Ольга терпеть не могла собирать гостей. Ни к праздникам, ни просто так. Даже на свой день рождения могла спокойно свалить в поликлинику — сдавать какие-то анализы, лишь бы не принимать чужих. И вовсе не потому, что она затворница или страдала каким-то социофобским расстройством. Нет. Просто когда в её доме появлялись родственники мужа, особенно его мама, всё вокруг будто сжималось, и уютная двухкомнатная квартира превращалась в настоящую душегубку с гарниром из котлет и претензий.
В этот раз было, мягко говоря, “весело”.
На кухне Нина Петровна, свекровь, с видом генеральши нарезала “Оливье”, словно от аккуратности кубиков зависела вся экономическая ситуация страны. В гостиной Алексей — муж Ольги — и его брат Сергей шептались про то, на чьи деньги лучше улизнуть на юга, пока дети в школе. А Ольга, словно лишний элемент к старому дивану, стояла в стороне, пытаясь вдохнуть воздух между репликами: — А ты чего тут просто так торчишь?— и — Налей чего-нибудь уже, будь добра!.
— Дорогая, ты же у себя дома сидишь, — с едва скрываемым приказным тоном бросила свекровь, не отрываясь от майонеза, — нам-то не трудно пожить у вас, пока у Сергея ремонт не доделают. Месяц, полтора максимум, ну ты же понимаешь… — на лице у неё играла улыбка, которой можно было отравить чай.
Ольга молчала. Не потому, что понимала, просто язык прирос к небу от удивления.
— Ваша квартира вроде просторная, — вмешался Алексей, лёжа на диване с видом хозяина “Золотого ключика”. — Комната пустует, ты там только доску гладильную держишь, так чего она без дела?
— А может, ты в своей маминой пустой комнате поживёшь? — спокойно, как будто режущим ножом, бросила Ольга, нарезая лимон к рыбе. — Там и доску погладишь, и доводы свои пройдёшь.
— Ну что ты сразу в оборону? — Алексей улыбнулся, но в глазах уже блеснуло что-то острое. — Мы же семья. И квартира у нас одна. И заботы общие. И…
— И унитаз, — перебила она с едкой интонацией. — Там, кстати, недавно кто-то не смыл. Вот такие “семейные ценности”.
Нина Петровна фыркнула, словно ей только что рассказали плохую шутку:
— Видно, у тебя вообще чувства родства нет! Мы — семья. А ты будто пришлая. Ничего бы у тебя не было, если бы не Максим… ну, то есть Алексей!
Максим. Имя, от которого Ольга всегда непроизвольно вздыхала, когда уставала от мужа. Максим — первый муж. Тоже тот ещё подарок судьбы. Но хотя бы не возил сюда родню как на экскурсию по “музею свободной женщины”.
Ольга вытерла руки и выпрямилась, будто готовясь к бою.
— Давайте так. Квартира — моя. По документам, по завещанию, по всем этим бумажкам и законам вселенной. И я не собираюсь устраивать здесь филиал семейного общежития. Хватит. Я задыхаюсь. Меня здесь никто не слышит. И что самое страшное — никто даже не собирается слушать.
Алексей промолчал пару секунд, потом встал, подошёл к ней с видом очень вежливого человека, который готов пойти на уступки:
— Просто перепиши на нас квартиру. Она тебе всё равно не нужна. Мы — семья. Нам с детьми нужнее. Ты ведь говорила, что хочешь новую жизнь? Вот начни её — без этой квартиры.
— Ты только что предложил мне сбежать из собственного дома, как бомжиха, оставив ключи под ковриком? — хрипло спросила Ольга, и в голосе проскользнула злость.
— Мы не гоним тебя. Просто — предлагаем.
Нина Петровна кивнула с видом судьи:
— Молодёжь нынче вся такая. Всё себе, всё под себя. А раньше, знаешь, всё было общее. Вместе. И никто не выёживался.
— Выёживаться ваша диета без соли умеет, — хмыкнула Ольга. — А у меня есть права. И желания. И нервы, которые вы все успешно мочите.
Сергей с дивана ухмыльнулся:
— Ну ты прям оппозиционерка. Может, тебе и бабушкина квартира не нужна? Там, кстати, ремонту лет тридцать. А нам с Наташей нужно расширяться.
— А вам не кажется, что вы сбрендили всей семьёй? — спросила Ольга, не пряча в голосе сарказм.
В комнате повисла тишина — та самая, перед бурей. Свекровь обиделась, Алексей напрягся, Сергей вздохнул: ну, началось.
Ольга взглянула на всех и вдруг поняла, как сильно устала.
— У меня только один вопрос, — тихо, но твёрдо сказала она, — почему вы думаете, что я вам вообще что-то должна? Вы здесь кто? Я вас звала жить сюда? Я просила совета? Я кому-то что-то обещала?
Нина Петровна резко поставила миску с салатом на стол:
— Потому что ты — жена моего сына. Пока ты в этой семье — должна считаться с интересами всех.
Ольга медленно сняла фартук и сказала, будто сбрасывая цепи:
— А если я уже не в этой семье? Тогда вы будете считаться со мной?
Никто не ответил. Даже Алексей.
Когда они ушли, оставив после себя запах жареной курицы и невысказанных претензий, Ольга села на подоконник и закурила. На улице моросил мелкий дождь — серый, как в плохом сериале, без смысла.
Может, она действительно уже не в этой семье? Просто пока не подписала бумажки.
