— Юль, а что, у нас опять жрать нечего? — голос Егора, прозвучавший из кухни, был пропитан таким искренним недовольством, будто он обнаружил в холодильнике не отсутствие продуктов, а как минимум мышь, доедающую последний сиротливый кусок сыра. Он стоял, широко расставив ноги, перед распахнутой дверцей белого агрегата, и его крупная фигура почти полностью загораживала кухонный проем. Свет из нутра холодильника выхватывал его нахмуренное лицо и взъерошенные после сна волосы. — Ты когда в магазин-то собираешься?
Юля, устроившаяся с книгой на диване в гостиной, даже не повернула головы. Страницы тихо шелестели в ее руках, пока она дочитывала абзац. Только потом, сделав едва заметную паузу, она спокойно ответила:
— Я свои продукты купила, Егор. Если ты голоден – супермаркет через дорогу, работает до десяти. Можешь успеть.
Егор аж поперхнулся воздухом. Он захлопнул дверцу холодильника с такой силой, что несколько магнитиков, привезённых из давно забытых отпусков, испуганно звякнули и съехали ниже. Через секунду он уже стоял в дверях гостиной, уперев руки в бока. Его лицо выражало крайнюю степень возмущения, словно Юля только что предложила ему совершить восхождение на Эверест без подготовки.
— Это что ещё за новости такие? — прогремел он. — Ты же всегда покупала продукты! Всегда! Что случилось-то? Забастовка?
Юля, наконец, оторвалась от книги, но не для того, чтобы посмотреть на мужа. Она аккуратно вложила закладку между страниц, отложила томик на журнальный столик и только потом подняла на Егора взгляд. В её глазах не было ни злости, ни раздражения – скорее, какая-то усталая констатация факта, отчего Егору стало еще более не по себе.
— А ты всегда приносил всю зарплату домой, — так же спокойно парировала она, чуть склонив голову набок. Её голос не дрогнул, не повысился ни на полутон, и от этого её слова звучали еще весомее. — А не сливал половину на свои дурацкие ставки, вря мне месяц подряд про то, как тебя «незаслуженно лишили премии». И, кстати, не «всегда», а до прошлого месяца.
Егор открыл рот, чтобы что-то возразить, но Юля его опередила, её голос приобрел стальные нотки, хотя и оставался таким же ровным:
— Ты забыл, что ли, милый? У нас теперь раздельный бюджет! И если ты голоден, то сам покупаешь продукты и готовишь себе ужин! Всё! Лавочка благотворительности от меня закрыта!
Она обвела взглядом его ошарашенное лицо, и в уголках её губ на мгновение промелькнула тень усмешки, которую она, впрочем, тут же погасила.
— Так что, дорогой, — продолжила она, будто объясняла нерадивому ученику элементарные правила, — с прошлого месяца, когда твоя «внезапно урезанная» зарплата оказалась вдвое меньше обычной, а потом всплыла вся эта история с букмекерской конторой, мы живем именно так. Ты сам распоряжаешься своими деньгами, я — своими. Хочешь есть — покупаешь и готовишь. Я тебе не спонсор твоих азартных игр и не бесплатная кухарка при твоем величестве. Эта мера, между прочим, действует уже месяц. Удивительно, что ты только сейчас заметил. Видимо, остатки моих запасов тебя вполне устраивали.
Егор смотрел на неё так, будто видел впервые. Его лицо из возмущённого превратилось в растерянное, а потом снова начало наливаться краской. Он явно не ожидал такого отпора, такой железобетонной логики. Он привык, что Юля ворчала, обижалась, но в итоге всегда шла на уступки, всегда как-то разруливала ситуации, созданные его, как он считал, мелкими слабостями.
— То есть… то есть, ты всё-таки серьезно? — выдавил он наконец, и в его голосе уже слышались обиженные нотки. — Ты хочешь сказать, что я… я теперь сам себе должен еду покупать? И готовить? Ты же знаешь, я не умею!
