— Ты с ума сошла, что ли? — Лена даже не пыталась скрыть удивления. Кофе в её кружке, с отбитым краешком, вдруг стал горьким до тошноты.
— Лен, ну хватит уже изображать аскета. Это же не миллионы. Для тебя это вообще капля в море, — Вика откинулась на спинку дивана в родительской гостиной. Её дорогая сумка, вроде как «на распродаже в Милане», заняла половину кресла.
У Лены промелькнуло: вот она, эта поза — ноги скрестила, спина прямая, маникюр свежий. Сидит, как победитель по жизни. А она сама — как статист в чужом спектакле.
— Триста тысяч — это у тебя «капля»? — Лена ухмыльнулась. — Это мой отпуск за три года. И премия, если вдруг чудо случится. И вообще… это деньги на ремонт, который я жду, как второго пришествия. У меня в ванной плитка ещё при Ющенко клали, ты в курсе?
— Ну ты же училка, ты должна быть… — Вика сделала паузу и щёлкнула пальцами. — Рациональной. Математически мыслящей. Ты же понимаешь, что это инвестиция! Мы открываем студию маникюра в ТЦ на Юго-Западе. Там трафик бешеный, окупаемость полгода максимум. Я тебе всё верну. Даже с процентами.
— Вика, — Лена поставила кружку на стол. Мокрое кольцо осталось на клеёнке с вишенками — всё, как было у них дома с детства. — А почему ты у родителей не берёшь?
Вика замерла. Потом подняла брови.
— Они уже помогли. Купили помещение. Нам с Олькой не хватило на оборудование и старт. Честно, я думала, ты сразу скажешь «да». Ты же всегда была… ну… правильная.
Слово «правильная» прозвучало, как «удобная».
— Ага, — медленно сказала Лена, — и это удобно, когда у одной всё, а у другой — «ты же сильная, ты справишься».
В гостиную зашла мама, та самая, что варит борщ без зажарки и всегда ставит на стол четыре разных салата, «чтобы девочкам было вкусно».
— Девочки, что вы как кошка с собакой? Лена, ну ты же всегда помогала. Вика у нас — мечтатель, а ты — умница, поддержи сестру. Тем более она ж не к кому попало идёт, а к тебе.
Лена смотрела на мать, как будто впервые. Никакого «а ты как, доченька, тебе хватает? У тебя как в школе, дети не достали?» — ничего. Только: «поддержи», «помоги», «ну ты же старшая».
— Мама, я не банк. И не благотворительный фонд. — Голос её дрожал, но она делала всё, чтобы он не сорвался. — Я копила эти деньги. Я каждое утро вставала в шесть, ехала в школу на машине, которая уже глохнет на светофоре. А ты мне говоришь — «поддержи»? А кто меня поддержит?
Мать всплеснула руками:
— Лен, ну чего ты заводишься. Ты же всегда была не такая, как Вика. Спокойная. Уравновешенная.
— Может, хватит уже про то, какая я? Я не столб, на который вы всё время опираетесь, — Лена встала, порывисто, почти по-детски. Сердце стучало в висках.
Вика потянулась за сигаретами. Она курила только в стресс. Видимо, сейчас пришёл тот самый момент.
— Ладно, — сказала, не глядя на сестру. — Не хочешь — не надо. Я как-нибудь. Просто, знаешь… ты всегда с таким видом ходишь, будто у тебя всё по справедливости. А в жизни нет справедливости. Есть умение брать своё.
— То есть наглость, — усмехнулась Лена. — И плевать, что другим потом разгребать.
Вика затянулась. Дым пошёл кольцами.
— Ну хоть ты честно это признала, — бросила она.
Мать быстро села между ними.
— Всё, хватит! Ну что вы, девочки! Лена, она твоя сестра. Семья же. Надо помогать друг другу, а не устраивать базар.
— Помощь — это когда все участвуют. А не когда одна отдаёт последнее, а потом ещё и виновата, что не радостно, — Лена уже говорила сквозь зубы. — Мама, ты хоть раз спросила, как я живу?
