Станция Вязники встретила Игната Петровича первым весенним дождём. Дождь был мелкий, почти невидимый, но упрямый. Он тихо барабанил по козырьку вокзала, словно перешёптывался с ветром. Игнат Петрович поправил старую кепку, натянул её поглубже и, не спеша, двинулся к выходу из вокзала. Таксистов не было. Город маленький – своих машин на всех хватит.
«Вот и славно,» – подумал Игнат Петрович, – «прогуляюсь, воздухом подышу, может, и голова перестанет гудеть.»
Всю дорогу до Вязников – одиннадцать часов в плацкарте – Игнат Петрович ворочался, не находя себе места. Его мучили воспоминания. Тридцать два года назад он уехал отсюда – молодым, полным сил и уверенности. Тридцать два года не давал о себе знать. Тридцать два года держал за спиной сжатые кулаки, как будто до сих пор злился на всех и на себя в первую очередь.
А теперь вот вернулся – старый, с седыми висками и усталыми плечами. И несмотря на то, что прошло столько лет, страх был с ним – он притаился в уголках глаз, таился в дрожащих руках, прятался за небрежно застёгнутыми пуговицами.
Игнат Петрович шёл по городу, который когда-то знал как свои пять пальцев. Многое изменилось – появились новые постройки, исчезли старые дома, выросли деревья, состарились люди. Но запах – запах остался прежним. Влажная земля, примятая трава, речная свежесть – всё это сплеталось в особый аромат Вязников, который Игнат Петрович узнал бы из тысячи.
На перекрёстке он остановился и посмотрел налево. Там, за поворотом, начиналась улица Садовая. И где-то там, в доме номер тридцать семь, жила женщина, которую он бросил тридцать два года назад. Женщина, которая ответила на его телефонный звонок вчера вечером: «Вы уже на вокзале? Меня не волнует – я вас не жду, на порог не пущу, разворачивайтесь,» – и бросила трубку.
Марина Сергеевна Зарецкая жила на первом этаже в доме номер тридцать семь по улице Садовой. Её квартира выделялась на фоне других – на окнах висели тяжёлые бархатные шторы, на подоконниках стояли горшки с геранью, а перед подъездом был маленький палисадник, где она выращивала розы. Соседи считали её странной. Одинокая женщина, которая всегда держалась особняком, не участвовала в дворовых посиделках, не обсуждала новости и не делилась рецептами. Но у неё был свой круг общения – музыканты, художники, поэты – люди, которые приезжали к ней на выходные, привозили вино, играли на гитаре до поздней ночи.
Марина Сергеевна работала в музыкальной школе – преподавала фортепиано. Её ученики боялись и обожали её одновременно. Она была строга, требовательна, но справедлива. И в свои шестьдесят пять выглядела как женщина, знающая себе цену. Высокая, статная, с гордой осанкой и ясным взглядом.
Когда вчера раздался телефонный звонок, Марина Сергеевна как раз переставляла книги в шкафу. Она не любила беспорядок и раз в месяц устраивала генеральную уборку. Телефон звонил настойчиво, будто знал, что она не торопится к нему подойти.
– Алло, – сказала она, придерживая трубку плечом и стирая пыль с томика Чехова.
– Марина? – спросил голос, который она узнала сразу, несмотря на то, что не слышала его больше тридцати лет.
– Да, – ответила она, и рука её дрогнула. Книга выскользнула и упала на пол.
– Это я, Игнат, – сказал голос. – Я завтра приеду в Вязники. Утренним поездом. Нам нужно поговорить.
Марина Сергеевна молчала. Внутри неё поднималась волна – горячая, яростная, сметающая всё на своём пути.
– Я остановлюсь в гостинице, – продолжал Игнат. – Я просто хочу…
– Вы уже на вокзале? – перебила его Марина Сергеевна. – Меня не волнует – я вас не жду, на порог не пущу, разворачивайтесь, – и бросила трубку.
Она стояла в центре комнаты, среди разложенных книг, и чувствовала, как сердце бешено колотится в груди. Тридцать два года она жила без него. Тридцать два года она справлялась сама. И вот теперь он решил вернуться.
«Нет,» – твёрдо сказала Марина Сергеевна вслух. – «Не на этот раз.»