— Научишься, — без тени сочувствия ответила Юля, снова беря в руки книгу и демонстративно открывая её на заложенной странице. — В интернете полно рецептов, даже для таких «одарённых», как ты. Можешь считать это практическим курсом выживания в современных реалиях. Или первым шагом к финансовой ответственности.
Егор молча постоял еще с минуту, переводя взгляд с невозмутимой Юли на закрытую книгу в её руках, потом снова на её лицо. Кажется, до него только сейчас начала доходить вся серьёзность ситуации. Не какая-то очередная женская блажь, не минутная обида, а хорошо продуманное и уже приведённое в исполнение решение. Он сглотнул. В животе предательски заурчало.
Егор несколько раз прошелся по гостиной, от дивана, где невозмутимо сидела Юля, до окна и обратно. Его шаги были тяжелыми, пол под ним, казалось, слегка поскрипывал в такт его внутреннему возмущению. Он никак не мог переварить услышанное, поверить, что это не дурной сон, не злая шутка.
— Так, значит, ты не шутишь, — он остановился напротив неё, стараясь придать своему голосу максимальную твёрдость, хотя внутри всё клокотало от смеси обиды и недоумения. — Ты действительно собираешься морить меня голодом в собственном доме? Это что, такая месть? Изощрённая, да?
Юля перелистнула страницу.
— Егор, перестань драматизировать, — ответила она, не отрывая взгляда от текста. — Никто тебя голодом морить не собирается. Я же сказала: магазин, доставка, твои собственные кулинарные таланты, которые, я уверена, где-то глубоко скрыты. Просто теперь твоё питание — это твоя зона ответственности. Как и мои расходы на косметику или, скажем, на эту книгу, — она легонько постучала пальцем по обложке, — это моя. Всё честно.
— Честно? — Егор почти взвизгнул. — Честно — это когда жена заботится о муже! Когда дома есть еда, уют! А не вот это вот… показательное выступление! Ты же понимаешь, что это унизительно? Я прихожу домой, а тут… шаром покати!
Юля вздохнула, словно объясняла прописные истины ребёнку, который никак не хочет их усваивать.
— Егор, унизительно — это когда взрослый мужчина врёт своей жене, просаживая семейные деньги на какую-то чушь, а потом делает вид, что ничего не произошло. Унизительно — это когда он не может признать свою ошибку и взять на себя ответственность за свои поступки. А необходимость самостоятельно купить себе еды или приготовить ужин — это просто быт, дорогой. Обычный быт, с которым справляются миллионы людей, даже не имея второй половины.
Она говорила это спокойно, даже с какой-то лёгкой, едва уловимой иронией, которая бесила Егора больше, чем если бы она кричала или билась в истерике. Её ледяное спокойствие было ему совершенно непонятно. Он привык к эмоциональным всплескам, к тому, что после ссоры можно было как-то «подмазаться», извиниться, и всё возвращалось на круги своя. А тут — глухая стена.
Он снова зашагал по комнате, чувствуя, как предательское урчание в желудке становится всё громче. Несколько раз он бросал на Юлю испепеляющие взгляды, но она, казалось, совершенно их не замечала, погружённая в чтение. На кухонном столе, куда он заглянул чуть раньше, сиротливо стояла её чашка с недопитым утренним кофе и тарелка с парой надкусанных печений – явно её личных, тех, что он обычно не ел. Демонстрация была очевидной.
Прошло ещё минут десять. Егор демонстративно тяжело вздыхал, садился на край кресла, потом снова вскакивал. Он надеялся, что Юля не выдержит, сжалится. Но она оставалась невозмутимой. Наконец, не выдержав, он снова направился на кухню. Открыл холодильник. Пусто. Точнее, на полках стояли какие-то баночки с её йогуртами, лежали овощи, которые он не признавал за еду, и одинокий лимон. Хлебница тоже была пуста.
