Вероника поправила бейдж. Слово «старший специалист» так и норовило соскочить с лацкана, как и ее самооценка в последние годы. Рабочий день плелся, как очередь за кефиром в девяностые: уныло, долго и без особых надежд на хэппи-энд.
На экране — цифры. Они танцевали не то вальс, не то панихиду. Когда-то, получая диплом экономиста, Вероника мечтала… хотя нет, она даже мечтать боялась. Папа говорил: «Главное — стабильность». Вот она и выбрала банковскую стабильность. Сидеть в кабинете с запахом старого кофе и пластиковых папок, притворяясь, что ей это нравится.
— Вероника Александровна, вас Матвеев вызывает, — просунула голову в кабинет секретарь Лена. Та еще вестница — у кого премия, у кого выговор. Интрига.
Матвеев — человек с лицом отца народов и голосом карикатурного волка из «Ну, погоди!» — ждал, расставив руки на подлокотниках, будто собирался взлететь.
— У нас для вас хорошие новости, — сказал он с улыбкой, которая могла бы украсить рекламный щит: «Улыбайся, у нас всё под контролем!»
— Мы решили назначить вас начальником отдела корпоративных клиентов.
Вероника сидела и думала: это сейчас сон или уже кошмар?
Повышение? Она? Серьезно? Тут бы оклад удержать на фоне инфляции и отсутствия приличного кофе в автомате.
Но вежливо кивнула.
— Спасибо. Постараюсь оправдать… и так далее. Вы же знаете, как это работает.
Вечером она летела домой. Павел! Он точно обрадуется. Он у нее душка. Правда, слегка… как бы это сказать… творческий. Настолько, что забывает, что холодильник не сам наполняется. А еще — композитор. Сочиняет музыку для реклам. Последнее, что он сделал — фон для шампуня с экстрактом кактуса. Сама Вероника потом неделю не могла слушать, как течет вода.
В квартире пахло музыкой и пылью. Павел сидел, как обычно, в своей позе вдохновения: одна нога под попой, вторая — на подлокотнике. Волосы напоминали побежденного одуванчика.
— У меня новость! — заявила она, чуть не наступив на гитару.
— И у меня! — воскликнул он. — Послушай! — и нажал кнопку. В комнате разлилась мелодия, легкая, воздушная, как обещания его родителей.
— Меня повысили, — сказала она, когда музыка закончилась.
— Круто! — он подхватил ее, закружил и радостно воскликнул: — Я приготовлю ужин!
Страшнее слов Вероника давно не слышала. После последнего «ужина» пришлось вызывать химчистку и сантехника. Она дипломатично предложила:
— Лучше я закажу. Ты доделай рекламу.
И тут зазвонил телефон. Вероника сразу поняла: это они. Родители Павла. Из Твери. Старые, закаленные жизнью владельцы магазина автозапчастей и сторонники суровой семейной иерархии: сын — продолжатель, невестка — обслуга.
— Да, пап, слушаю… Что?… Сколько? — Павел хмурился, и каждый его морщинистый вдох оборачивался новой бедой. — Конечно, помогу. Ты же знаешь…
Когда он закончил разговор, лицо его напоминало посуду после «ужина».
— Магазин прогорает. Долг. Большой. Если не выплатят — суд, дом под арест.
Вероника села рядом. Мысленно проверила счета. Конечно, помочь можно. Но не бесплатно. Это будет стоить — нервов, сна, терпения.
— Может, кредит? В моем банке хорошие условия. Особенно для родственников.
Через неделю кредит был оформлен. Павел — поручитель. Деньги — в никуда. В глазах Виктора Степановича читалась благодарность… ну, если вы умеете различать благодарность, замаскированную под подозрение.
Павел был уверен: вот-вот начнется большой проект. Саундтрек к фильму! Деньги польются рекой. Только не уточнил, в какую сторону.
А через пару месяцев выяснилось: платежей нет. Ни одного. Вероника проверила базу — мимо. Кредит капал ей на плечи, как вода с прохудившейся крыши.
— Павел, ты знал, что уже три месяца нет взносов?
Он замялся:
— Купил микшер. Без него — никак. Я ж для проекта.
Вероника закрыла глаза. Да-да, проект. Этот мифический зверь, который должен спасти их от бедности. У них уже трое детей могло бы быть, если бы она беременела каждый раз, когда он обещал: «Вот-вот все наладится».
Так началась ее вторая работа — оплачивать семейный кредит.
Ремонт? Отменяется. Отпуск? Только виртуально, через фотографии подруг в Инстаграме. Новая сумка? Ха. Радуйся, что не в долг купила картошку.
