Ольга замерла на пороге кухни, сжимая в потных ладонях край фартука. Через тонкую стенку доносился сдавленный смех — смех, который резал слух, как тупой нож. Галина Петровна, ее свекровь, уже второй час разливала чай из пустого чайника, громко возмущаясь «невоспитанностью современной молодежи». Рядом, как воробьи на проводе, сидели Светлана и Ирина — подруги свекрови, чьи взгляды насквозь просвечивали Ольгу, словно рентгеновские лучи.
— Оленька, милая, а печенье-то где? — Галина Петровна звонко стукнула ложкой о блюдце. — Или у вас теперь по-европейски — гостей воздухом кормят?
Ольга вздрогнула. Она только что вернулась с двенадцатичасовой смены в больнице, где дважды откачивала подростка с передозировкой. В холодильнике пустовало: пачка масла, банка соленых огурцов и вчерашний суп, который Дмитрий велел выбросить — «прокис».
— Мама, я… не успела зайти в магазин, — прошептала она, чувствуя, как под взглядами женщин ее голос растворяется в тиканье часов.
— «Не успела», — передразнила Светлана, поправляя лисий воротник на кофте. — Димочку своего тоже «не успеваешь» накормить? Глядишь, худой как жердь!
— А моя невестка, — встряла Ирина, разглаживая шелковый платок, — даже когда с температурой, стол ломится от еды! Вчера пирог с вишней испекла, мужа коллег позвала. Все хвалили!
— Ну, у Оленьки, видно, работа важнее, — вздохнула Галина Петровна, подмигнув подругам. — У Светочкиной невестки тоже карьера, но хоть детей в школу водит, ужин готовит… А эта…
Ольга сжала зубы. Она знала этих «идеальных» невесток. Светланина дочь сидела на антидепрессантах, потому что «всё успевать» — это диагноз. Ирина хвасталась, как её сын женился на сироте — «легче управлять». Но сейчас их слова били точно в цель, как иголки в куклу вуду.
— Может, ты и правда не справляешься? — Светлана наклонилась вперед, блестя наливными ногтями. — Моя Леночка двоих детей воспитывает, а у мужа обед из трех блюд каждый день! И не жалуется!
— Да уж, — фыркнула Ирина. — Мой сын хоть раз без горячего остался? Никогда! А вы… даже чаю нормального нет.
Галина Петровна тут же схватила трубку, голос ее стал жидким, как прокисшее молоко:
— Димочка, сынок, ты где? Мы тут… голодные сидим. Оленька занята, видимо.
Ольга застыла. Она слышала, как на том конце провода Дмитрий что-то рявкнул, а свекровь, рыдая, бросила: «Да она нас ненавидит!»
Через двадцать минут дверь вырвало с петель. Дмитрий ворвался в квартиру, лицо багровое, глаза стеклянные от ярости.
— Ты… Ты… — он шагнул к Ольге, сбивая со стола пустую вазу. — Мать в истерике! Весь район уже знает, какая ты стерва!
— Дима, они пришли без предупреждения, я…
— Молчи! — Он схватил ее за плечо, вдавив пальцы от ярости. — Я на двух работах пашу, а ты… даже гостей накормить не можешь?! Ты позорище!
Галина Петровна прикрыла ладонью улыбку. Светлана и Ирина переглянулись — в их глазах вспыхнул азарт, как у зрителей в цирке.
— Димочка, успокойся, — всхлипнула свекровь. — Она, наверное, больна…
— Больна?! — Дмитрий дернул Ольгу к себе так, что она врезалась в холодильник. — Я тебя вылечу!
Его ладонь со свистом рассекла воздух. Удар пришелся по щеке — звонкий, влажный звук, как шлепок сырого мяса. Ольга прислонилась к стене, чувствуя, как жгучая боль разливается по лицу, смешиваясь со слезами.
— Вот так, — прошипел Дмитрий, задыхаясь. — Научишься уважать…
Но он не закончил. Ольга выпрямилась, стирая кровь с губ. В ее глазах, всегда потухших от усталости, вдруг вспыхнуло что-то нечеловеческое.
— Убей, — тихо сказала она. — Или уйди.