— Лена, ну мы же знаем, ты скромная, тебе много не надо…
— Да, мне не надо. Просто, наверное, хочется чувствовать, что я кому-то нужна. Не как банкомат. Как человек.
Вика встала. Потушила сигарету в старой пепельнице с надписью «Сочи-93».
— Всё ясно. Вечно ты в своих обидах. Пойду я. У меня встреча.
Она направилась к двери, громко щёлкая каблуками. Вика всегда умела эффектно выходить. Лена подумала, что это, возможно, единственное, чему у неё стоит поучиться.
Когда дверь хлопнула, тишина повисла между ней и матерью.
— Леночка, — сказала мама мягко, с упрёком. — Зачем ты так? Это же Вика.
— Вот именно, мама. Это всегда — Вика.
И она ушла. Сильно, быстро, почти по-мужски хлопнув дверью, словно гнала прочь из головы голос матери: «ты же всегда была умной. Ну и будь».
Дождь, конечно, пошёл не вовремя. Лена стояла у машины, мокрая до пояса, с ключами в руке, которые не хотели ни поворачиваться, ни вставляться в замочную скважину. Как и всё в этой машине. Как и всё в её жизни в последние годы.
Она поехала к себе. Дом — панельная девятиэтажка на окраине. Третий подъезд, всегда воняет кошачьими какашками и чем-то кислым. На лестнице — свежий мат от соседей-алкоголиков, которые снова делили бутылку на троих и выясняли, кто сколько должен за водку. «Романтика», как Вика говорила.
Лена поднялась в свою однушку. В коридоре — свет еле теплится. Лампу на замену она так и не купила, всё ждала, пока «освободятся руки». На кухне — капает кран, как и капал два месяца назад. В комнате — всё по-прежнему: облезлый шкаф, покрывало с подтеками кофе и кот Василий, которого она спасла зимой с улицы. Хоть кто-то благодарен.
Села на диван. Взяла пульт. Телевизор загудел, но показывал только «Россия 1» — антенна сломалась весной. И снова: «Семья — это главное», — вещала ведущая с вымученной улыбкой. Лена выключила.
Смартфон вспыхнул. Смс:
Вика: Лен, ну что ты обиделась? Завтра приезжай, всё обсудим. С Олькой договорились на поставку, может, и тебе пригодится — будешь инвестором, хехе.
Инвестором. Лена рассмеялась — почти истерично. Она не успевала на молоко по скидке, «только сегодня до девяти», а тут — инвестор. Потом она подумала: а ведь это снова манипуляция. Снова та же пластинка: «ты же умная», «ты же сестра», «ты же поймёшь».
На следующий день она пошла на работу в школу, как обычно. Уроки, дети, обеды в учительской с пересушенной гречкой и вечно недовольной Марьей Семёновной, которая «вот уже сорок лет в школе, и ничего, не ноет». А потом — вызов в учительскую. Прямо с урока.
— Лена, к тебе приехали, — сообщила завуч. — Семья, кажется. Срочно.
Вика сидела в коридоре, в черных очках и с новой сумкой, на этот раз уже не «на распродаже», а явно «дороже, чем Лена зарабатывает за полгода». Рядом стояли родители. Отец молчал, мама уже начинала разговор:
— Леночка, ну что ты как чужая? С Викой же всё ради дела. Ты пойми, если она поднимется, она тебя с собой вытащит. Она же не бросит.
— Она уже бросила. С деньгами, с обещаниями. И даже с элементарным «спасибо», — Лена сказала тихо, но в голосе было что-то, отчего мама замолчала, а отец вдруг поперхнулся и закашлялся.
— Ну не преувеличивай, — Вика подняла очки на лоб. — Ты вообще думаешь, что я тебе должна? Деньги — это ерунда. Я тебе всё верну, но ты ведёшь себя так, будто я у тебя квартиру украла.
— Так может, и до этого дойдёт? — Лена впервые позволила себе усмехнуться в лицо. — У родителей ты взяла одно, у меня другое. Может, у школы ещё займёшь?