А в субботу — кульминация. Звонок в дверь. На пороге — они. Родители. Улыбаются, как будто приехали не разрушить жизнь, а отпраздновать свадьбу.
— Сюрприз! Мы приехали! С пирожными!
Они шли по квартире, как по музею. Виктор Степанович косился на стены, будто искал, где удобнее прикрутить полку под свое влияние.
— Хорошая квартирка. Только тесновата. А дети где будут играть?
— Мы пока не планируем.
— Зря, — отрезал он, как будто оценивал невестку на рынке невест. — Время-то уходит.
А потом — кульминация.
— Квартира ведь на тебя записана? Это как-то… неправильно. Павел — муж. Хозяин.
— Я купила ее до брака. На свои.
— Что за разделения? — всплеснула руками свекровь. — Семья — одно целое. А так — он как квартирант.
И тут они предложили… переписать квартиру на Павла. Так… по-семейному. Ну чтобы, если что, сын без угла не остался.
Вероника смотрела на них, как на посетителей дурдома, сбежавших с лекции по финансовой грамотности.
А Павел молчал.
Пока не пришел момент истины.
— Я полгода выплачиваю ваш кредит, — сказала она. — И вы еще просите квартиру?
Тишина. Пауза. Стыд. Может, даже прозрение. Хотя нет, с такими — вряд ли.
И только Галина Ивановна тихо пробормотала:
— Мы не знали… Прости.
Вероника смотрела, как они уходят. В кои-то веки — с чем пришли, с тем и ушли. Без квартиры. Без манипуляций. С мыслью, что не все так просто с этой невесткой.
А Павел… Павел стоял, как реликт прошлого.
— Зачем ты так? Они же старые…
— У тебя неделя, — ответила она. — Выбери: семья или вечные проекты.
Павел ушел через четыре дня. Без скандала, без истерик. Просто собрал свой микшер, старую гитару, джинсы, в которых было больше дыр, чем ткани, и сказал:
— Я, пожалуй, к ребятам. Они зовут на озеро. Подышу.
— Воздухом или безответственностью? — не выдержала Вероника.
Он не ответил. Только закрыл за собой дверь, оставив после себя легкий запах мужского шампуня и тяжелую тишину.
Она не плакала. Плакать — это когда теряешь что-то ценное. А Павел… он был чем? Сожительством? Иллюзией? Переходным этапом между юношескими мечтами и ипотечным реализмом?
Вероника шла на работу как солдат на дежурство. С лицом из камня, с мыслями из стали. Каждый день начинался с цифр, продолжался цифрами и заканчивался… молчанием. Пустой холодильник смотрел укором, но она не сдавалась: гречка, яйца, чай. Всё по плану.
Через месяц от Павла пришла открытка. Настоящая, почтовая.
На ней — озеро, лодка и размашистое:
«Привет из свободы! Думаю о тебе. Всё впереди. П.»
Вероника смеялась минут пять. А потом сожгла открытку в раковине, как ведьмы сжигают письма от сатаны.
На работе же происходило нечто странное. Коллеги — те, что раньше видели в ней «серую мышку с мозгами», — теперь смотрели с интересом. Даже с уважением. Повышение, стабильность, отчётность, которую хвалили на всех совещаниях.
А один из них, Сергей из юридического, начал приносить ей кофе. Настоящий. Не автоматный яд, а в стаканах с пенкой и улыбкой.
— Вы сегодня как будто особенно сосредоточенная, Вероника Александровна. Как будто выигрываете в шахматы.
— Я вообще-то в шашки играю. Жизнь так расставила фигуры.
Он смеялся. Ненавязчиво. Без пафоса. И уходил, оставляя за собой запах кедра и ощущение, что не всё потеряно.
Потом был суд. Родители Павла не платили. Снова.
Кредит — на Веронике.
Павел — пропал.
— Но вы же не были в браке на момент оформления займа, — пыталась утешить юристка из их банка, — вы можете…
— Нет, не могу. Это мой выбор. Я хотела спасти их. Теперь плачу. Всё честно.
Вероника заплатила. И перестала ждать. Ждать понимания. Поддержки. Мужчин. Объяснений.
Жизнь вошла в рельсы. Утро — кофе, работа, отчеты, вечер — спортзал, книги, иногда встречи с подругами, у которых вечно «не такой», «снова ушел», «не платит алименты» — и на общем фоне Вероника была просто мисс Вселенная.