Дмитрий отпрянул. Он впервые увидел это — ненависть, закаленную годами молчания. Его рука дрогнула. Галина Петровна ахнула, подруги замерли.
— Вон, — повторила Ольга, не повышая голоса. — Все.
Она сняла фартук, швырнула его на пол, где он лег кровавым пятном на кафеле. В тишине, взорвавшей квартиру, прозвучал только звон ключей, которые Ольга выдернула из двери.
— Ты куда?! — заорал Дмитрий, но ответом был хлопок входной двери.
Ольга стояла перед кабинетом главного врача, сжимая в руках смятый листок с заявлением. Через тонкое стекло двери виднелась спина Тамары Семеновны — женщины с сединой в волосах и взглядом, способным остановить кровотечение без бинта. Всю ночь Ольга писала и рвала текст: «Прошу предоставить временное проживание в служебном помещении…» Звучало как безумие. Но где еще спать? Друзей, готовых принять, не осталось — все отвернулись за годы изоляции, которую устроил Дима.
— Заходите, Иванова, — голос главврача прозвучал, как удар капельницы о металлический поднос.
Ольга вдохнула запах антисептика, смешанный с ее собственным страхом, и шагнула внутрь.
— У вас смена закончилась шесть часов назад, — Тамара Семеновна не подняла глаз от бумаг. — Или вы решили установить рекорд по переработкам?
— Я… Мне нужно жилье. Временное. Хотя бы на неделю.
Тишина. Главврач медленно сняла очки, изучая Ольгу. Взгляд скользнул по синяку под тональным кремом, по дрожащим рукам, спрятанным в карманах халата.
— Вы беременны? — спросила она неожиданно.
— Нет.
— Наркотики?
— Нет!
— Тогда почему не с мужем?
Ольга сглотнула ком в горле. Сказать правду — значит признать поражение. Но ложь здесь не пройдет.
— Он ударил меня.
Тамара Семеновна вздохнула, достала из ящика ключи.
— Кабинет №14. Там раскладушка для дежурных. Душ в конце коридора. Пока тут можите пожить.
Ольга кивнула, не веря удаче. Рука потянулась за ключами, но главврач резко одернула:
— Иванова. Если пропустите хотя бы одну смену из-за «личных проблем» — вылетите отсюда быстрее, чем шприц из вены. Ясно?
Кабинет №14 оказался кладовкой с рентгеновскими снимками на стенах. Раскладушка скрипела, пахло формалином. Ольга легла, укрывшись халатом, и уставилась в потолок. Где-то за стеной пищали мониторы, звонили телефоны. Знакомые звуки, которые раньше успокаивали. Теперь они напоминали: даже здесь, среди спасенных жизней, она — никто.
На третью ночь её разбудил стук. В дверях стоял санитар Андрей, худой парень с гитарой за спиной, держа два стакана растворимого кофе.
— Слышал, ты тут ночующая призрачиха, — ухмыльнулся он. — Держи, согреешься.
Ольга хотела отказаться, но руки сами потянулись к теплу. Кофе был горьким, как её мысли.
— Сбежала от мужа, да? — Андрей прислонился к шкафу с бинтами. — Я тоже год жил в подвале морга, пока девчонку не нашел.
— Зачем рассказываешь?
— Чтобы ты знала: мы тут все немного мертвы. Но хотя бы друг друга не предаем.
Утром, делая обход, Ольга заметила, что в её «комнате» появился маленький обогреватель и стопка старых журналов. Без записок, без слов.
Через неделю Дима нашел её. Он ворвался в приемное отделение, пьяный, с красными глазами.
— Ты думаешь, спряталась?! — орал он, хватая её за рукав. — Ты моя! Вернешься, или я…
Ольга не шевельнулась. Она заметила, как за спиной Димы сгрудились санитары, а Андрей незаметно набрал «02» на телефоне.
— Вызов охраны, — сказала она спокойно, как констатировала смерть. — Пациент агрессивен.
Когда Диму поволокли к выходу, он выкрикнул: — Ты сдохнешь одна!
Но Ольга уже повернулась к пациентке — девочке с переломом руки.
— Сейчас сделаем обезболивающее, — её голос дрогнул лишь слегка.
