Когда Лиза услышала голос свекрови в телефоне, она машинально вытерла руки о фартук и подняла брови.
Нет, не от радости. От предчувствия.
— Ну, здравствуй, Елизавета… — протянула Нина Петровна так, будто собиралась зачитать приговор.
— Добрый вечер, — Лиза сняла громкость, пока на плите булькало мясо. — Что-то случилось?
— Ой, да чего уж, случилось, не случилось… Тут просто водичку опять отключили на даче, трубы гнилые, представляешь?
Ага, представляю. И опять ты вспомнила, что у тебя сноха — спонсор с золотой жилой вместо сердца.
— И чего теперь? — спросила Лиза ровно, как бухгалтер перед закрытием месяца.
— Да ничего, думаю, может, ремонт небольшой сделать. Совсем чуть-чуть! Поменять трубы, ну и там по мелочи… кухня развалилась, крыша течёт и септик, говорят, по закону надо переделать.
Лиза машинально включила чайник, хотя не собиралась пить.
— А Сергей в курсе? — спросила она, как бы между делом.
— Ну ты ж знаешь своего мужа. Он у меня мужчина интеллектуальный. Он сказал: “Мама, иди к Лизе, у неё с логистикой лучше”.
Логистика, твою мать. То есть деньги из моего кошелька лучше выходят, чем из его заначки под седушкой в машине?
— А у вас дача вообще чья по документам? — спросила она вдруг.
Тишина. На том конце кто-то подавился честностью.
— Ну… пока моя. Но вы ж семья, Лизонька. Я на вас рассчитываю. Я ж знаю, ты не откажешь.
Лиза почувствовала, как напряглись пальцы. Костяшки побелели.
— А почему не Кристина? — Она старалась говорить спокойно, но голос всё равно дрожал. — Это же ваша дочка.
— Кристина? Да ты что, у неё дети! Два мальчика, оба в ипотеке! Да и Серёжа твой говорил, что ты сама предлагала когда-то там всё привести в порядок…
Ну да. Когда “привести в порядок” значило “починить замок на сарае”, а не “вложи сюда треть годового дохода”.
— Ладно, — сказала Лиза, глядя на себя в отражении вытяжки. — Давайте список, смету. Я подумаю.
Решение она приняла на следующий день.
И не потому, что жалела Нину Петровну. Просто она уже устала быть “той самой невесткой, которая всегда говорит нет”. Хотелось хоть раз быть хорошей. А заодно — разобраться с этой гниющей постройкой, которая то воняет, то проваливается под снегом, то вызывает судороги у сантехников.
Сергей, как всегда, был “ни при чём”.
— Ты же у нас в этом лучше разбираешься, — буркнул он, лёжа на диване с ноутбуком. — Мама правда старая уже. Она не потянет.
— А ты? — спросила Лиза, заправляя постель. — Ты — потянешь?
— У меня сейчас завал на работе. Да и ты всё равно контролировать будешь, ты ж не доверишь никому…
Удобно, когда жена — и бухгалтер, и прораб, и подрядчик в одном лице. Только платить — ей же.
Вскоре началась стройка. Новая крыша, пластиковые окна, утепление, проводка, кухня. Лиза лично приезжала на объект, спорила с прорабом, подбирала кафель и ругалась с плиточником, который пытался класть его “на глаз”.
Нина Петровна была в восторге. Даже угощала рабочих борщом. Лизу — тоже, но уже без прежней фамильярности.
— Лизонька, ну ты прям золото, а не женщина. Всё у тебя в руках спорится, не то что у нашей Кристины. Она к ремонту как к ядерной физике…
— Кристина же работает педагогом, — напомнила Лиза, отмывая кроссовки от жижи.
— Ну и что? Ум тоже разный бывает. Один к жизни, другой — так, для декора.
Вот и поговорили.
Когда всё было готово, дача превратилась в уютный коттедж с лавандовым фасадом и милой террасой. Лиза сама настояла на том, чтобы сделать всё “не как в девяностые”.
Свекровь плакала от радости. Даже принесла коробку “Рафаэлло”.
— Ты — как дочь мне, честное слово.