Игнат Петрович дошёл до улицы Садовой и остановился. Дождь усилился, и он спрятался под навесом магазина. Отсюда был виден дом номер тридцать семь – обычная пятиэтажка, серая, ничем не примечательная. Но для Игната Петровича этот дом был особенным. Здесь жила не только Марина, но и…
Мысль оборвалась, когда из подъезда вышел молодой человек. Высокий, широкоплечий, с уверенной походкой. Что-то в нём показалось Игнату Петровичу знакомым – может, наклон головы или жест, которым он поправил волосы. Молодой человек подошёл к припаркованной у дома машине, сел за руль и уехал.
Игнат Петрович продолжал стоять под навесом, не решаясь двинуться с места. Он понимал, что Марина не хочет его видеть. Что он имеет полное право уехать следующим поездом, забыть эту безумную идею – вернуться в город своей молодости, встретиться с женщиной, которую когда-то любил и предал. Но что-то держало его здесь, что-то толкало вперёд.
«К чёрту всё,» – подумал Игнат Петрович и, пересилив себя, вышел из-под навеса.
Дождь барабанил по его старой кепке, пока он шёл к дому номер тридцать семь.
Марина Сергеевна услышала звонок в дверь и вздрогнула. Это мог быть кто угодно – курьер, сосед, ученик. Но она знала – это он. Она чувствовала его присутствие каким-то шестым чувством, будто между ними всё ещё была та невидимая связь, которую не смогли разорвать ни годы, ни расстояние, ни обида.
Марина Сергеевна подошла к двери, но не открыла её. Вместо этого она прислонилась к стене и закрыла глаза.
– Марина, – донеслось из-за двери. – Я знаю, что ты дома. Открой, пожалуйста. Мне нужно поговорить с тобой.
Марина Сергеевна молчала. Она вспоминала – как тридцать два года назад ждала его с работы, как готовила его любимый ужин, как строила планы на будущее. А потом – телеграмма. Короткая, безжалостная: «Не ищи меня. Уехал навсегда. Игнат.»
– Марина, – повторил голос. – Я понимаю, что ты злишься. У тебя есть на это право. Но дай мне хотя бы шанс объяснить.
«Объяснить что?» – думала Марина Сергеевна. – «Как ты бросил беременную жену? Как исчез из моей жизни на тридцать два года? Как оставил меня одну воспитывать сына?»
Она открыла дверь резко, почти яростно. Перед ней стоял мужчина – седой, промокший, с глазами, полными раскаяния. Но это был не тот Игнат, которого она знала. Не тот молодой, красивый, уверенный в себе парень, в которого она влюбилась когда-то.
– Зачем ты приехал? – спросила Марина Сергеевна.
Игнат Петрович смотрел на неё и не мог вымолвить ни слова. Она изменилась – конечно, изменилась. Но в ней всё ещё была та Марина, которую он помнил. Те же гордые глаза, та же прямая спина, та же неуловимая грация в движениях.
– Я… я хотел увидеть тебя, – наконец выдавил он. – И сына. Нашего сына.
Марина Сергеевна усмехнулась – горько, почти зло.
– Сына? – переспросила она. – Тридцать два года тебя не интересовал ни сын, ни я. А теперь ты вдруг решил явиться?
– Я виноват, – тихо сказал Игнат Петрович. – Я знаю, что виноват. Но…
– Никаких «но», – отрезала Марина Сергеевна. – Ты опоздал. На тридцать два года опоздал. У Виктора своя жизнь. У меня – своя. Тебе здесь нет места.
Она хотела захлопнуть дверь, но Игнат Петрович удержал её рукой.
– Пять минут, – попросил он. – Дай мне пять минут. И если после этого ты всё ещё будешь считать, что мне лучше уйти, – я уйду. Навсегда.
Марина Сергеевна колебалась. С одной стороны, она хотела закрыть дверь и забыть о его существовании. С другой – ей было любопытно. Что могло заставить его вернуться? Что он мог сказать такого, что изменило бы тридцать два года молчания?
– Пять минут, – согласилась она наконец и отступила в сторону, пропуская его в квартиру.
Игнат Петрович вошёл в квартиру и замер. Здесь всё было иначе, чем он помнил. Новая мебель, новые обои, новые занавески. Но запах – запах остался прежним. Лёгкий аромат лаванды и свежих цветов.
