Телефон разразился трелью в пять утра. Ира дернулась, почти скатившись с кровати, и машинально потянулась к прикроватной тумбочке. Сквозь предрассветную муть в голове пробивалась единственная мысль: «Не разбудить бы Мишу». Муж спал, отвернувшись к стене, размеренное дыхание не сбилось — ни война, ни потоп не могли нарушить его монолитный сон.
— Алло, — прошептала Ира, выскальзывая в коридор и прикрывая за собой дверь спальни.
— Ирочка, доченька, ты спишь ещё, что ли? — раздался бодрый голос Людмилы Петровны, звонкий, как удар по кастрюле.
Сон окончательно слетел, уступив место знакомому чувству тревоги, которое всегда возникало при общении со свекровью. Пять утра воскресенья. Людмила Петровна никогда не звонила просто поболтать.
— Да, Людмила Петровна, спала. Что-то случилось?
— Ой, ну что сразу случилось-то? Просто звоню сказать, что я в поезде! Еду к вам, голубчики мои. Думаю, чего звонить заранее, лишний раз беспокоить. Вы, наверное, заняты своими делами. Так что решила — сюрприз вам устрою, приеду на недельку. Буду в Москве часов в двенадцать.
В груди что-то оборвалось. Ира прижалась спиной к холодной стене коридора и сползла на корточки.
— Людмила Петровна, но мы же не готовы принять вас…
— Ой, да что там готовиться! Я неприхотливая. Где переночевали вы, там и я устроюсь. Ты, главное, встреть меня на вокзале. И борщ поставь вариться, с дороги-то горяченького хочется.
Ира зажмурилась, пытаясь унять волну раздражения. Снова это. Приезды без предупреждения, указания, что готовить, как убираться, как жить.
— Я сегодня работаю, Людмила Петровна. — Это была правда лишь отчасти. По воскресеньям Ира иногда действительно брала дополнительные часы в архитектурном бюро, но сегодня был её законный выходной.
— В воскресенье? Ну, Мишенька-то дома, он встретит. Ему позвоню попозже, когда проснётся.
Ира вздохнула. Слова застревали в горле, как всегда в разговорах со свекровью. Десять лет брака, десять лет она пыталась выстроить нормальные отношения с матерью мужа. Безрезультатно. Людмила Петровна не признавала границ, не слышала просьб, проходила напролом через любые барьеры, которые пыталась выстроить Ира.
— Людмила Петровна, мы уезжаем сегодня. — Ира сама не ожидала, что скажет это. Но слова вырвались сами собой, отчаянные, почти злые.
— Как уезжаете? Куда это вдруг?
— К моим родителям, на дачу. Маме нездоровится, нужна помощь с огородом.
Ложь выходила неуклюжей, но Ира уже не могла остановиться.
— Так отложите поездку! Подумаешь, огород. У меня артрит обострился, я сама еле хожу.
— Нет, мы не можем отложить. — Ира сжала телефон так, что побелели костяшки пальцев. — Мы давно обещали.
— Иришка, ты что-то темнишь. — В голосе свекрови появились стальные нотки. — Дай-ка Мишу.
— Он спит. И я не буду его будить.
— Что значит не будешь? Я его мать, мне нужно с сыном поговорить!
— Людмила Петровна, — Ира сделала глубокий вдох, — пожалуйста, не приезжайте сейчас. Давайте вы приедете позже, когда мы договоримся о времени удобном для всех.
Секундная пауза, а затем свекровь рассмеялась. Не весело, а с той особой интонацией, которую Ира хорошо знала, — снисходительно, с примесью яда.
— Ты мне, милочка, указывать будешь? Я к сыну еду, не к тебе. И плевать я хотела на твои договорённости.
