В квартире тихо. Только тикают часы да шумит холодильник. За кухонным
столом я сижу напротив мужа, руки трясутся, ладони мокрые. Вчера
вечером смотрела выписку по карте. Цифры не сходятся, минус сорок
тысяч. Последние, что копились месяцами.
— Это что? — показываю экран мужу, голос уже дрожит.
Он смотрит куда-то в сторону.
— На что потратил?
—
Ир, да не переживай. Семья же. Сестра Зоя просила помочь, у ребят
каникулы, путёвка горящая подвернулась. Ты всё равно на себя такие
деньги не тратишь, — словно объясняет очевидное.
Молчание. За окном гудят машины, а у меня внутри пустота.
— Ты спросил меня хоть раз? — отрываю взгляд от телефона, смотрю прямо:
— Вообще не важно, что я хотела?
Он злится:
— Опять начинаешь! Это же семья, им нужнее, чем твои бесполезные шмотки. Им помочь надо, а не жадничать!
— Это были мои деньги! — голос срывается.
— Ты же моя жена, какие твои? У нас всё общее, — отмахивается.
Слёзы подступают сами. Последние два года я всё откладывала — то на
курсы, то просто так, чтобы было спокойно. Никому не говорила, ни
друзьям, ни маме.
— Я же на них рассчитывала. Почему ты решаешь за меня?
Он уходит на балкон, хлопает дверью. Воздуха не хватает, дышу часто.
Возвращается с сигаретой.
— Не драматизируй, Ира. Это же не чужим людям дал. Родные — это важно, ты поймёшь.
Почти кричит, глаза злые.
— Может, ты вообще не хочешь ни с кем делиться? Эгоисткой стала, — кидает в пустоту.
У меня только один ответ:
— Я просто устала, понимаешь? Я тяну всё — продукты, квартиру, коммуналку. А теперь ещё сестра, её дети. Где я тут вообще?
Молчит.
— Если у них проблемы — пусть решают сами! — голос всё громче, даже мне неприятно.
Стук двери. Мама его заходит, в руках сумки, видать, с базара.
— Ох, что опять тут у вас?
Муж только фыркает, уходит в комнату.
Я вытираю лицо рукой, пытаюсь успокоиться.
— Чего кричишь? — Не умеете в семье жить!
Я молчу. Отвечать нечего. Только одно крутится в голове:
“Сколько ещё я буду одна за всех?”
Конечно, можно было смолчать, опять стерпеть. Но внутри словно провалилось что-то, дальше терпеть не хочется.
Я ухожу в свою комнату, кидаю телефон на кровать.
— Лучше одной, чем так выживать…
Вечером муж не говорит ни слова, ест быстро, почти не смотрит. Я тоже
молчу. Никого не хочу видеть. Только знаю: первый раз решилась сказать
“нет”. И не собираюсь отступать.
На следующий день всё началось с телефонных звонков. С утра зазвонил
домофон — пришла свекровь, взгляд ледяной, даже доброе утро не сказала. С
порога громко:
— А я думаю, что тут за истерика вчера была? Ты что, скандалы теперь устраиваешь из-за денег?
Я устала объяснять.
— Это были мои последние накопления. Я хотела на себя потратить.
Свекровь хлопнула руками:
— Ой, беда какая… Накопления у неё. Всё на себя, а на семью — плевать!
Соседка Надя услышала с лестничной площадки, заглянула любопытно.
— Мариночка, что случилось?
— Да вот, Ира деньги прячет. Думает, мы тут без неё не проживём, — свекровь бросила через плечо, чтоб все слышали.
Пошептались, посмеялись. Меня будто нет. Притворяюсь занятой — мою посуду, слушаю сквозь щёлку в двери.
Вечером позвонила сестра мужа — Зоя.
— Ир, ты разве не понимаешь? Мне реально тяжело одной с детьми. Путёвка — это для детей. Саша сказал, что ты согласилась…
Я чуть не уронила телефон.
— Я не давала согласия. Меня не спросили вообще.
Зоя фыркнула:
— Ну, ты же знаешь, что в семье главное — поддержка. А ты устроила драму на ровном месте.
— Когда деньги последние уходят не на тебя, а на чужую поездку, это как минимум обидно, — сухо ответила я.
Зоя что-то буркнула вроде “тебе жалко что ли?” и отключилась.