– Говори, – сказала Марина Сергеевна, скрестив руки на груди. Она не предложила ему сесть, не предложила чай, не сняла с него мокрую куртку. Она просто стояла перед ним – непреклонная, как судья перед преступником.
Игнат Петрович глубоко вздохнул. Он готовился к этому разговору всю дорогу, но теперь, когда она была перед ним, все слова куда-то испарились.
– Я был молод и глуп, – начал он. – Когда ты сказала, что беременна, я испугался. Я не был готов к ответственности. Я думал только о себе. О своих мечтах, о своих планах. Я решил, что семья – это клетка, что я потеряю свободу, что не смогу реализоваться.
Марина Сергеевна слушала его, не перебивая. Её лицо было непроницаемым, но в глазах плескалась боль – старая, не утихающая боль.
– Я уехал в Москву, – продолжал Игнат Петрович. – Устроился на завод. Работал как проклятый. Потом пошёл учиться. Стал инженером. Женился – да, снова женился. У меня родилась дочь.
– Прекрасная история, – холодно заметила Марина Сергеевна. – И зачем ты мне это рассказываешь?
– Потому что это была ложь, – тихо сказал Игнат Петрович. – Всё это было ложью. Я не был счастлив. Ни одного дня я не был по-настоящему счастлив. Каждое утро я просыпался с мыслью о тебе. Каждый вечер я засыпал, думая о сыне, которого никогда не видел.
– И ты решил, что можешь просто вернуться? Через тридцать два года? – Марина Сергеевна покачала головой. – Ты действительно думаешь, что я всё это время сидела и ждала тебя?
– Нет, – Игнат Петрович опустил глаза. – Я знаю, что ты жила своей жизнью. И я не рассчитываю, что ты простишь меня. Я просто… я просто хотел увидеть сына. Хотя бы раз. Хотя бы издалека.
Марина Сергеевна смотрела на него долго, изучающе. Потом подошла к комоду, открыла ящик и достала фотоальбом.
– Вот, – сказала она, протягивая альбом Игнату Петровичу. – Здесь вся его жизнь. Без тебя.
Игнат Петрович взял альбом дрожащими руками и открыл его. С первой страницы на него смотрел маленький мальчик – смешной, кудрявый, с серьёзными глазами. Его сын. Его кровь и плоть.
– Виктор родился в сентябре, – сказала Марина Сергеевна, глядя на фотографию через плечо Игната Петровича. – Он был спокойным ребёнком. Редко плакал. Любил книжки и конструктор. В школе учился хорошо, особенно по математике.
Игнат Петрович перелистывал страницы, и перед ним проходила жизнь его сына – первые шаги, первый велосипед, первый день в школе, выпускной.
– Он поступил в политехнический, – продолжала Марина Сергеевна. – Стал инженером, как и ты. Хотя я никогда не рассказывала ему о тебе. Он просто был таким – технический склад ума, золотые руки.
– А сейчас? – спросил Игнат Петрович. – Чем он занимается сейчас?
– У него своя фирма, – Марина Сергеевна не смогла скрыть гордость в голосе. – Строительная компания. Он строит дома по всей области. Женат, двое детей – мальчик и девочка. Живёт здесь, в Вязниках. Мы видимся каждую неделю.
Игнат Петрович дошёл до последней страницы альбома. На ней была фотография молодого мужчины – того самого, которого он видел выходящим из подъезда. Высокий, широкоплечий, с уверенной улыбкой. Его сын. Его Виктор.
– Он… он знает, что я здесь? – спросил Игнат Петрович, закрывая альбом.
– Нет, – Марина Сергеевна покачала головой. – И не узнает, если ты сам этого не захочешь.
– Что ты ему рассказывала обо мне?
– Правду, – просто ответила Марина Сергеевна. – Что ты уехал, когда узнал, что я беременна. Что ты не хотел семью, не хотел ребёнка.
– И он… он ненавидит меня?
– Нет, – Марина Сергеевна вздохнула. – Он не тратит на тебя свои эмоции. Для него ты – просто факт биографии. Не больше.
Игнат Петрович сидел, обхватив голову руками. Всё было не так, как он представлял. Он думал, что приедет, увидит сына, попросит прощения, и они начнут всё с чистого листа. Но жизнь оказалась сложнее. Его сын вырос без него. Его сын построил свою жизнь без него. Его сын не нуждался в нём.