Вечером Тамара Семеновна вызвала Ольгу в кабинет.
— Вам повезло, — бросила она, подписывая акт об оказании медпомощи Диме после драки с охраной. — Но жить здесь нельзя. Завтра освобождайте кабинет.
— Куда мне идти? — прошептала Ольга, чувствуя, как земля уходит из-под ног.
Главврач достала визитку.
— Моя знакомая сдает комнату. Дешево. Говорите, что от меня.
На визитке было написано: «Психолог. Помощь жертвам насилия».
Новая комната пахла краской и валерианой. На столе лежала брошюра: «Как начать жизнь с чистого листа». Ольга села на жесткий диван, глядя на чемодан с двумя свитерами и аптечкой. За окном шумел дождь.
— Всё только начинается, — сказала она вслух, и впервые за долгие годы это прозвучало не как приговор.
Через месяц Ольга получила письмо от Галины Петровны: «Вернись, мы всё простим». Она разорвала конверт, не читая. В тот же день провела первую самостоятельную операцию.
А Дима, сидя на кухне с холодными пельменями, вдруг осознал, что «дома» больше нет. Даже чайник свистел иначе — как пациент на операционном столе.
Через два года осенний дождь стучал в окна частной клиники, где Ольга, теперь ведущий хирург, поправляла стерильные перчатки. Ее руки, когда-то дрожавшие от страха, теперь резали ткани с ювелирной точностью. На столе в рамке — диплом «Лучшему врачу года», а под стеклом случайно затесалась старая фотография: она и Дима на свадьбе, где торт в форме сердца медленно оплывал, как их брак.
Галина Петровна лежала в муниципальной больнице, в палате с отслоившейся краской. Инсульт скрутил ее тело в узел, оставив подвижным лишь левый глаз, который яростно вращался, следя за сиделкой. Та, ворча, меняла подгузник:
— Ну что, королева, где твои подружки-то? Звонила им — сказали, «на даче». Ага, два года на даче сидят.
Из радиоприемника на тумбочке лился хриплый голос: «…И я ждал тебя, как дождь в пустыне…»
После ухода Ольги он запил, бросил работу, а потом внезапно объявил себя «непризнанным бардом». Теперь выступал в подворотнях и дешевых караоке-барах, где пьяницы подпевали его песням о «предательстве».
— Ма-а… — выдохнула Галина Петровна, пытаясь двинуть рукой. Слюна потекла по подбородку.
— Мамы вашей больше нет, — сиделка грубо вытерла ей лицо. — Документы подписывать некому.
Ольга тем вечером шла по парку, вдыхая запах мокрых листьев. У памятника Ленину она увидела Диму: в рваной куртке, с гитарой, он пел для стайки подростков, тыкавших в него телефоном.
— Эй, доктор! — окликнул ее Андрей, теперь уже медбрат из ее клиники. — Смотри, твой экс-принц совсем опустился.
Ольга молча достала из сумки купюру, подошла к Диме и положила деньги в футляр. Он поднял взгляд, и на секунду в его глазах мелькнуло что-то человеческое — стыд, ярость, боль. Но она уже шла дальше, к своему автомобилю, где на заднем сиденье лежала брошюра с заголовком: «Курсы для врачей: помощь жертвам домашнего насилия».
На следующий день Светлана и Ирина, выходя из магазина, заметили Ольгу у кафе. Они резко свернули в переулок, зашептав:
— Это она… Говорят, теперь богатая!
— А Галю нашу в госпитале как свинью кормят. Карма, да?
Ольга смотрела им вслед, вспоминая, как когда-то их слова жгли, как кипяток. Теперь они казались ей шумом ливневой канализации — громким, но бессильным.
Эпилог.
Когда Галина Петровна умерла, Ольга получила письмо из больницы: «Примите решение о похоронах». Она отправила тело в крематорий без церемоний. Урну передала Диме, который в тот день пел у метро о «любви, сгоревшей дотла».
А вечером, закончив сложную операцию, Ольга зашла в пустую ординаторскую. На столе ждал конверт — приглашение на международную конференцию, где ее ждали как спикера. За окном снова шел дождь, но теперь его стук напоминал аплодисменты.