И однажды, после презентации в областной администрации (да, теперь она занималась еще и партнёрскими проектами с муниципалитетом), она вышла на улицу, вдохнула апрельский ветер — тот самый, от которого у девочек в 14 кружится голова — и поняла: она свободна.
Без Павла. Без страха. Без «а что скажет мама».
Свободна в самом болезненном, но честном смысле.
А вечером раздался звонок.
Незнакомый номер.
— Вероника? Это Павел.
— Привет. Ты где?
— У Толи. У него гараж, я там пока. Слушай, я тут подумал. Я хочу начать всё заново.
Тишина. Как в те фильмы, где перед кульминацией выключают звук.
— Вероника? Ты здесь?
— Да, Павел. Только я — уже не там, где ты меня оставил.
Он молчал.
— И знаешь что? Я не злюсь. Я просто больше не подхожу тебе по звучанию. Ты — как старая кассета, которую некому перемотать.
— Ты изменилась, — тихо сказал он.
— Нет. Я просто перестала себя предавать.
И отключила звонок. Без истерик. Без финальных аккордов.
Она знала: завтра утром Сергей снова принесет кофе. А может — не принесет. Неважно.
Теперь она знала, что не нуждается в посторонних батарейках, чтобы работать. Она — свой генератор.
Лето в этом году выдалось честное. Солнце пекло, но не жалело. Дождь лил, но вовремя. И Вероника шла по жизни так же — честно и вовремя.
Утром — кофе, теперь уже с собой, в фирменном термостакане от коллег на день рождения. Днем — задачи, звонки, таблички, совещания, на которых она уже не боялась говорить «нет».
А вечером — всё чаще тишина. Такая, что даже холодильник начинал извиняться за свой звук.
Она не скучала.
Нет, правда.
Когда внутри не болит — скука не заводится.
Сергей из юридического давно перешёл в ранг «иногда встречаемся». Он не лез в душу, не ставил лайки бывшим, не сравнивал с мамой. И это было так… непривычно, что Вероника поначалу ждала подвоха. Но подвох не пришел. Пришел октябрь.
— У меня будет ребенок, — написала однажды её младшая сестра.
— Поздравляю.
— От таксиста. Но он обещал бросить смены.
Вероника вздохнула и прислала денег. Без морали. Её мама звонила с фразой:
— Ну ты же понимаешь, она еще не научилась…
— Мама, я тоже не сразу. Просто никого не обвиняла.
Она больше не спасала. Ни родню, ни мужчин, ни соседку со второго, которая однажды просила денег «до зарплаты» и купила на них цветной гель-лак. Вероника теперь просто жила. Без мессии внутри. С выключенной нуждой быть удобной.
В ноябре она съездила в Питер — одна. В первый раз в жизни.
Ела устрицы. Писала в блокноте. Смотрела в серое небо, будто там можно было найти объяснение всему.
А по возвращении получила уведомление:
«Ваша ипотека закрыта. Спасибо за своевременные выплаты».
Она прочитала еще несколько раз. Не потому что не поняла. Потому что не верилось.
— Вот и всё, — сказала она в пустую комнату.
— Что — всё? — спросил Сергей из кухни.
— Я больше никому ничего не должна. Даже себе.
На Новый год она не поехала к родным.
Сказала — работает. На самом деле — просто осталась дома.
Слушала пластинки. Пекла пирог по рецепту, который дала ей когда-то бабушка. Читала Чехова. Без трагизма, а с пониманием, как трудно быть простым.
Сергей приехал после курантов. Привез шампанское и мандарины.
— Ты правда всё это время была одна?
— А ты думаешь, я не умею быть одной?
Он улыбнулся.
— Умеешь. И это, наверное, лучшее, что можно уметь.
Они не строили планов. Просто были. Без драмы. Без «давай поговорим».
И Вероника впервые поняла: иногда счастье — это когда никто не просит доказательств, что ты его заслуживаешь.
Весной она получила предложение:
Переезд. Повышение. Проект за границей.
Неожиданно. Страшно. Почти неприлично приятно.
Она долго смотрела в окно.
Внизу играли дети. Сосед выгуливал своего спаниеля.
А внутри — тишина. Уверенная, устоявшаяся.
— Поедешь? — спросил Сергей.
— Поеду, — сказала она. — И ты не обязан ехать со мной.
— А если захочу?
— Тогда поехали вместе. Но только как два взрослых человека. Без костылей, без спасений.
Он кивнул.
И в эту секунду она поняла: больше она не потеряется в чужом «мы».
Теперь у неё было своё «я».
С полным правом на одиночество.
И с полным правом на счастье.