В этот момент что-то сломалось внутри Иры. Десятилетие накопившихся обид, ночей, проведённых в слезах после очередного «визита», унижений перед подругами, когда свекровь бесцеремонно вторгалась в их посиделки с комментариями о «неумелой хозяйке», постоянных «ты слишком худая, мальчику нужна здоровая жена», «в моём доме так не готовили», «Миша в детстве любил по-другому» — всё это накатило приливной волной.
— Знаете что, Людмила Петровна? — Голос Иры звучал неожиданно твёрдо. — Меня не волнует, что вы уже едете в поезде, разворачивайтесь и домой, я вас не пущу.
Тишина в трубке была оглушительной. Казалось, даже стук колёс поезда, доносившийся из динамика, затих.
— Ты что себе позволяешь? — наконец прошипела свекровь.
— То, что должна была сделать давно. Это наш дом, моя и Миши территория. И вы больше не будете приезжать без приглашения и указывать, как нам жить. Хотите видеться с сыном — пожалуйста, но по предварительной договорённости.
— Да как ты смеешь!? — голос Людмилы Петровны сорвался на визг. — Я мать! Ты кто такая, чтобы меня не пускать? Десять лет жизни сыну испортила, а теперь ещё и мать отнимаешь?
Ира почувствовала, как дрожат руки, но отступать было некуда.
— Я его жена. И да, я не пущу вас, если вы приедете. Будете стоять на лестнице.
Из спальни донёсся шум — Миша всё-таки проснулся. Ира бросила взгляд в сторону приоткрывшейся двери.
— Дай трубку Мише! Немедленно! — потребовала Людмила Петровна.
Муж показался в дверном проёме, взъерошенный, с отпечатком подушки на щеке. Вопросительно посмотрел на жену.
— Мама, — беззвучно произнесла Ира, протягивая телефон.
Глаза Миши мгновенно потухли. Он машинально взял трубку, поднося к уху, но не сразу заговорил, словно собираясь с силами.
— Привет, мам.
Людмила Петровна что-то горячо и быстро говорила, голос из динамика звучал как рассерженное жужжание осы. Миша слушал, кивал, потирал лоб, избегая смотреть на Иру.
— Мам, мам, послушай… — наконец вставил он. — Нет, правда, сейчас неудобно… Да, едем к тёще… Нет, не можем отменить… Конечно, я тоже хочу тебя видеть, но…
Ира наблюдала за мужем, привычно сутулящимся под напором материнского голоса. Всегда так — сильный и решительный в работе, с коллегами, даже с её родителями, рядом с матерью он превращался в нерешительного мальчика. Как будто срабатывал какой-то древний механизм, отбрасывающий его в детство.
— Хорошо, мам, давай так… — Миша запнулся, глянул на Иру. — Нет, сейчас правда не получится. Давай через неделю-другую, когда мы вернёмся… Я позвоню тебе, и мы всё обсудим.
Свекровь что-то возмущённо проговорила в ответ. Ира видела, как желваки заходили на скулах мужа.
— Мам, я всё сказал. Сейчас мы не можем тебя принять. Я перезвоню позже.
Миша нажал «отбой» и устало посмотрел на жену.
— Ты ей сказала, что мы к твоим родителям едем?
— Да. — Ира не стала отводить взгляд. — Извини, что соврала от твоего имени.
Миша покачал головой и вернулся в спальню, молча закрыв за собой дверь. Ира осталась стоять в коридоре, не зная, что думать и что чувствовать. Страх, злость, облегчение и стыд смешались в комок, застрявший где-то между горлом и сердцем.
Три дня Миша почти не разговаривал с ней. Уходил на работу раньше, возвращался позже. В те редкие моменты, когда они оказывались дома вместе, отвечал односложно, от ужина отказывался, ссылаясь на отсутствие аппетита. Людмила Петровна звонила ему каждый день, и Миша выходил с телефоном на балкон, плотно закрывая за собой дверь.
На четвёртый день Ира не выдержала. Когда муж вернулся с работы и привычно направился в ванную, она преградила ему путь.