– Зачем ты всё-таки приехал? – повторила свой вопрос Марина Сергеевна. – Что изменилось?
Игнат Петрович поднял на неё глаза.
– Я умираю, – сказал он просто. – Рак. Последняя стадия. Мне осталось месяца три, не больше.
Марина Сергеевна застыла. Она ожидала чего угодно – что он снова женился, что разорился, что решил вернуться в родной город на пенсии. Но не это.
– Мне жаль, – сказала она наконец. И это было правдой. Несмотря на всю боль, которую он ей причинил, несмотря на годы одиночества и слёз, она не желала ему такого конца.
– Я не прошу жалости, – Игнат Петрович покачал головой. – Я просто хотел… перед смертью… хотел увидеть сына. И тебя. Хотел попросить прощения. Хотел знать, что с вами всё в порядке.
Марина Сергеевна молчала. Она смотрела на человека перед собой – старого, больного, одинокого. Человека, которого она когда-то любила больше жизни. Человека, который причинил ей столько боли. И она не знала, что чувствует – ненависть или жалость, злость или прощение.
– Твои пять минут прошли, – сказала она наконец. – Тебе лучше уйти.
Игнат Петрович кивнул. Он понимал. Он не ожидал иного. Он встал, вернул фотоальбом Марине Сергеевне и направился к двери.
– Но, – добавила Марина Сергеевна, когда он уже взялся за ручку, – завтра Виктор придёт ко мне на обед. В час дня. Если ты хочешь, можешь прийти тоже.
Игнат Петрович обернулся. В его глазах блестели слёзы.
– Спасибо, – сказал он тихо. – Спасибо, Марина.
Она не ответила. Просто кивнула и закрыла за ним дверь.
Виктор Игнатьевич Зарецкий был человеком, который ценил пунктуальность. Он всегда приходил вовремя – ни минутой раньше, ни минутой позже. И сегодня, как обычно, он позвонил в дверь материнской квартиры ровно в час дня.
Марина Сергеевна открыла дверь и улыбнулась. Её сын был её гордостью, её радостью, её утешением. Высокий, красивый, успешный – он был всем, о чём она когда-либо мечтала.
– Привет, мам, – сказал Виктор, целуя её в щёку. – Ты сегодня какая-то напряжённая. Что-то случилось?
Марина Сергеевна покачала головой. Иногда ей казалось, что сын читает её мысли.
– Нет, всё в порядке, – солгала она. – Просто не выспалась. Проходи, обед почти готов.
Виктор прошёл в квартиру, снял пальто и остановился, принюхиваясь.
– Пельмени? – спросил он с улыбкой.
– Твои любимые, – кивнула Марина Сергеевна. – С говядиной и свининой.
Они прошли на кухню, и Марина Сергеевна начала накрывать на стол. Виктор сел на своё обычное место и начал рассказывать о своей неделе – о новом проекте, о проблемах с поставщиками, о забавной истории, случившейся на стройке.
Марина Сергеевна слушала его вполуха. Она думала о том, что должна сказать, о том, как сын отреагирует на новость, что его отец вернулся. Она не была уверена, что поступает правильно. Может быть, лучше было бы промолчать, дать Игнату Петровичу уехать, не тревожить покой сына.
– Мам, – голос Виктора вырвал её из раздумий. – Ты точно в порядке? Ты как будто не здесь.
Марина Сергеевна вздохнула. Она никогда не лгала сыну. И сейчас не собиралась начинать.
– Витя, – сказала она, садясь напротив него. – Твой отец вернулся.
Виктор замер. Его лицо стало серьёзным, почти суровым.
– Что значит «вернулся»? – спросил он.
– Он приехал вчера, – Марина Сергеевна говорила спокойно, хотя внутри у неё всё сжималось от напряжения. – Он хочет увидеться с тобой.
Виктор молчал. Он смотрел на свою тарелку, как будто там было написано решение этой неожиданной проблемы.
– Зачем? – спросил он наконец. – Зачем ему это?
– Он болен, – ответила Марина Сергеевна. – Он умирает. Рак. Последняя стадия.
Виктор поднял глаза на мать. В них не было ни злости, ни сочувствия – только удивление и какое-то странное спокойствие.
