— Ещё раз проверьте, пожалуйста, — голос Алисы дрогнул, но держался. — Уже шестой раз, — сквозь белозубую улыбку заметил молодой банковский специалист с такой кожей, будто его выращивали под лампой. — Всё в порядке. Поздравляю с приобретением квартиры.
Он протянул документы с тем видом, каким обычно подают косточку ручной собачке. Алиса взяла их аккуратно, как будто это были не бумаги, а тонкокостная ваза династии Мин. Её лицо тронула лёгкая улыбка — не торжествующая, а будто извиняющаяся: «Извините, что я вообще это сделала. Простите за мою победу».
Тридцать три года, десять из которых — без отпусков, без шопинга, без уикендов. Максимум удовольствия — полбатона серого хлеба и чай без сахара. Вот и всё. Квартира. Своя. Однушка. На третьем этаже панельного дома, где всё слышно: как соседи занимаются сексом, как кашляют, как умирают, как спорят из-за пельменей.
Алиса вышла из банка как из душной исповедальни. На улице было морозно, почти церковно тихо, только снег хрустел под ногами, как чужое будущее, которое она решила не выбирать. Она вдохнула этот воздух, будто хотела запомнить: вот оно — начало настоящей жизни.
Жизнь, правда, быстро вернулась на круги своя. Ремонт в квартире оказался похож на войну, только без фронта и с неопределённым врагом. Алиса вела сражения с сантехниками, обои клеила ночами, а вместо терапии у неё был маркетплейс и бесплатные ролики «Как покрасить стены без мужа».
Она засыпала с чувством капитана затонувшего корабля, который всё-таки доплыл до берега.
— У тебя уютно, — скажет потом Виктор, когда впервые переступит её порог.
— Я старалась, — ответит Алиса и добавит внутрь себя: «Для себя. Не для тебя».
Виктор появился как пыль после ремонта — внезапно, повсюду и невозможно избавиться. Менеджер. Красивый, высоколобый, пахнущий кофе и дорогим гелем. Он смотрел на неё так, будто видел не тридцатитрёхлетнюю женщину с ранними морщинами и ногтями, сточенными до основания от нервов, а богиню из рекламы банковских вкладов.
— Знаешь, — сказал он, оглядывая её однушку, — ты не такая, как все.
Алиса усмехнулась. Это был десятый раз, когда ей говорили «не такая». Обычно за этим следовал развод или просьба занять денег.
Но она всё же согласилась на кофе. И на ужин. И на Виктора.
Он был внимателен. Вежлив. Забавно называл её «лисий хвостик». Готовил пасту по рецептам из Ютуба и умел говорить комплименты, не задевая достоинства. Это, впрочем, требовало особого таланта. Алиса уже почти разучилась быть женщиной — всё больше бухгалтер, строгий внутренний контролёр, ходячий Excel.
Свадьба была тихой. Свадебного марша не играли — в ЗАГСе было много дел, и очередь состояла из пар с такими же уставшими глазами. Алиса стояла в кремовом платье, которое когда-то было модным, но давно уже выцвело в шкафу, как её вера в сказки. Виктор держал её за руку крепко, как будто боялся, что она убежит. Глупец. Она бы не смогла.
— У нас всё будет, — сказал он, обнимая её на ступеньках ЗАГСа.
— Конечно, — кивнула Алиса и впервые соврала.
Сначала было даже неплохо. Виктор переехал к ней. С ним прибыла целая армия гаджетов, шнуров, колонок и зарядников, но почему-то всего две рубашки и один джемпер, в котором он потом прожил следующие полгода.
— Я минималист, — сказал он однажды, когда Алиса заметила, что его гардероб можно уместить в обувную коробку.
— А я реалист, — хотелось ей ответить. Но она только кивнула. Ведь они теперь семья.
Были вечера с кино, подгоревшими пельменями, криками «где пульт» и ленивыми объятиями. Алиса слушала, как Виктор рассуждает о крипте, стартапах и том, что «деньги надо заставить работать». Правда, в итоге работать продолжала она. А деньги — исчезали.
Сначала она не замечала. Потом стала подозревать. А потом поняла: семейный бюджет у них был не совместный, а паразитический. Всё её. Всё — на коммуналку, на продукты, на шторы, на кофе, на новые носки для «минималиста». А Виктор? Он инвестировал. В братство. В дружбу. В чужие бизнесы. В себя.
— Мне пришлось одолжить Сергею, — сказал он однажды, когда она завела разговор о накоплениях. — У него проблемы.
— А у нас? — хотела спросить Алиса. Но не спросила. Потому что к тому моменту она всё ещё верила: так надо. Семья. Поддержка. Совместное будущее.