— Ну и что мне теперь делать? — его голос звучал уже не столько возмущённо, сколько растерянно и жалобно. Он стоял посреди кухни, как потерявшийся ребёнок.
Юля появилась в дверном проёме, прислонившись плечом к косяку. На её лице не было ни тени злорадства, скорее, лёгкое любопытство исследователя, наблюдающего за поведением подопытного.
— Вариантов масса, — проговорила она. — Можешь попытаться изобразить что-нибудь из того, что есть. Омлет из ничего, правда, не получится. Можешь, как я уже предлагала, сходить в магазин. Там, говорят, большой выбор полуфабрикатов. Или, на худой конец, заказать пиццу. У тебя же теперь есть на это личные, не подотчётные мне средства. По крайней мере, должны были остаться, если ты опять не спустил всё на «верняк».
Егор сжал кулаки. Каждое её слово било точно в цель. Он действительно на днях снова «немного поиграл», надеясь отыграться, и теперь на его карте оставалась сумма, которой едва хватило бы на пару скромных ужинов, если не экономить.
— Ты… ты специально это делаешь! — выкрикнул он, чувствуя, как его захлёстывает волна бессильной ярости. — Чтобы поиздеваться! Чтобы показать, какой я никчёмный!
— Вовсе нет, Егор, — Юля пожала плечами. — Я просто создаю тебе условия для личностного роста. Финансовая грамотность, кулинарные навыки, самостоятельность. Сплошные плюсы. Тебе не кажется? Привыкай, милый. Судя по всему, этот курс у нас надолго.
Она развернулась и ушла обратно в гостиную, оставив его одного наедине с пустым холодильником и бурчащим желудком. Егор с силой провёл рукой по волосам. Он чувствовал себя загнанным в угол, униженным и совершенно не понимал, как ему выпутаться из этой ситуации, которую он сам же и создал. Мысль о том, чтобы пойти в магазин, выбрать продукты, а потом ещё и стоять у плиты, казалась ему невыносимой каторгой.
Время шло, а голод становился всё настойчивее, превращаясь из тихого урчания в требовательный рёв. Егор предпринял несколько разведывательных вылазок на кухню, каждый раз с надеждой обнаруживая, что Юля сжалилась и что-то приготовила, или хотя бы оставила ему какие-то явные «ничейные» припасы. Но кухня оставалась демонстративно стерильной в плане готовой еды для него. Лишь на столешнице появилась небольшая кастрюлька, от которой исходил тонкий аромат чего-то овощного – явно очередная порция Юлиного «раздельного» ужина.
Он покосился на кастрюльку, как голодный волк на привязанного ягнёнка. Мысль просто взять и наложить себе порцию мелькнула и тут же была с негодованием отметена – не столько из-за гордости, сколько из-за предчувствия неминуемого и ещё более унизительного скандала. Юля, казалось, обладала каким-то шестым чувством на подобные посягательства.
В конце концов, отчаяние толкнуло его на ревизию кухонных шкафов. Он принялся открывать дверцы одну за другой, с грохотом переставляя банки с крупами, пакеты с макаронами, которые он даже не представлял, как готовить, и коробки с чаем.
— Может, хоть пельмени завалялись? — пробормотал он себе под нос, заглядывая в морозилку. Там сиротливо лежали кубики льда, замороженная зелень в пакетике и кусок какого-то мяса, обёрнутый в пищевую плёнку так, словно это был музейный экспонат. Пельменей не было.
Юля вошла на кухню как раз в тот момент, когда Егор, с видом потерпевшего кораблекрушение, оглядывал плоды своих бесплодных поисков.
— Что, Егор, инвентаризация? — её голос прозвучал неожиданно близко, заставив его вздрогнуть. — Ищешь заначку? Не трудись, всё, что ты мог бы счесть «общим», закончилось ещё на прошлой неделе. Ты просто этого не заметил, увлечённо просматривая коэффициенты на спорт.