– И ты хочешь, чтобы я с ним встретился?
– Я ничего не хочу, – Марина Сергеевна покачала головой. – Это твоё решение. Я просто подумала, что ты должен знать.
Виктор встал и подошёл к окну. Он смотрел на улицу, на деревья, на проходящих мимо людей. Он думал о человеке, которого никогда не знал, о человеке, чья кровь текла в его венах, но чьё имя было для него пустым звуком.
– Ты простила его? – спросил Виктор, не оборачиваясь.
Марина Сергеевна задумалась. Простила ли она Игната? После всех лет боли, после всех слёз, после всех бессонных ночей?
– Нет, – ответила она честно. – Но я и не ненавижу его больше. Я просто… отпустила.
Виктор кивнул. Он понимал. Его мать была сильной женщиной. Она вырастила его одна, без чьей-либо помощи. Она дала ему всё, что могла – любовь, заботу, образование. Она никогда не говорила плохо об отце, но и не скрывала правду.
– Хорошо, – сказал Виктор наконец. – Я встречусь с ним. Не ради него – ради тебя. И ради себя, может быть.
Марина Сергеевна подошла к сыну и обняла его.
– Ты лучший сын, о котором я могла мечтать, – сказала она тихо. – И это полностью твоя заслуга. Не моя, и уж точно не его.
Виктор улыбнулся и обнял мать в ответ.
– Когда? – спросил он.
– Я пригласила его на сегодня, – ответила Марина Сергеевна. – Я не была уверена, что ты согласишься, но…
Она не закончила фразу, потому что в дверь позвонили.
Игнат Петрович стоял перед дверью квартиры номер двадцать семь и не решался позвонить. Вчера, после разговора с Мариной, он долго бродил по городу, вспоминая свою молодость, свои ошибки, свои упущенные возможности. Он не знал, правильно ли поступает, возвращаясь в жизнь людей, которых когда-то предал. Он не знал, имеет ли право на прощение, на понимание.
Но он знал одно – время неумолимо. И если он не сделает этого сейчас, второго шанса у него не будет.
Игнат Петрович глубоко вздохнул и нажал на кнопку звонка.
Дверь открыла Марина Сергеевна. Она выглядела напряжённой, но спокойной.
– Входи, – сказала она, отступая в сторону. – Виктор здесь.
Игнат Петрович переступил порог и увидел его – своего сына. Высокого, статного мужчину, так похожего на него самого в молодости. Те же глаза, тот же разворот плеч, та же линия подбородка.
– Здравствуй, – сказал Игнат Петрович, и голос его дрогнул.
Виктор смотрел на него – внимательно, изучающе. Он не видел в этом пожилом, больном человеке своего отца. Он видел незнакомца – человека, который случайно оказался связан с ним биологическим родством.
– Здравствуйте, – ответил Виктор сухо.
Марина Сергеевна прочистила горло.
– Я приготовила обед, – сказала она, направляясь на кухню. – Мы можем поговорить за столом.
Игнат Петрович послушно прошёл за ней. Виктор следовал за ними, сохраняя дистанцию. В его глазах не было ни любопытства, ни враждебности – только холодное, отстранённое внимание.
На кухне Марина Сергеевна разложила пельмени по тарелкам. Игнат Петрович сел напротив Виктора. Молчание было тяжёлым, осязаемым, как предгрозовой воздух.
– Ну, – сказал наконец Виктор, глядя прямо на Игната Петровича, – и о чём вы хотели поговорить?
Игнат Петрович сглотнул. Он представлял этот момент сотни раз. Он репетировал речь, подбирал слова, готовил объяснения. Но сейчас все заготовленные фразы казались фальшивыми, неуместными.
– Я хотел познакомиться с тобой, – сказал он просто. – Хотел увидеть, каким человеком ты стал.
– И каким же я стал? – В голосе Виктора звучала насмешка.
– Хорошим, – ответил Игнат Петрович. – Лучше, чем я когда-либо был.
– Это заслуга матери, – отрезал Виктор. – Не ваша.
Игнат Петрович кивнул. Он знал, что это правда. Он не имел права претендовать на какую-либо роль в жизни и успехах сына.
– Мама сказала, что вы больны, – продолжил Виктор. – Что у вас рак.
– Да, – подтвердил Игнат Петрович. – Поджелудочная. Последняя стадия.
