заезжают. Обещают платить аренду, Наталья думает подписать с ними договор, но рука не поднимается — всё-таки родные. Влад сразу не отдал деньги, только развёл руками: «Через пару дней закину, зарплату жду». Наталья старается держаться отстранённо, не вмешивается: квартира есть, условия проговорены. Но переводы не приходят — неделя, потом две. Наталья напоминает, Влад обещает всё исправить, но деньги не появляются.
Вскоре звонит соседка — жалуется на шум, гостей, музыку, на курящих друзей брата. Наталья несколько дней пытается дозвониться до Влада, тот не берёт трубку. Она злится, потом переживает, потом снова злится. В какой-то момент решает ехать сама.
В квартире — беспорядок, грязная посуда, игрушки по полу, запах курева. Влад открывает дверь не сразу, смотрит устало, делает вид, что всё в порядке.
— Влад, нам надо поговорить.
— Всё нормально, не переживай. Мы скоро разберёмся. Не начинай.
— Влад, ты не платишь, ты не отвечаешь на звонки. Я больше не могу так. Это не помощь — это уже использование.
— Ну да, сразу выгнать, как чужого. Всю жизнь только себе, теперь ещё и ребёнка с женой на улицу.
Наталья смотрит на него долго, молча. За дверью слышны голоса гостей, смех, из комнаты выходит жена Влада, быстро вытирает слёзы, уходит обратно. Наталья пытается говорить спокойно:
— У тебя неделя, чтобы съехать. Больше не могу так жить. Прости, но это решение окончательное.
Влад срывается, начинает кричать:
— Вот она, родственная помощь! Всю жизнь только для себя! Не человек, а калькулятор! Как тебе не стыдно!
Мать звонит почти сразу, орёт в трубку: предательство, бессердечность, «как ты после этого жить будешь». Жена Влада в слезах хлопает дверью. Влад кричит, злится, бессильно перебирает обвинения, но Наталья уже не слушает.
Наталья уходит из квартиры, держится за перила, чувствует, как пальцы дрожат. На улице дождь, воздух холодный, свежий. В голове гул, будто за все эти недели она впервые осталась одна с собой.
Через неделю квартира снова пуста. Наталья с Игорем вечером пьют чай у окна. Он молча смотрит на неё, улыбается.
— Больше я не буду отдавать своё только потому, что кому-то хочется, — тихо говорит Наталья.
Игорь кивает:
— Теперь мы — семья, которая сама строит границы.
Наталья впервые за долгое время чувствует уважение к себе. Её голос звучит твёрже, в комнате становится светлее. За окном — редкие фонари, тихий дождь, никакой тревоги внутри. Только ощущение простого, честного покоя.
Больше родители и Влад не звонили. В душе Натальи это поселило чувство потери и пустоты, но решение нужно было принимать, пока тебя не утопили в чужой вине и собственной бесконечной ответственности.