— Ты вообще кто в этой семье, Лена? — вдруг бросила Вика. — Судья? Адвокат? У тебя что, особое право говорить, кому как жить?
— Я — единственная, кто в этой семье зарабатывает сам. И у кого ещё осталась совесть. Этого достаточно?
Отец встал, начал бормотать что-то про «да хватит вам, девчонки», но было поздно. Вика уже поднялась, шагнула к Лене — и неожиданно сильно дёрнула её за руку:
— Ты думаешь, ты лучше меня? Да ты просто… обиженная. Ты всю жизнь играешь в правильную, потому что боишься, что тебя не будут любить. А новость: тебя и так не любят. Ты всегда была — приложением. Умным, но ненужным.
У Лены мелькнуло в глазах. Не от слёз — от злости. Она выдернула руку.
— А ты — красивый фасад. Блестящая упаковка. Но внутри — пусто. Ты никогда ничего не делала до конца, Вика. Даже отношения с людьми у тебя — как кроссовки. Пока модные — носишь. Потом — выкидываешь.
— Ах ты… — Вика шагнула вперёд. И — удар. Рука, ладонью, по лицу. Громко, звонко. Даже завуч из кабинета выглянула.
Лена стояла молча. Щека горела. Сердце бешено колотилось.
Родители застыли.
— Всё, — Лена сказала ровно. — Я подам в суд. На тебя. За долг. И да, не надо больше приходить ко мне в школу. Я не только сестра. Я — человек.
Она развернулась и ушла. На автомате шла по коридору, ощущая взгляды учеников, слыша шёпоты: «а это что было?» и «это мама Вики что ли?». Вышла на улицу, вдохнула воздух. Лужи, грязь, шум от дороги.
Но ей стало легче.
Пусть всё трещит по швам, пусть даже синяк будет — зато впервые за долгое время она сказала свою правду. Не ту, что удобна. Не ту, что «по-семейному». А настоящую.
На следующий день ей позвонил юрист из знакомых. Она попросила оформить заявление на возврат долга.
На вечер — отключила телефон.
Села, включила ноутбук. Искала, как клеить обои самой.
Кот Василий мурлыкал на коленях.
Казалось, он её тоже понял.
Через два месяца в комнате пахло клеем и свежей краской. Обои — обычные, с бежевым узором, куплены в «Леруа» по скидке. Потолок — побелка из баллончика. Лампу Лена прикрутила сама — хотя электричество ей раньше казалось чем-то из сферы магии и мужских рук. Но, как выяснилось, дрель в руке не менее убедительна, чем указка у доски. Особенно если дрель работает.
Кот Василий теперь спал не на подоконнике, а на новом диване — точнее, на том, что Лена нашла на «Авито» и выкупила за три тысячи у бабушки из соседнего района. Она сама притащила его с курьером, которого уговаривала тащить мебель на пятый этаж без лифта обещанием чаевых и домашнего кофе. Курьер в итоге ушёл с термосом и баранками. Тоже человек.
Телефон уже неделю не звонил. Ни Вика, ни родители — тишина. Даже в мессенджерах — пустота. Только редкие спам-звонки про «вы оформили кредит в Тинькофф». И вот с ними Лена теперь говорила особенно уверенно, весело и вежливо, чтобы немного повеселиться. Иногда ей даже казалось, что в разговоре с мошенниками у неё больше честности, чем в её собственной семье.
Судебное письмо она отправила. Прошло две недели, потом три. Наконец, пришёл ответ — лаконичный, холодный, без эмоций:
Ответчик обязуется вернуть сумму долга в размере 300 000 руб. в течение трёх месяцев.
Подписано. Печать стоит.
Лена сидела перед этим письмом и чувствовала… пустоту.
Не триумф, не злость, не даже облегчение. Просто будто из неё вынули что-то, что давно гнило внутри — и стало легче, но непривычно пусто. Как после удаления зуба. Боли уже нет, но и кусать пока нечем.
