Марина сидела напротив брата за маленьким кухонным столом. Он мешал ложечкой кофе, не поднимая глаз.
— Ну ты ж в курсе, отец нам с тобой оставил дом по наследству, — сказал Павел. — Завещание он написал ещё осенью, я у нотариуса был.
Марина нахмурилась. Поставила свою кружку на стол, не сделав ни глотка.
— В смысле «нам»? — переспросила она. — Он всегда говорил, что всё тебе оставит. Ты ведь сын.
— Ну, видимо, передумал, — пожал плечами Павел, с таким видом, будто всё это его не касается — словно речь идёт о чьей-то чужой семье. — Он же знал, что у нас с детьми тесно. А у тебя — квартира.
— Моя квартира в ипотеке, — сдержанно сказала Марина. — Я каждый месяц еле тяну. Ты же знаешь, как мне сейчас тяжело.
— Ну ты же одна, с одним ребёнком. Тебе проще. А у меня — трое! Ты вообще представляешь, как это — ютиться впятером в однушке, где дети уже друг на друге спят? — голос Павла зазвенел.
Марина медленно встала. Пошла к окну, не глядя на брата.
Павел чуть помолчал, потом тихо сказал:
— Ты бы могла оформить отказ. Ну… чтобы всё нам перешло. Нам это нужнее. Правда.
Марина обернулась:
— Ты хочешь, чтобы я просто взяла и отказалась от своей части?
— Ну да, — сказал он. — Просто не вступай в наследство. Мы туда переедем. Детям раздолье, двор большой. Чего тебе с этим домом возиться?
— А то, что я весь последний год туда ездила, ухаживала, еду привозила, врачи, лекарства?.. — Она повернулась, и в голосе дрогнула злость. — А ты где был? Всё время «некогда»?
— Да ты чё начинаешь? Я работал! У меня семья. Мне не до этого было.
Марина молчала. В груди копилась боль. Она понимала: снова будет как всегда. Её уговорят, она уступит, все забудут.
Позже в тот же день она поехала к матери. Села на табуретку у кухонного стола. Мать мешала суп, будто ничего особенного не произошло.
— Мам, он хочет, чтобы я отказалась, — сказала Марина.
— Сказал, у них дети, им нужнее.
— Так и есть, — кивнула мать, не глядя. — Ты ведь с одним. У тебя квартира.
— В ипотеке. Я тяну одна. А дом — папин. Он сам так решил. Неужели это ничего не значит?
Мать вздохнула. Сняла кастрюлю с плиты.
— Помоги брату. Он тебе потом поможет. Вы же всегда были дружны. Зачем вам ругаться из-за этого?
— Он мне поможет, это шутка такая? — Марина посмотрела в лицо матери. — Я тоже не железная. Я тяну всё одна. Почему всегда так?
— Всё у тебя всегда по справедливости. Только почему тогда все на тебя обижаются? — Мать поставила кастрюлю на стол и вышла из кухни, будто сказав что-то само собой разумеющееся.
Марина вышла в слезах. Сын Дима ждал её у дома на детской площадке. Он ничего не спросил, просто взял за руку. Шли домой молча.
— Мам, а дедушка ведь хотел, чтобы вы не ссорились? — вдруг спросил он.
— Хотел, — ответила Марина, и голос у неё сорвался. — Но, видимо, не всё так просто.
На следующий день на работе она рассказала Тамаре — коллеге, с которой давно были близки.
— И что ты теперь? Откажешься? — спросила та, не скрывая удивления.
— Не знаю, — призналась Марина. — Павел давит. Мама тоже на его стороне. Все как будто забыли, что я тоже человек.
— Слушай, ты же за ним ухаживала, таскала всё на себе. Почему ты молчишь? Пусть он объясняет, почему пропал на год, а не ты оправдывайся!
Марина слабо улыбнулась. От поддержки становилось ещё больнее — как будто кто-то тронул открытую рану.
Вечером раздался звонок. На экране — бывший муж.
— Привет, — сказал он. — Как вы там с Димкой? Всё в порядке?
— Всё нормально. Работа, школа. Димка подрос, балуется, — сказала Марина. Помолчала немного. — Слушай, я вот даже не знаю, с кем ещё поговорить… Отец умер месяц назад. Завещал дом нам с Павлом.
— Погоди, он оставил тебе половину?
— Да. А Павел теперь давит — чтобы я отказалась. Говорит, им нужнее, у них дети.