В течение дня люди по очереди звонили или писали. Даже соседка на лестничной клетке не выдержала:
— Ира, ну ты чего, жадничать стала? Всегда же помогала…
Ближе к вечеру пришла подруга Алина, приносит пирог, улыбка натянутая. Садится на кухню пьют чай.
— Слушай, может, ты и правда перегибаешь палку?
— Алина, я тебя прошу, только не ты… Я устала. Реально устала постоянно всем помогать.
Она опускает глаза:
— Понимаю, но, знаешь, люди ведь помнят такие вещи… Семья может не простить.
Закрываю глаза. Спина ноет от усталости и нервов.
— Мне уже всё равно. По-моему, проще всех послать, чем снова жить такой жизнью.
Вечером возвращается муж. Смотрит мимо, телефон не выпускает из рук.
Ведёт себя как чужой. Свекровь уже тут, нарезает салат, специально
громко:
— Я, когда была молодой, всем помогала и не жаловалась! Все ценили за это.
Я молчу, чаёк себе лью.
— А сколько мне ещё всё тянуть? — спрашиваю сама у себя. — Может, мне как ты? Ничего не копить, только раздавать?
Муж заходит, сдержанно:
— Ты не права, Ир. Семья — это семья.
— Но я тут есть? Или только как кошелёк?
Он пожимает плечами, уходит к себе в комнату. Свекровь вполголоса бросает:
— Твердолобая ты. Надо уметь быть женщиной.
Чувствую — вся жизнь как на ладони. Все считают меня виноватой. Даже те, кто знал меня десятки лет, смотрят чужими глазами.
Ложусь спать, тихо становится, только мысли в голове стучат: “Была бы
я слабее — сломалась бы. Но теперь всё равно уже. Нельзя назад”.
Наступил выходной. Мама мужа решила устроить большой обед. “Семья
должна быть вместе”, — сказала она накануне. В квартире снова полно
гостей: Зоя с детьми, племянники носятся, муж ходит мрачный. Я пытаюсь
держать лицо, спокойно накрываю на стол. Внутри — как лёд.
Уже за салатом начинается обычное — обсуждают соседей, всё громко, дружно. Потом — муж поднимает тост:
— За нашу крепкую семью! Чтобы всегда вместе, помогали друг другу!
Я не могу сдержаться, голос тихий, но твёрдый:
— А можно не надо за счёт одного человека?
Все стихли. Даже дети замолчали.
Муж смотрит злобно:
— Ну, вот, опять начинается. Что ты хочешь сказать? — голос напряжённый, давай объясни.
Я встаю:
— Хочу сказать, что с этого дня мои деньги — только для меня. Я больше не стану отдавать ни рубля на чужие нужды. Хватит.
Свекровь вскакивает:
— В смысле, Ира? Мы тебе что, чужие люди?!
Зоя возмущённо:
— Ты что, совсем с ума сошла? Раньше помогала, сейчас не хочешь? Это низко.
Голова кружится, но я держусь:
— Да, помогала. Потому что думала —
ведь поддержка, семья и всё такое. А теперь понимаю — я для всех просто
кошелёк. Мне даже спасибо не говорят, только требуют и обвиняют. Всё,
хватит.
Муж кидает ложку, поднимается:
— Ира, это перебор! Ты себя ведёшь как последняя эгоистка! Я такого не потерплю.
— Хватит меня позорить перед всеми, — сквозь зубы.
Он срывается на крик:
— Это всё из-за твоих копеек?! Ты мне теперь не жена. Ты никому тут больше не нужна!
Сердце стучит. Я не отступаю:
— Ты прав: не нужна, если так. Вот, прямо сейчас — перевод на мой закрытый счёт. Больше никто ни копейки не получит.
— Можешь считать, что у тебя новая жена — твоя семья, пусть они и содержат тебя дальше.
Молчание тянется долгую минуту. Только свекровь шипит:
— Вот и пусть теперь сама выкручивается!
Зоя фыркает, демонстративно выходит с детьми из-за стола.
Я делаю последний шаг: всё, что осталось на карте, перевожу на новый счёт. Кладу телефон на стол, не дрожат больше руки.
— Всего вам хорошего, — спокойно говорю.
Муж хлопает дверью. Его слышно даже в прихожей.
Подруга Алина, которая тоже пришла — сидит молча, глаза опущены. Потом тихо:
— Может, тебе уехать на время?
— Может. А может — навсегда уже пора, — я сама не узнаю свой голос, ничего не боюсь.