В тот же вечер, после работы, она решила заехать к родителям. Не для сцены. Не ради истерик. Просто — поставить точку. Или три точки. Посмотреть в глаза.
Дом тот же — всё тот же запах варёной капусты в подъезде, всё тот же кряхтящий лифт. Дверь открыла мама.
— Лен, ты чего?..
— Поговорить.
В гостиной было натоплено. Отец сидел у телевизора — футбол, как всегда. На кухне — запах борща, тот самый, с которого у Лены всегда начиналась осень. Странно: запах родной, а ощущение — будто в гостях.
— Ну и что ты добилась? — спросила мама, поджимая губы. — Обозлила всех. Деньги эти… Нам теперь стыдно.
— Стыдно вам должно быть не за суд, — спокойно ответила Лена. — А за то, что столько лет вы видели только одну дочь. У Вики новая машина, новая квартира. У меня — кран капает два года. Вы хоть раз спросили, чем я живу?
Мама отвернулась. Отец что-то промычал про «мы старались поровну».
— Поровну? — Лена засмеялась. — У неё «поровну» — это когда ей дарят, а я должна. Когда она орёт — «ну ты же старшая!». А вы киваетесь ей в такт. Я десять лет в одной и той же куртке. Вы хоть помните, какого она цвета?
Молчание.
— Мне не нужны ваши деньги, — продолжила Лена. — Не нужны подарки. Я бы просто хотела, чтобы хоть раз в жизни вы сказали, что я — тоже часть семьи. Не инструмент. Не кошелёк. Не нянька для чужих амбиций. А человек.
Мама плакала. Тихо, без звуков. Как будто пыталась всё это внутри оставить, чтобы не вырвалось наружу.
Отец встал. Снял очки. И неожиданно сказал:
— Лена… ты прости, если мы не так. Мы правда… мы как-то… ну, думали, всё нормально. Что ты справишься. А Вику — надо вытаскивать. А ты… ты всегда сильная была. Без нытья.
— Я не сильная. Я просто молчала, — ответила Лена и встала. — И теперь не хочу молчать.
У выхода она обулась, достала ключи. Мама попыталась сказать что-то ещё — «может, останешься, я борщ подогрею…», — но Лена уже открывала дверь.
— Не надо. Я уже сыта. До краёв.
Через три месяца она получила перевод: полная сумма, без копейки задержки. Подпись: «возврат по решению суда». Ни слова. Ни извинения. Ни звонка.
Она купила себе новый холодильник. Старый давно не морозит, только гудит, как дедовский трактор. Потом — новые ботинки. Не по скидке. Просто потому что захотела. Потом — вечер в кафе. Сама. С книгой. Заказала вино. Не бокал, а бутылку. И, в первый раз в жизни, не думала, что «это слишком дорого для училки».
Весной в подъезде поклеили новые обои. Соседи удивились: «Это что, у нас ремонт?». Лена подсказала, что да — попросила ЖЭК ещё зимой, и чудо случилось. Удивительно, как быстро решаются вопросы, если не бояться требовать.
На работе всё стало иначе. Не волшебным образом, просто… иначе. Она начала улыбаться. Прямо на уроках. Иногда — шутить. Даже Марья Семёновна заметила и однажды сказала:
— Ленка, ты чего такая довольная? Мужика нашла?
— Себя, — ответила Лена. — Наконец-то.
Финал произошёл как-то буднично.
Весна. Солнечно. Лужи уже почти высохли. У школы висела афиша: «Математический конкурс — региональный этап». Лена сидела за столом, проверяла тетрадки.
В дверь заглянула ученица, Юлька. Хулиганка, вечно опаздывает.
— Марья Львовна, а вы знаете, что вы самая крутая?
— С чего это?
— Просто знаете. А ещё — у вас глаза теперь другие. Тёплые.
Лена засмеялась. Посмотрела в окно. Солнце било в стекло. Греет.
А ведь правда: тёплые.
Потому что теперь она больше никому не должна. Ни быть хорошей. Ни терпеливой. Ни удобной.
Теперь она — просто Лена. Живая. Настоящая. Свободная.