Телефон вибрировал — сообщение от нотариуса: “Подтверждаем получение наследства. Квартира оформлена. Документы готовы.”
Она медленно нажала «открыть».
Завтра. Завтра она поедет туда. Посмотрит. Подышит.
Потому что здесь — она уже не дышит.
Если ты уйдёшь с этой квартирой — ты уйдёшь навсегда. И без нас. Надеюсь, ты это понимаешь.
Переезд прошёл тихо — почти как будто её не было вовсе. Ни коробок с гиканьем, ни громыхающих фургонов с грузчиками, которые думают, что заносят в дом сокровища нации. Только она, два рюкзака, ноутбук и старая кружка с выцветшей надписью «Доброе утро, стерва!» — подарок от подруги на тридцать лет, который теперь казался почти мантрой.
Квартира бабушки на Бабушкинской пахла тишиной и каким-то старым лаком — таким, что напоминал одновременно и спокойствие, и заброшенность. Ключ повернулся в замке с таким глухим щелчком, будто сам дом сказал: «Ну, наконец-то». И впервые за много лет Ольга ощутила, что пространство не сопротивляется её присутствию. Ни один голос из кухни не кричал: — Ты масло купила, а то я забыла? — Ни один племянник не убежал в ванную с воплем: — Я первый!
Она просто стояла в коридоре, словно забыв, как дышать. Потом сняла куртку, положила ключи на полку, достала сигарету и вышла на балкон. Серый октябрьский воздух резал лёгкие — честнее, чем всё, что окружало её последние пять лет.
На третий день зазвонил телефон. Номер Алексея. Не взяла. Потом звонила свекровь — заблокировала. Наташа, жена Сергея — тоже звонила. Сначала вежливо: — Оль, где ключи от кладовки? Ты хоть скажи… Потом уже с нажимом: — У тебя совесть есть? Мы же семья.
Ольга едва не захихикала от этого слова — «семья». Она ответила в трубку, голос был твёрдый, усталый, как у человека, который наконец перестал играть чужую роль:
— Семья? А я тогда кто? Чужая?
Она сама не узнала этот голос. Он принадлежал женщине, которая наконец перестала терпеть.
Пятница всё разбросала в клочья. Утром. На пороге новой квартиры. Она открыла дверь — и увидела Алексея.
Стоял с чемоданом, с лицом серьёзным, как нотариус перед оглашением завещания.
— Ты чего тут забыла? — сухо спросила Ольга.
— Хочу поговорить, — ответил он. — Без криков. Без свекрови. Без тебя… такой.
— Какой? — прищурилась она.
— Самостоятельной. Бесчеловечной. Всё сама, сама, сама…
— Ну извини, что не подписалась на проект “Общее имущество Котовых” — с лёгкой усмешкой бросила она.
Он зашёл без приглашения, сел на табурет — куртка висела на нём как будто на два размера больше, глаза мальчика, который знает, что скоро получит по шее, но пока что только слегка опасается.
— Ты нас просто бросила — начал он, — без предупреждения, без шансов. Ты же знала, что квартира нужна.
— Вы с чего решили, что нуждаться — это автоматически значит право собственности? — фыркнула она. — Я тоже в чём-то нуждаюсь. В воздухе, например. В праве спать в тишине, а не слушать каждый раз “Наташа не так салат порезала, как ты”.
Он молчал, потом тихо сказал:
— Ты слишком всё остро воспринимаешь. Ну живут у нас люди, есть шум. Зато ты не одна. А сейчас просто ушла. Оставила семью. Меня.
Ольга подошла, села напротив и спокойно, но с отчаянной горечью в голосе сказала:
— Знаешь, что самое страшное? Я поняла, что была одна и тогда, с вами. Среди вас. Потому что вы были заняты собой, а я — как гостиничный номер, куда можно зайти, кинуть вещи и уйти. Никто не скажет “спасибо”, потому что это же нормально, ты же жена.
— А разве не нормально? — тихо спросил он. — Сначала вместе, потом дети, потом… быт. Разве не у всех так?
— Знаешь, что ещё у всех? — усмехнулась она. — Геморрой. Но никто не считает его частью нормальной жизни.
Он усмехнулся — впервые за долгое время, но горько.
— Ты изменилась.
— А ты — нет. Вот в этом и вся беда.
Он встал, долго смотрел на неё и бросил, не выдержав:
— Если уйдёшь с квартирой — уйдёшь навсегда. Без нас. Понимаешь?
Она встала, подошла к двери и открыла её.
— Алексей, я не с квартирой ухожу. Я ухожу с мозгами, которые наконец-то включились.
Он стоял в дверях, не двигаясь. Потом ушёл. Без чемодана.
Потом пришёл адвокатский запрос — раздел имущества. Перечислено всё — стиральная машина, микроволновка, велосипед. Квартира — нет. Юристы не дураки. Но удар был точный.
Ольга ответила одной строкой: «Согласна. Только велосипед с одним колесом отдайте Сергею. Всё равно он всегда крутится на месте.»
Неделю спустя — письмо от Нины Петровны, написанное от руки синими чернилами.
«Ты разрушила семью ради одиночества. Пожалеешь. Все так говорят. Женщина без мужчины — никто. А ты — никому не нужна. Это не угроза. Это жизнь.»
Ольга прочитала и сожгла его спичкой, как открытку из прошлого. Потому что теперь никто не имел права ей диктовать, нужна она кому-то или нет.
Она была нужна самой себе. И этого ей хватало.