Лиза чуть не подавилась от неожиданности.
— Ага, только со счётом в два миллиона, — ответила она вслух.
— Ну ты ж знаешь, что это не впустую. Всё останется Серёже. Мы же семья. Семья — это главное.
Лиза кивнула. Но в груди неприятно потянуло.
Через месяц она случайно услышала разговор по телефону. Нина Петровна не заметила, что Лиза вошла в дом с пакетом огурцов и оставила дверь открытой.
— Да-да, доченька, теперь всё сделано. Кристин, ты не представляешь! Там теперь жить можно! Настоящий рай! И документы я оформила, всё как ты просила… Нет, Лизу не надо посвящать пока. Она хорошая, но горячая. Вдруг расстроится.
Пакет с огурцами упал на пол.
Лиза стояла в коридоре, как вкопанная. В голове стучала одна мысль: оформила… кому? Кристине?
— Ты в своём уме?! — Лиза стояла посреди кухни, дрожащими руками держала документы, которые сама же потом выудила из тумбочки. — Ты отдала Кристине?! Ты?! После всего?!
— Ну… ты ж не родная. Прости, но Кристина — моя дочь. Родная кровь. Я думала, ты поймёшь…
— Понять?! — Лиза засмеялась. Жёстко, резко, по-больному. — Понять, что я — дойная корова, а твоя дочь — наследница по умолчанию? Понять, что ты сидела у меня за столом, ела мой борщ и уже тогда знала, что кинешь меня, как наивную дурочку?
Нина Петровна вздрогнула.
— Не надо этих слов… Это некрасиво. Мы же семья…
— Ты мне не семья. Ты — счёт за наивность. И я больше платить не собираюсь.
Лиза вышла и хлопнула дверью. На ходу звякнули ключи от машины.
Сергей набрал её через пять минут.
— Лиз, ты чего? Мама говорит, ты её обидела.
— Обидела? Пусть мама скажет спасибо, что я ей проводку не обмотала вокруг шеи.
— Ну подожди… Мы же не знали, что она так решит…
— Мы? — переспросила она. — Ты никогда не был в этом “мы”. Ты был в “мне пофиг, моя жена разрулит”. Вот и разрулила.
Он замолчал.
— И что теперь? — спросил он наконец.
— А теперь — ты и живи с мамой и Кристиной. На уютной даче. Без “золота-жены”. Но с новой крышей. Там не протекает, не переживай.
Она выключила звонок.
И впервые за долгое время почувствовала — больно, но свободно.
Лиза сидела в машине на парковке у ТЦ, грызла холодный круассан и смотрела в окно. Рядом скулила голосовая из мессенджера:
— …и вообще, это неправильно, что ты устраиваешь разборки. Маме плохо, она плакала! Серёж, ты ей бы хоть воды дал! А ты… Ты даже на похоронах нашей кошки так не плакала, как она сейчас!
Голос Кристины. Возмущённо-обиженный.
Как будто она — жертва.
А Лиза — невестка с бензопилой, которая нападает на старушек.
Лиза промотала до конца, нажала “удалить”, и на секунду представила, как она втыкает телефон в мягкое тесто, месит его с яйцами и потом печёт “пирог из семейной лжи”.
Вот тогда бы они все подавились…
Но это были фантазии. А в реальности — она осталась без поддержки, без “спасибо” и, что самое горькое, — без смысла. Потому что три года её жизни, сил, планов, нервов и денег ушли в ту самую лавандовую крышу, которую теперь любовно выкладывает Кристина в сторис с хештегом #новыйэтап.
Забавно. У кого новый этап, а у кого старый осадок.
— Мам, ты чего злая-то такая? — спросил её сын, Никита, когда Лиза пришла домой.
Он сидел за столом с макаронами и наушниками, в майке с пятном от кетчупа. Ему было шестнадцать, и он всё ещё называл всё, что не нравится, “токсик” и “крinge”.
— Не злая я. Разочарованная. Это другое, — вздохнула Лиза. — Где отец?
— А он у бабушки. Там, говорят, интернет лучше.
Ага. И жопа мягче, когда на даче всё новенькое, а с женой не надо разговаривать.