Её спокойный, почти насмешливый тон окончательно вывел его из себя.
— Да что ты себе позволяешь вообще?! — он развернулся к ней, его лицо было красным от злости и голода. — Ты издеваешься надо мной, да? Тебе доставляет удовольствие смотреть, как я тут мучаюсь?
— Мучаешься? — Юля чуть приподняла бровь. — Егор, ты взрослый, дееспособный мужчина. В холодильнике есть овощи, в шкафу крупы. Яйца, если мне не изменяет память, я тоже покупала – для себя, но ты вполне можешь сходить и купить свои. Проблема не в отсутствии еды, а в твоём нежелании приложить элементарные усилия. Или, может, в отсутствии денег на эту самую еду? Куда же делась твоя хвалёная «премия», которую ты якобы получил в обход меня? Ах да, она же ушла на очередную «стопроцентную» ставку.
Она подошла к плите и сняла с огня свою кастрюльку. Аромат варёных овощей и специй стал сильнее, щекоча ноздри Егора и усиливая его страдания.
— Ты прекрасно знала, что я не умею готовить! — не сдавался он, хотя аргументы явно заканчивались. — Всегда ты этим занималась!
— И это было моей ошибкой, — кивнула Юля, накладывая себе в тарелку дымящееся рагу. — Я создала тебе тепличные условия, в которых ты совершенно разучился нести ответственность даже за собственный желудок. Но ничего, учиться никогда не поздно. Ты же как-то научился разбираться в спортивных прогнозах, тратить на это часы, анализировать. Уверена, рецепт простого супа или жареной картошки окажется для твоего интеллекта не такой уж непосильной задачей.
Егор смотрел, как она с аппетитом ест, и чувствовал, как в нём закипает бессильная злоба. Это было уже не просто отсутствие ужина, это была целенаправленная атака на его самолюбие, на привычный уклад жизни.
— А ты, значит, вся такая правильная, да? — с сарказмом протянул он. — Сама никогда ошибок не совершала? Никогда деньги на ерунду не тратила?
Юля поставила тарелку на стол и внимательно посмотрела на него.
— Ошибки совершают все, Егор. Вопрос в том, какие выводы из них делают. И кто за эти ошибки платит. Мои траты на «ерунду», как ты выражаешься, никогда не ставили под угрозу наш общий бюджет и не сопровождались враньём. Я не спускала половину зарплаты, а потом не рассказывала сказки про злого начальника. И уж тем более, я не ожидала, что кто-то другой будет решать мои проблемы, пока я сижу и жду чуда.
Она взяла вилку и снова принялась за еду. Егор тяжело дышал, сжимая и разжимая кулаки. Он метался по кухне, как зверь в клетке, изредка бросая на Юлю полные ярости взгляды. Атмосфера в маленькой кухне накалилась до предела. Каждый звук – стук вилки о тарелку, его тяжёлое дыхание, тиканье настенных часов – казался оглушительным. Он понимал, что этот раунд он проиграл, но смириться с этим было выше его сил.
Егор тяжело опустился на табурет, обхватив голову руками. Кухня, некогда бывшая для него символом тепла и сытости, теперь казалась враждебной, холодной. Юля, закончив свою скромную трапезу, спокойно сполоснула тарелку и вилку, аккуратно поставила их в сушилку. Каждое её движение было размеренным, лишённым суеты, и это спокойствие действовало на Егора хуже любого крика. Он чувствовал себя полностью раздавленным, загнанным в угол не столько голодом, сколько её непробиваемой отстранённостью.
— Юль, — его голос был хриплым, почти неузнаваемым, в нём не осталось и следа прежней самоуверенности, — ну, может, хватит? Я… я всё понял. Честно. Больше никаких ставок, клянусь. Давай… давай как-нибудь… по-старому?