— Ну вот. Опять по кругу. Ничего не меняется…
— Всё как всегда. Только на этот раз я не хочу прогибаться.
— Уговаривает отказаться. Говорит — детям нужнее.
— Не уступай, — твёрдо сказал он. — Ты всегда всё отдавала. Хватит уже. Подумай о себе. О сыне.
Марина сидела на диване, сжав телефон в руке. Эти слова звучали неожиданно уверенно. И от того — страшно правильно.
В конце недели Марина решила съездить на дачу — просто посмотреть. Не было цели спорить, делить, просто — вспомнить. Дом стоял запертый, слегка покосившийся. Внутри — холодно, пахнет деревом, старой краской, чаем. Она открыла окна, проветрила. Сняла платок, прошлась по комнатам. Всё казалось таким же, как прежде — но пустым.
В кухне на полке она заметила старую коробку — фотографии вперемешку с квитанциями и какими-то бумагами. Среди них — запечатанный конверт. Внутри оказалась копия завещания: дом переходит в равных долях Марине и Павлу. Видимо, отец оставил это здесь сам, ещё при жизни, чтобы не потерялось.
Марина достала одну из фотографий — она и отец летом на крыльце, оба в пыли, с кисточками, красили забор. Павел тогда «не мог», был на смене или в отпуске — никто уже не вспомнит.
Пока она стояла с фотографией в руках, зазвонил телефон. Павел.
— Ну что, ты решила? — начал он сразу, без приветствия. — Ты откажись, а потом я тебе с ипотекой помогу. Как появятся деньги — рассчитаемся.
— Павел, у меня ипотека. Не в подарок. Я каждый месяц считаю копейки. Я ремонт в этой квартире три года делала, сейчас кредитов по уши. И вообще, если отец оставил нам обоим — значит, так он хотел. Ты даже не интересовался им последний год.
— Да ты не заводись! Я же нормально предлагаю. Потом поделим. Просто сейчас надо въехать, дети устали в тесноте.
Марина закончила разговор коротко. Устала. Вернулась в город, молча вела машину. Вечером позвонила Свете, старой однокласснице, юристу.
— Ты можешь просто вступить в наследство, — объяснила Света спокойно. — Не надо ни на кого давить, не надо ругаться. Просто подай заявление, и всё. Потом, если он захочет — можно договориться: продать, выплатить долю, как угодно.
Марина слушала и впервые ощущала: у неё есть выбор. И она не одна. Есть кто-то, кто говорит спокойно, без упрёков.
На следующий день к ней пришла Аня, жена Павла, с детьми. Сказала, что «мимо шли». Дети шумели, разувались, просили попить. Аня села на край дивана, огляделась и между делом сказала:
— Паша переживает. Ты ведь специально тянешь. Из-за этого всё стоит. Мы бы уже давно переехали…
Марина вздохнула. Смотрела на детей — шумные, живые. Но внутри всё сжималось.
— Я ничего не тяну. Просто думаю. Это тоже моё.
— Ну тебе-то он зачем, этот дом?.. Ты ж туда всё равно не поедешь. А у нас там дети, собаку заведём. Просторно.
— Это решать не тебе, — отрезала Марина.
Аня вспыхнула. Взяла детей и ушла, даже не попрощавшись.
Вечером, когда Марина вышла из подъезда выбросить мусор, возле дома она заметила тётю Лиду — соседку отца, старую, с тростью. Та шла с рынка, как всегда — с авоськой, пахнущей укропом и огурцами. Торгует там с весны до осени. Увидела Марину и остановилась.
— Маришка, ты как, здоровьице-то в порядке? А Димка? — спросила тётя Лида, вытирая лоб краем платка. — Я тут с рынка иду, гляжу — ты.
— Всё нормально, спасибо, — кивнула Марина. — А вы как?
— Да потихоньку. Всё торгую. Огурчики, укропчик, как обычно. Устала, конечно, ноги болят. Но ничего…
Она помолчала, потом посмотрела на Марину чуть пристальнее.
— Знаешь, девочка, не хотела лезть, но скажу. Ты молодец. Не бросала отца. Все видели. Ты всё сама. Прости, что раньше не говорила, но теперь — скажу: твой дом. Не бойся никого.
Марина кивнула. Сжало горло.
На следующий день она вновь встретилась со Светой. Они сидели в кафе с документами. Света показала ей образец заявления, всё объяснила.