— Ты не хочешь с ним поговорить? — спросил Никита тихо, жуя. — Он не плохой. Просто тупит иногда.
Лиза усмехнулась.
— Сынок, тупость — это не диагноз. Это выбор. И папа его сделал.
На следующий день она поехала к своей маме.
Мама, Валентина Степановна, жила в старенькой двушке в Пушкине, где каждый шкаф скрипел историей, а чай подавался в кружках “Сочи-84”. Она всегда слушала молча, но в глазах у неё светилось то, чего Лиза не видела ни в одном взгляде своей “свекрови” — участие.
— Так, — сказала мама, когда Лиза выложила всё, — дача не твоя. Крыша не твоя. Муж — как носки в углу: вроде есть, а толку никакого. И ты спрашиваешь, что тебе делать?
— Я… не знаю. Всё как будто в пустоту.
— А ты, доченька, сама себе пустоту устроила. У тебя работа есть?
— Есть.
— Деньги есть?
— В ипотеке, но не в минусе.
— Голова на плечах?
— Иногда, — усмехнулась Лиза.
— Вот и молодец. Теперь живи. Для себя. И хватит быть “мамой для всех”.
Мама принесла компот, и Лиза вдруг расплакалась. Не от жалости, а от облегчения.
Через неделю она сделала то, чего от неё никто не ждал.
Она купила участок.
Небольшой, но с коммуникациями и документами. Не в модном СНТ, но в нормальном месте. Для своей мамы.
— Зачем тебе это? — спросила подруга Марина, когда Лиза скинула ей копии бумаг. — Это ж опять стройка, деньги, нервяк.
— Потому что если я ещё раз вложусь в чужое, я с ума сойду. А мама — не чужая.
Марина понимающе кивнула. Потом наливала вино и шептала:
— Только, умоляю, без этих “пусть потом Никите достанется”. Пусть сам потом решит, что хочет. А то станешь, как Нина Петровна. Живёшь за счёт одних, отдаёшь другим.
Лиза кивнула.
— На этот раз — всё по уму. И без “мы же семья”.
Когда Сергей узнал, сначала отмалчивался.
А потом пришёл вечером, как ни в чём не бывало. Без цветов. С хлебом и молоком.
— Ну чё… ты правда купила землю? — спросил, пряча взгляд.
— Да. Для мамы.
Он почесал подбородок.
— Я просто думаю… ну… если вдруг, можно будет и нам с Никитой иногда приезжать? Чисто как гости?
Лиза развернулась к нему. Глаза у неё были тихими, но не мягкими.
— Как гости? Можно. Только без тапок. И с пирогом. Желательно — купленным на свои.
Сергей рассмеялся нервно. Потом сел на табурет, вздохнул.
— Ты не злишься?
— Я злюсь. Но не на тебя. На себя. Что думала, если я буду хорошей — все будут хорошими.
— Ну ты правда хорошая, — сказал он, потупившись. — Просто ты в семье — как Wi-Fi. Все привыкли, что ты есть. А как нет — начинают паниковать.
— Сравнение шикарное. Только Wi-Fi тоже можно отключить.
Он кивнул. Потом вдруг спросил:
— А… ты ж не будешь мстить… правда?
— Что ты, Серёжа, — Лиза взяла кружку с чаем. — Я же “как дочь”. А дочери… просто уходят. Без драк. Но навсегда.
В тот вечер она спала одна. Но впервые за долгое время — спокойно.
Внутри не было вины. Только ясность: она больше не та, кого можно “уговорить”, “попросить” и “обмануть по-доброму”.
Теперь она сама — хозяйка. Без одолжений. Без иллюзий. Без семьи в рассрочку.
Лето пахло дождём, скошенной травой и глупыми ожиданиями.
Лиза ехала на дачу Нины Петровны не по зову сердца. А потому что пришло письмо. Официальное. Из Росреестра.
Справка: объект недвижимости — передан по дарственной. Новый владелец: Кристина Сергеевна Морозова.
И знаете, что было особенно красиво?