– И поэтому вы вернулись? Чтобы умереть с чистой совестью?
Игнат Петрович вздрогнул от прямоты вопроса. Но разве не этого он ожидал? Разве не этого заслуживал?
– Может быть, – признал он. – Я не знаю. Я просто… я просто хотел увидеть вас обоих перед смертью.
Виктор усмехнулся. Усмешка была горькой, почти жестокой.
– Знаете, что забавно? – сказал он. – Когда я был ребёнком, я придумывал истории о том, почему вас нет рядом. Что вы – разведчик, моряк, космонавт. Что вы не можете вернуться, потому что спасаете мир. – Он покачал головой. – Потом я вырос и понял правду. Вы просто трус, который сбежал от ответственности.
Марина Сергеевна дёрнулась, будто хотела что-то сказать, но промолчала. Это был разговор между отцом и сыном. Разговор, который должен был состояться тридцать два года назад.
– Да, – согласился Игнат Петрович. – Я трус. Я испугался. Испугался ответственности, испугался будущего, испугался, что не справлюсь. И я сбежал. Это был самый большой провал моей жизни.
– И теперь вы ждёте, что я вас прощу? – Виктор скрестил руки на груди. – Что скажу: «Ничего страшного, папа, бывает»?
Игнат Петрович покачал головой.
– Нет, – сказал он. – Я не жду прощения. Я его не заслуживаю. Я просто хотел… познакомиться с тобой. Узнать, какой ты. Убедиться, что у тебя всё хорошо.
– У меня всё прекрасно, – холодно ответил Виктор. – Без вас.
Игнат Петрович опустил глаза. Он чувствовал, как каждое слово сына вонзается в него, как нож. Но разве он не заслужил эту боль? Разве не он сам выбрал этот путь тридцать два года назад?
– У вас есть другие дети? – спросил вдруг Виктор.
– Дочь, – ответил Игнат Петрович. – Ей двадцать восемь. Она живёт в Канаде. Мы… мы не общаемся.
– Почему?
– Потому что я не смог быть хорошим отцом и для неё тоже, – признался Игнат Петрович. – Потому что я всю жизнь жил с чувством вины за то, что бросил тебя и твою мать. И это отравило все мои отношения – с женой, с дочерью, с коллегами. Я стал… пустым человеком.
Виктор смотрел на него, и в его глазах Игнат Петрович видел не жалость, не прощение – понимание. Холодное, безжалостное понимание.
– Знаете, – сказал Виктор, откладывая вилку, – я долго думал, что скажу вам, если когда-нибудь встречу. Я представлял, как накричу на вас, как выскажу всё, что накопилось за эти годы. Но сейчас… – Он пожал плечами. – Сейчас я понимаю, что мне нечего вам сказать. Вы – чужой человек. Вы не имеете никакого отношения к моей жизни. И, честно говоря, я не испытываю к вам ни ненависти, ни любви. Ничего.
Игнат Петрович кивнул. Он понимал. Это было хуже ненависти – это безразличие. Эта пустота там, где должна была быть связь.
– Я уважаю твой выбор, – сказал он тихо. – И я благодарен, что ты согласился встретиться со мной. Я знаю, ты сделал это ради матери, не ради меня. И я… я рад, что ты вырос таким человеком. Сильным, прямым, честным.
Виктор встал из-за стола.
– Мне пора, – сказал он. – У меня встреча в два.
Марина Сергеевна тоже поднялась.
– Я провожу тебя, – сказала она, бросив короткий взгляд на Игната Петровича.
Они вышли в прихожую, и Игнат Петрович остался один на кухне. Он смотрел на тарелку с нетронутыми пельменями и думал о том, как странно устроена жизнь. Как одно решение, один момент слабости может изменить всё. Как трудно, почти невозможно исправить некоторые ошибки.
Он слышал приглушённые голоса из прихожей – Марина что-то говорила Виктору, тот отвечал коротко, односложно. Потом хлопнула входная дверь.
Марина Сергеевна вернулась на кухню. Она выглядела уставшей, но спокойной.
– Он не простил тебя, – сказала она, садясь за стол. – И, думаю, не простит.
– Я знаю, – Игнат Петрович кивнул. – И не ожидал иного. Я просто хотел увидеть его. Увидеть, что с ним всё в порядке.