— Нам нужно поговорить.
Миша посмотрел куда-то поверх её головы.
— Сейчас не лучшее время.
— Другого не будет. — Ира скрестила руки на груди. — Или мы поговорим, или я соберу вещи и уеду к родителям. По-настоящему уеду, не как в прошлый раз.
Что-то в её голосе заставило Мишу наконец встретиться с ней взглядом. Он молча прошёл в кухню, тяжело опустился на стул.
— Говори.
Ира села напротив, собираясь с мыслями. За десять лет было столько невысказанного, что теперь слова теснились в горле, выталкивая друг друга.
— Я больше не могу так жить, Миш. Твоя мама не уважает ни меня, ни наше пространство, ни наше время. Она не спрашивает, можно ли приехать, она просто ставит перед фактом. Она не интересуется, удобно ли нам, она требует, чтобы мы подстраивались. И я… я устала. — Ира перевела дыхание. — Я знаю, она твоя мать, и ты её любишь. Я не прошу тебя выбирать между нами. Я прошу только уважения к нашей семье — твоей и моей.
Миша долго молчал, постукивая пальцами по столу.
— Ты не понимаешь, — наконец произнёс он. — Она одинока. После смерти отца у неё никого, кроме меня, не осталось.
— Я понимаю, Миш. Правда. Но это не значит, что она может распоряжаться нашей жизнью. — Ира подалась вперёд. — Я не против её визитов. Я против того, как они происходят. Без предупреждения, без согласования, без элементарного уважения.
— Она старой закалки. Ей сложно понять современные… границы, как вы это называете.
— «Вы» — это кто? — тихо спросила Ира.
Миша поморщился:
— Ну, ты, твои подруги, ваше поколение…
— Миш, мне тридцать два. Тебе тридцать пять. Мы одного поколения. И дело не в возрасте. Моя мама тоже старой закалки, но она никогда не приедет без звонка, не будет указывать, как нам жить.
— У тебя просто другая мать! — вспылил Миша. — Моя всегда была… активной. Она привыкла заботиться, решать проблемы, брать на себя ответственность. Для неё это проявление любви.
— Не любви, а контроля, — покачала головой Ира. — И ты это знаешь. Вспомни, как она устроила скандал, когда мы решили поехать в Грецию вместо Анапы. Как она приезжала без предупреждения, когда у нас гостили мои родители, и демонстративно перемывала посуду, заявляя, что у нас грязно. Как она…
— Хватит! — Миша ударил ладонью по столу. — Она немолодая женщина, у неё свои представления о жизни. Я не могу требовать, чтобы она изменилась.
— Не можешь или не хочешь? — тихо спросила Ира.
Миша отвёл глаза.
— Это сложно.
— Нет, Миш, это просто. Ты просто говоришь: «Мама, мы с Ирой будем рады видеть тебя, но, пожалуйста, сначала позвони и спроси, удобно ли нам. И уважай наши решения». Всё.
— Она обидится.
— И что? — Ира развела руками. — Взрослые люди имеют право обижаться. А потом они переживают это и двигаются дальше. Или не переживают и не двигаются — это их выбор. Но я больше не могу жить, постоянно боясь задеть чувства твоей матери. Это изматывает, Миш. Я не хочу быть врагом, но я не буду больше половичком.
В кухне повисла тишина. За окном шумел вечерний город, где-то вдалеке надрывалась сигнализация. Ира смотрела на мужа, пытаясь разглядеть в его лице ответ на незаданный вопрос: что дальше?
— Она звонила каждый день, — наконец произнёс Миша, глядя в стол. — Плакала. Говорила, что ты её ненавидишь, что пытаешься нас поссорить.
— И ты в это веришь?
Миша поднял взгляд:
— Нет. Но я не знаю, что с этим делать.