Он поднял на неё взгляд, полный заискивающей надежды, пытаясь поймать в её глазах хотя бы искру сочувствия, отклика. Он ожидал чего угодно: нового витка обвинений, ультиматума, даже сарказма. Но то, что он увидел, заставило его похолодеть. Юля смотрела на него так, будто он был предметом интерьера, случайно загородившим ей проход. В её взгляде не было ни гнева, ни обиды, ни даже той лёгкой иронии, которая сквозила в её словах раньше. Только ровный, холодный, почти безразличный интерес.
— «По-старому», Егор? — она медленно произнесла, словно пробуя эти слова на вкус и находя их совершенно пресными. — А как это — «по-старому»? Это когда ты врёшь мне в глаза, а я делаю вид, что верю? Когда ты просаживаешь деньги, которые могли бы пойти на что-то действительно нужное, а я потом латаю дыры в бюджете? Когда ты считаешь, что твои «маленькие слабости» — это нормально, а моя забота — это твоя безусловная привилегия? Нет, Егор. «По-старому» уже не будет. Никогда.
Она подошла к холодильнику, достала бутылку минеральной воды, налила себе в стакан.
— Понимаешь, дело ведь не только и не столько в деньгах, хотя и в них, конечно, тоже. Дело в доверии, которого больше нет. В уважении, которое ты сам растоптал. Ты так увлёкся своими играми, своим враньём, что перестал видеть рядом живого человека. Ты видел только функцию: приготовить, убрать, обеспечить комфорт.
Егор слушал её, и краска медленно отхлынула от его лица, оставляя его бледным, осунувшимся. Он понял, что это не очередная ссора, после которой можно будет отмолчаться или неуклюже извиниться. Это был финал. Окончательный и бесповоротный.
— И что… что теперь? — выдавил он, чувствуя, как внутри всё сжимается от дурного предчувствия.
Юля сделала глоток воды, поставила стакан на столешницу.
— А теперь, Егор, ты будешь жить так, как считаешь нужным. Со своими деньгами, со своими увлечениями. И со всеми вытекающими последствиями. Я свой выбор сделала. Моя «лавочка благотворительности», как я уже говорила, закрыта. Навсегда. Ты хотел самостоятельности в тратах? Ты её получил. Теперь прояви самостоятельность и в обеспечении своих базовых потребностей.
Она обвела взглядом кухню, его съёжившуюся фигуру на табурете.
— Знаешь, это даже в чём-то справедливо. Ты ведь так верил в свою удачу, в эти «верняки». Может, сегодня тебе повезёт, и выигрыш со ставки позволит тебе заказать роскошный ужин? Или даже нанять личного повара? Дерзай. Только на меня больше не рассчитывай.
С этими словами она развернулась и вышла из кухни, оставив его одного. Он слышал, как её шаги удаляются по коридору, как щёлкнул выключатель в гостиной, как она снова устроилась на диване и, вероятно, открыла свою книгу.
Егор остался сидеть за столом, в пустой, холодной кухне. Голод никуда не делся, но к нему прибавилось ещё более острое, едкое чувство — чувство полного, сокрушительного поражения и унизительной беспомощности. Он посмотрел на свой телефон. Денег на карте было смехотворно мало. Мысль о том, чтобы пойти в магазин, выбрать продукты, а потом пытаться что-то из них приготовить, казалась теперь не просто каторгой, а издевательством.
Он сидел так долго, пока комната не погрузилась в сумерки. Из гостиной не доносилось ни звука. Юля словно растворилась в своей книге, в своей новой, отдельной от него жизни, которая началась прямо здесь, в их общей квартире, ставшей теперь для него чужой и враждебной. Он был один. Абсолютно один, со своим голодом, своей ложью и разбитыми надеждами на то, что всё как-нибудь само рассосётся. Лавочка действительно была закрыта. И свет в её окне для него погас…