– С ним всё в порядке, – подтвердила Марина Сергеевна. – Всегда было. Без тебя.
Игнат Петрович смотрел на неё – на женщину, которую когда-то любил, которую предал, которую оставил одну с ребёнком. И он видел не только боль, которую ей причинил, но и силу, которая помогла ей выстоять.
– Ты удивительная, – сказал он тихо. – Ты воспитала прекрасного сына. Ты построила жизнь из обломков, которые я оставил. Ты… ты сильнее, чем я когда-либо был.
Марина Сергеевна пожала плечами.
– У меня не было выбора, – сказала она просто. – Когда ты один растишь ребёнка, у тебя нет времени на слабость.
Они сидели в тишине, и эта тишина не была ни уютной, ни враждебной – она была просто тишиной между двумя людьми, которые когда-то были близки, а теперь стали чужими.
– Тебе есть где остановиться? – спросила наконец Марина Сергеевна.
– Да, – кивнул Игнат Петрович. – Я снял номер в гостинице на неделю.
– И что ты будешь делать дальше?
Игнат Петрович задумался. Он не знал. Он не планировал ничего дальше этой встречи.
– Не знаю, – признался он. – Может быть, вернусь в Москву. Может быть, останусь здесь. Какая разница? Мне осталось не так много.
Марина Сергеевна смотрела на него, и в её глазах не было жалости – только усталость и какое-то странное смирение.
– Ты сделал свой выбор тридцать два года назад, Игнат, – сказала она. – И теперь ты должен жить с последствиями. Как и все мы.
Игнат Петрович кивнул. Он понимал. Он знал, что нет прощения, нет искупления, нет счастливого конца для такой истории, как его. Есть только правда – холодная, жестокая, неумолимая правда.
– Спасибо, что позволила мне увидеть его, – сказал Игнат Петрович, вставая из-за стола. – Спасибо, что не солгала ему обо мне. Спасибо, что… что ты лучше меня.
Марина Сергеевна проводила его до двери. На пороге Игнат Петрович обернулся – в последний раз.
– Прощай, Марина, – сказал он.
Она не ответила. Просто кивнула и закрыла дверь.
Игнат Петрович спустился по лестнице и вышел на улицу. Дождь прекратился, но небо оставалось серым, тяжёлым. Он поднял воротник куртки и пошёл прочь от дома, где когда-то был счастлив, где мог бы быть счастлив всю жизнь, если бы не его собственная глупость и трусость.
Он не оглядывался. Не было смысла. Прошлое осталось прошлым, а будущего у него практически не было. Оставалось только настоящее – пустое, холодное, одинокое настоящее, которое он выбрал сам тридцать два года назад, когда решил, что свобода важнее ответственности.
Через месяц Марина Сергеевна получила письмо из Москвы. Внутри был конверт с крупной суммой денег и короткая записка: «Для Виктора и его детей. Не говори ему, от кого это. Просто скажи, что это – возврат старого долга. Игнат.»
Марина Сергеевна долго смотрела на деньги. Потом решительно убрала их в ящик комода. Она не собиралась отдавать их сыну. Не потому, что хотела оставить деньги себе, а потому что знала – Виктор не примет их. Не примет этой запоздалой, неуклюжей попытки искупления.
Некоторые долги нельзя выплатить деньгами. Некоторые ошибки нельзя исправить, как бы сильно ты ни старался. Некоторые раны не заживают – они просто перестают кровоточить, превращаясь в шрамы, которые остаются с тобой навсегда.
Марина Сергеевна сложила записку пополам, потом ещё раз, и ещё. А потом разорвала на мелкие кусочки и выбросила в мусорное ведро. Прошлое должно оставаться в прошлом. Она научилась этому тридцать два года назад, когда осталась одна с ребёнком на руках. И эту науку она не забывала никогда.
Она закрыла ящик комода и пошла готовиться к уроку. Завтра к ней должна была прийти новая ученица – пятилетняя девочка, которая только начинала свой путь в музыке. И Марина Сергеевна собиралась научить её не только нотам и гаммам, но и тому, что она сама знала лучше всего – как быть сильной. Как стоять прямо, даже когда весь мир пытается согнуть тебя. Как двигаться вперёд, не оглядываясь назад. Как жить своей жизнью – полной, настоящей, своей.