Свекровь начинает громко жаловаться, чтобы слышали соседи. Соседка из-за стены тут как тут:
— А говорила — добрая да щедрая. А оказалась ещё какая жадная!
Я не реагирую. Просто достаю сумку, молча собираю свои самые нужные вещи: паспорт, документы, немного одежды, телефон.
Племянник смотрит удивлённо:
— Ты правда уходишь, тётя Ира?
— Правда, Лёша. А когда вырастешь — не позволяй никому решать всё за тебя.
Ухожу в прихожую, тяжело дышу, но чувство — как будто снимаю с себя
тяжёлый мешок. За спиной шумят, кто-то плачет, кто-то ругается.
Спускаюсь вниз, на улице прохладно, дышится легче. Уже никто не сможет меня заставить.
Я сняла маленькую однокомнатную квартиру недалеко от старого дома.
Вещей — три сумки, больше ничего не беру. Первые дни не верится, что
теперь тишина — никто не проверяет покупки, не требует чеки, не ждёт
переводов. Странно даже покупать хлеб только себе, готовить на одну
персону.
Утром встаю без будильника. Кофе — тёплый, не остывший, никто не пьёт
его раньше меня. Звонки мужа сначала были каждый день — короткие, злые:
— Вернись. Ты не права. Всё равно без нас ты никто.
Я не отвечаю. Даже голос его не хочется слышать. Потом начались сообщения от свекрови:
— Позоришь семью. Все теперь обсуждают нас, твоя вина.
Потом и подруга Алина написала:
— Может, всё-таки вернёшься?
Но я уже решила. Никакого “назад”.
Я устроилась на подработку — курсы, о которых так давно думала.
Вечерами захожу в продуктовый магазин, не спеша выбираю продукты. Читаю,
смотрю сериалы, сплю спокойно. Иногда просто смотрю в окно на двор —
удивляюсь, что жизни хватило на этот шаг. Никто больше не звонит. Родные
мужа исчезли, как будто меня не знали.
Через две недели после переезда в квартиру напротив заселилась Люба.
Женщина чуть старше меня, вид уставший. Встретились возле мусорки — она
выкидывала картонные коробки, случайно задела мои пакеты.
— Ой, простите, не хотела! — засмеялась устало.
Я тоже улыбнулась:
— Всё нормально. Вы только заехали?
— Да вот, сбежала от всего. Мужа, его мамы… Всё как в сериале, — вздохнула.
Меня будто током ударило:
— Правда? Я вот тоже ушла от мужа, всё надоело.
Так и начали общаться. За чаем рассказала всё — про деньги, про “семейные” разговоры. Люба кивала:
— Один в один. Я, знаешь, тоже устала быть всегда всем должна. Сейчас первая неделя, как дышу свободно.
Мы стали друг другу поддержкой. Иногда гуляем по району, обсуждаем
жизнь, делимся рецептами быстрых ужинов. Иногда молчим, просто слушаем
друг друга. Хорошо, когда не нужно ничего объяснять с нуля — понимаем
всё с полуслова.
Деньги на счёте больше не уходят в никуда. Всё, что зарабатываю, —
моё. Купила себе новое пальто, какой хотела ещё год назад. Позволила
себе записаться на танцы. Люба смеётся:
— Вот, Ира, теперь-то и заживём!
Редко, но приходят сообщения от старой семьи — обычно что-то
неприятное или просто игнор. Не реагирую. Иногда болит сердце — всё-таки
много лет отдала этим людям. Но проходит быстро.
С каждым днём становится легче. Перестаю прыгать от каждого звонка,
перестаю бояться быть “не такой”. Учусь выбирать себя: что купить, куда
пойти, с кем общаться.
Несколько раз встречала в магазине Зою — сестру мужа. Она
смотрит поверх меня, будто не замечает. Мимо проходит. Я теперь тоже так
умею — смотреть мимо, если человек приносит только боль.
Сейчас, если вспоминаю всё с самого начала, иногда думаю: “Почему
раньше не ушла?” Но тогда не знала, что можно и так — просто для себя
жить, никому ничего не доказывать.
Вместе с Любой мы иногда смеёмся до слёз. Обсуждаем планы — вечера, чай, даже мини-путешествия. Она говорит:
— Главное — никогда не возвращаться в прошлое.
Я киваю. Ведь знаю: если однажды решилась поставить себя на первое место — обратно уже не пойдёшь.