Разговор закончился ничем. Миша ушел в спальню, а Ира осталась на кухне, глядя в черное окно. Кажется, она впервые по-настоящему осознала, насколько глубоко проблема пустила корни. Муж разрывался между матерью и женой, не в силах сделать выбор. А значит, выбирать придется ей.
Прошло три месяца. Жизнь вошла в привычную колею. Людмила Петровна больше не звонила им домой, только Мише на мобильный, и то, судя по всему, нечасто. Миша никогда не говорил о матери, а Ира не спрашивала. Хрупкий мир, который установился между ними, казался слишком ценным, чтобы рисковать.
Но однажды вечером телефон Иры зазвонил, когда она возвращалась с работы. Незнакомый номер.
— Алло?
— Ирочка, это Людмила Петровна. — Голос свекрови звучал непривычно смиренно. — Не бросай трубку, пожалуйста.
Ира остановилась посреди улицы, сжимая телефон до боли в пальцах.
— Я слушаю.
— Мне нужно приехать в Москву. На обследование. — Людмила Петровна говорила отрывисто, словно каждое слово давалось ей с трудом. — Доктор направил. Что-то с сердцем… Неважно. Я хотела спросить… можно ли остановиться у вас? Всего на три дня.
Ира закрыла глаза. Вот оно — испытание, которого она подсознательно ждала и боялась все эти месяцы.
— Людмила Петровна, я…
— Я понимаю, что после того разговора… — перебила её свекровь. — Но это важно. Я бы не просила, если бы могла по-другому. В гостинице дорого, а больница рядом с вашим домом.
В голосе свекрови сквозила такая неприкрытая надежда, что на мгновение Ира почти поддалась. Но затем вспомнила все: ночные истерики, бесконечные придирки, манипуляции, бессонные ночи, слезы, ссоры с Мишей.
— Мне жаль, Людмила Петровна, но нет. — Ира удивилась твердости собственного голоса. — Это невозможно.
— Но Ирочка, я же не просто так! У меня медицинские показания, мне нужно…
— Я сказала нет. — Ира сжала зубы. — Если хотите, я могу забронировать вам хостел недалеко от больницы. Там недорого.
— Хостел? — В голосе свекрови послышалось возмущение. — Ты предлагаешь мне, немолодой женщине с больным сердцем, жить в хостеле с какими-то посторонними людьми?
— Да. Или найдите другой вариант. — Ира чувствовала, как накатывает знакомая усталость от этого разговора. — Людмила Петровна, я уже в поезде. Буду в Москве через шесть часов.
Ира не поверила своим ушам.
— В поезде? Вы… вы опять сделали это? Сели в поезд, не спросив, можно ли приехать?
— Я же объяснила — это срочно! У меня направление на завтра!
В трубке слышался стук колес. Точно такой же, как в тот памятный разговор три месяца назад. Ничего не изменилось. Просто добавился новый рычаг давления — болезнь.
— Меня не волнует, что вы уже едете в поезде. — Каждое слово Ира произносила чётко, словно вбивала гвозди. — Разворачивайтесь и домой. Я вас не пущу.
— Что?! — Людмила Петровна задохнулась от возмущения. — Ты… ты не имеешь права!
— Имею. Это мой дом. И я решаю, кто в него войдет, а кто нет.
— А Миша? Что скажет Миша? Он мой сын, он не позволит…
— Миши нет в городе. — Это была правда. Муж уехал в командировку на неделю. — Так что решать мне.
Людмила Петровна издала странный звук — не то всхлип, не то стон.
— Ты жестокая, бессердечная… Как Миша мог выбрать такую…
— Тем не менее, выбрал. — Ира сама поразилась своему спокойствию. — Людмила Петровна, я не буду продолжать этот разговор. Решайте сами: либо хостел, либо возвращайтесь домой и перенесите обследование.
— Да ты… да как ты…
— До свидания, Людмила Петровна.