Дата в дарственной — на неделю раньше, чем Нина Петровна звонила ей за деньгами на утеплённый фасад.
То есть они всё уже оформили, а потом решили добить по привычке: “Лиза, а можешь ещё вот тут… и вот это тоже?”
Как с донором крови, которому уже выкачали всё, но пришли за последней каплей, потому что «а вдруг не заметит».
Она не звонила Сергею.
И уж точно не писала Кристине.
Но приехала сама.
И застала их всех — как по сценарию плохого ситкома:
на даче, с мангалом, розовым вином и пледом на лавочке.
Кристина выложила фотку в сторис буквально минуту назад.
С подписью: “Мечты сбываются!”
И ведь да… просто не твои мечты.
— О, вот и она! — издевательски пропела Кристина, когда Лиза подошла по гравийной дорожке. — А мы тут вспоминали, как ты фасад подбирала. Так старалась, будто это всё тебе достанется!
— Мечты сбываются, да, — сказала Лиза спокойно. — Только иногда сначала их воруют.
Нина Петровна выглянула из-за шторы, потом вышла.
— Лиза, ну зачем ты приехала? Хочешь опять устроить сцену?
— Нет, — Лиза встала на ступеньки веранды. — Я пришла сказать: вы больше от меня ничего не получите. Ни времени. Ни денег. Ни вежливого “здравствуйте”.
Кристина скривилась:
— Ну вот, началось. Обиделась. Прям как в детском саду.
Лиза кивнула.
— Ты права. Только вот в детском саду дети честнее. Они хотя бы не притворяются, что ты им нужна, пока ты полезная.
Нина Петровна вышла вперёд, с укором в голосе:
— Лизонька, ты же взрослая женщина. Ну передали мы дачу Кристине. Ну и что? Она же дочь. А ты кто?
Лиза вскинула брови:
— Я? Я была вашей удобной халявой. Строила, делала, помогала, не просила взамен — и всё ради того, чтобы быть “как своя”. А потом вы просто… передали ключи “настоящей”.
— Не передёргивай! — закричала Кристина. — Это вообще решение семьи!
— Ага, — усмехнулась Лиза. — Только что-то я в этой “семье” была как бесплатное приложение: красиво, пока работает. А как вышла из строя — “удалим”.
Сергей вышел последним. В руках — тарелка с шашлыком.
— Лиз, может, не надо вот это всё?
— А что именно “вот это”? Правда? Или то, что я наконец перестала молчать?
Он отвёл взгляд. Промолчал.
— Не хочешь — не лезь. Но я больше не буду играть в ваше “у нас всё сложно, но мы держимся”.
— А Никита? — спросил он.
— Никите я объясню. И, поверь, лучше услышать от матери честную злость, чем жить в семье, где все друг другу врут, но на Новый год дарят оливье.
Нина Петровна вдруг прошипела:
— Ну да, Лизонька, ты всегда была удобной. А теперь что, решила быть гордой?
— Нет. Свободной, — резко ответила Лиза. — От чужих сценариев. От чужих игр. От людей, которые никогда не видели во мне человека, только вкладчика.
Она вытащила из сумки ключи.
— Вот. Ключи от этой дачи.
Больше они мне не нужны. Но и вы — тоже.
Она положила их на перила. Развернулась.
— А ты куда? — нервно спросил Сергей. — К маме?
— Да. К человеку, который меня не продал. И не дарил другим за спиной.
Путь обратно был странно лёгким. Как будто сняли многолетний рюкзак с камнями.
Лиза остановилась у АЗС, купила себе холодный кофе и впервые за долгое время — улыбнулась.
Не потому что всё стало хорошо.
А потому что она вышла из игры, в которой не было ни правил, ни любви, ни справедливости.
Через два месяца участок, купленный для мамы, начал обрастать садом.
Соседи подсказали, где взять недорогую бытовку, и Лиза каждый выходной приезжала с Никитой, сажали, строили, планировали.
Иногда, конечно, было тяжело.
Но теперь всё, что она делала — было её.
Не “семейное”. Не “для будущего всех”.
А для настоящего.
Для себя.
И для тех, кто никогда не спрашивал, что получит взамен.