— Только не тяни, сделай по возможности. Никаких конфликтов. Просто действуй по закону. Всё честно. Зачем тебе лишние конфликты? У тебя, наверное, и так в жизни без этого есть чем заняться.
Марина подала заявление.
Через пару дней позвонил Павел. Голос — на грани крика:
— Ты что, оформила без согласия?!
— Я просто не отказалась. Я имею право.
— Ну ты даёшь…
— Я устала быть сильной и удобной. Я просто не хочу снова остаться ни с чем.
Слова прозвучали спокойно. Не было злости. Только усталость и твёрдость. Павел бросил трубку.
А вечером в дверь постучали. Мать. Без предупреждения.
— Вот ты где прячешься, умная наша! Ты что творишь, совсем уже стыд потеряла. Позоришь семью на весь район. Не могла по-человечески?!
— Мам, да что ты такое говоришь? Я не отбирала, не врала, просто решила не отказываться.
— Вот именно! Все отказываются — а ты выслужилась. Думаешь, теперь ты главная?
— Я не хочу ссор. Но это и мой отец был. Почему я должна молчать?
— Потому что ты одна, а у Паши — дети!
— А у меня ипотека, кредиты. Я тоже не из золота сделана!
Мать вспыхнула, встала, схватила сумку.
— Ты всё испортила. Теперь и с братом не разговаривайте. Поздравляю.
Она хлопнула дверью.
Марина села в тишине. Долго смотрела в окно. Не было победы. Но не было и страха.
Она сделала шаг. И теперь — не отступит.
Через неделю после подачи заявления о вступлении в наследство Марина поехала в дом. Без цели. Просто хотелось тишины. Она открыла двери, проветрила, надела перчатки и стала выносить мусор. Старые газеты, треснувшие чашки, старое постельное. Всё, что когда-то хранилось годами, теперь лежало в чёрном мешке.
В какой-то момент она села на корточки у окна, глядя на пыльную рамку с фото отца. Там он был моложе, чуть улыбающийся, в старой фланелевой рубашке.
— Ты ведь не хотел бы, чтобы мы ссорились, — сказала она тихо. — Прости. Просто я устала. И я больше не буду всё отдавать. Мне тоже надо жить.
Ей стало легче. Без победы, но и без вины.
Через пару недель позвонил Павел. Голос был тихий:
— Может, ты выкупишь дом? Нам деньги нужнее. А тебе он всё равно ближе.
Марина долго молчала.
— Я не знаю, Павел. У меня и так кредитов по уши. Это ещё одна ноша.
— Подумай. Мы бы всё равно не потянули. А ты — как хочешь.
Она подумала. Прокрутила цифры в голове. Позвонила в банк, узнала условия. Потом — на сайт с подработками. Несколько дней металась, потом решилась. Взяла ещё один кредит. Не на всю сумму сразу — частями. Оформила договор.
Дом стал её. Официально.
Марина с Димой перебрались на дачу. Квартиру пришлось сдать — выхода не было: кредиты давили, новый платёж висел над головой. Павел с семьёй снял жильё в другом районе.
Дом, хоть и без ремонта, с облупленными стенами, скрипучими полами, стал для Марины точкой отсчёта. Свой.
Они пили чай из простых стаканов, сидя на крыльце. Дима ел печенье и рассказывал, как на физре выиграл у всех в «пятнашки».
— Мам, а у нас тут будет спортивный уголок?
— Будет. И гамаки. И ты будешь помогать.
— Я могу гвозди забивать! И траву косить. И красить!
Марина улыбнулась. В груди — ровное тепло. Не гордость, не победа. Просто — покой. Тишина.
Павел не звонил. Мать — тоже. Лишь однажды пришла смс: «Живи как знаешь». Без подписи. Но она знала — от кого.
И всё же она поехала к матери. Постучала. Та открыла, не сразу.
— Мам.
— Что?
— Я не пришла мириться. Просто… ну, это всё случилось. Но мне не всё равно. И если когда-нибудь… — она запнулась. — Просто знай, я не хотела зла.
Мать смотрела мимо. Потом коротко кивнула.
— Хорошо. Всё.
Марина не настаивала. Развернулась, пошла. По дороге ветер дул в лицо, небо над домами — ровное, бледно-голубое. Впереди — май.
Она вернулась на дачу и села на ступени. Сняла ботинки. Земля была холодной. Но ей стало легко. Всё было как надо.
Без «справедливости», без чужих ожиданий. Просто — по-честному. Как получилось.
И этого оказалось достаточно.