Ира нажала отбой и несколько минут стояла неподвижно, глядя на потухший экран телефона. Свекровь наверняка перезвонит. Или позвонит Мише. Или приедет и будет стоять под дверью, пока кто-нибудь из соседей не вызовет полицию.
Но телефон молчал. Ни через пять минут, ни через час, ни вечером, когда Ира уже была дома. Никаких звонков ни на домашний, ни на мобильный. Тишина.
Ира думала, что будет чувствовать вину, но вместо этого ощущала странное облегчение. Словно сбросила тяжелый рюкзак, который тащила на себе десять лет. Она наконец сделала то, что должна была сделать давно — защитила свои границы, свой дом, свое достоинство.
Конечно, это был не конец истории. Еще будут слезы, обвинения, попытки манипуляций. Будет сложный разговор с Мишей, который наверняка узнает обо всем от матери в самой невыгодной для Иры интерпретации. Будет необходимость снова и снова отстаивать свое право на уважение.
Но сейчас, в этот момент, глядя в окно на вечерний город, Ира чувствовала только спокойствие и правоту.
«Я сделала то, что должна была,» — подумала она, наливая себе бокал вина и устраиваясь с книгой на диване. «И это только начало.»
Миша вернулся через пять дней. Вошел в квартиру с тяжелым чемоданом и еще более тяжелым взглядом.
— Мама звонила, — сказал он вместо приветствия.
Ира кивнула, продолжая нарезать овощи для салата.
— Я знаю.
— Она сказала, что ты отказалась ее принять. Что у нее проблемы с сердцем, а ты выставила ее на улицу.
— Я не выставляла ее на улицу. — Ира отложила нож и повернулась к мужу. — Она позвонила мне из поезда, уже приехав в Москву, даже не спросив, можно ли остановиться у нас. Я предложила забронировать ей хостел.
Миша устало потер лицо.
— Ира, у нее больное сердце…
— У нее всегда что-то болит, когда ей нужно добиться своего. — Ира скрестила руки на груди. — Три месяца назад это был артрит, теперь сердце. Что будет в следующий раз? Рак? Инсульт?
— Ты не можешь говорить такие вещи, — глухо произнес Миша.
— Почему? Потому что она твоя мать? Да, она твоя мать. Но она уже не имеет права указывать, как нам жить. И если ты не можешь этого понять, то…
— То что? — Миша поднял взгляд, и Ира увидела в нем то, чего боялась — холодную решимость.
— То нам нужно серьезно подумать о нашем будущем. — Она сама не верила, что говорит это. — Я больше не могу, Миш. Не могу жить с человеком, который не способен защитить нашу семью от манипуляций.
Они смотрели друг на друга через кухню, и Ира вдруг поняла — вот он, момент истины. Сейчас решится все: сможет ли их брак пережить этот кризис или рухнет под тяжестью невысказанных претензий и неразрешимых противоречий.
Миша тяжело опустился на стул.
— Я не знаю, что делать, — наконец произнес он. — Я правда не знаю.
Ира ничего не ответила. Она закончила нарезать салат, поставила тарелку перед мужем и вышла из кухни. Ответ был ясен. И теперь ей предстояло сделать самый сложный выбор в своей жизни.
«Десять лет, — думала она, глядя в темное окно спальни. — Десять лет я пыталась стать частью этой семьи. Быть хорошей женой, хорошей невесткой. А теперь придется выбирать — либо я, либо его мать. И я знаю, каким будет его выбор.»
Но по крайней мере, она сделала то, что должна была. Она наконец сказала «нет». И это уже не отменить.
Вечером она собрала небольшую сумку с самым необходимым и позвонила родителям.
— Мам, можно я поживу у вас несколько дней? Мне нужно подумать.
А когда Миша спросил, куда она собирается, Ира только пожала плечами:
— Ты же говорил, что не знаешь, что делать. Вот и подумай. А я пока побуду у родителей.
И впервые за десять лет она захлопнула дверь, не оглядываясь. Будь что будет.