А он… он покупал себе новый телефон.
— Ты опять? — голос её был тих, почти смиренный.
— Ну не будь занудой! — отмахнулся он, как будто речь шла о погоде.
И ведь она продолжала терпеть. Ходила на работу как на фронт, возвращалась домой, где всё чаще пахло не супом, а разочарованием.
Так прошёл год. А потом их позвали на ужин. И всё пошло по тому пути, который она чувствовала нутром, но не решалась озвучить.
Марина, его сестра — та ещё птица. Вечно с идеями, но без инструмента для их реализации. Сверкнула глазами, как будто выиграла в «Поле чудес»:
— Я открываю салон красоты!
— Замечательно, — воскликнула мать Виктора. — Наконец-то кто-то в нашей семье добьётся чего-то стоящего.
Алиса почувствовала, как что-то внутри холодеет.
— Нужен стартовый капитал, — продолжила Марина, как будто речь шла о пачке сахара. — Алиса, у тебя же квартира в отличном районе. Сейчас идеальное время продавать.
Так вот. Оно началось.
— Я правильно поняла? — Алиса подняла голову, медленно и осторожно, будто боялась, что при резком движении всё рухнет — и потолок, и мебель, и она сама. — Вы предлагаете мне продать квартиру?
За столом повисла тишина, та самая, липкая, как дешевое вино, когда никто не хочет быть первым, кто скажет правду.
— Да что ты так воспринимаешь, — начал Виктор, уже не тот, который знал, где у неё щёлкает спина по утрам. Этот был чужой, с глазами, в которых жили чужие интересы. — Мы же семья. Это наш общий ресурс.
Алиса почувствовала, как у неё дернулось веко. Это «наш» прозвучало как удар по пальцам молотком: вроде бы не смертельно, а боль надолго. Она посмотрела на его мать — та сидела, сцепив пальцы на коленях, с выражением на лице, будто вот-вот начнёт декламировать Ницше.
— Это всего лишь инвестиция, — вмешалась Марина, как акула, учуявшая кровь. — Я быстро всё разверну. Точка уже найдена, мастера готовы. У нас будет имя!
Алиса чуть не спросила: у нас — это у кого? Но прикусила язык.
— Всё оформим как надо, — добавил Виктор. — Потом переоформим обратно. Просто нужно немного времени.
Он произнёс это с тем самым выражением лица, с которым в детстве убеждают сестру отдать конфеты, потому что «мне нужнее, а ты всё равно не хочешь».
Алиса не ответила. Она просто доела салат. Морковь по-корейски. Злая, ядреная, как ирония судьбы. Она жгла язык, но в данный момент это была единственная эмоция, на которую у неё ещё хватало ресурсов.
На следующее утро Алиса проснулась в своей квартире. Пока ещё своей. С потолка на неё глядело мутное пятно влаги — память о неудачном ремонте у соседей сверху. В углу стояла коробка с зимними ботинками. Рядом — стул, на котором она читала письма из налоговой, кроссворды и инструкции по сборке мебели. Всё казалось обыденным, и только одна мысль свербила: они хотят, чтобы я отдала им свою единственную крепость.
— Я не могу, — сказала она Виктору на кухне. Он мазал бутерброд так, как будто это был акт философского протеста.
— Почему ты всё усложняешь? — раздражённо бросил он. — Ты же не на улицу пойдёшь. Мы снимем. Вместе.
Снимем. Вместе. То есть она будет платить, а он — вместе. Великолепно.
— Это моя квартира, Виктор. Моя. Единственная вещь, которая во мне и про меня.
— Да брось ты! Это просто стены.
Алиса замолчала. В том-то и дело. Для него — просто стены. Для неё — каждое пятно на обоях с историей. Каждая трещина — как морщина на её лице. Всё выстрадано, всё прожито.
— Ты не понимаешь, — произнесла она уже почти шепотом. — Эта квартира — единственное, что я сделала для себя.
Он встал и громко вздохнул. Демонстративно.
— Ладно. Как скажешь.
И ушёл хлопнуть дверью. Вышло жалко. Дверь-то с доводчиком.
Через пару дней он снова был мил. Цветы. Шоколад. Даже фраза «может, я перегнул» была произнесена. Алиса почти позволила себе поверить. Опять.
А потом он пришёл с документами.
— Просто подпиши согласие. Мы ничего не продаём. Просто чтобы банк начал рассматривать.
— Виктор…
— Если не хочешь — не надо, — улыбнулся он. — Но ты подумай. Мы ведь могли бы начать всё сначала. Новый дом. Своё. Общее.
Он был убедителен. Чертовски убедителен. Почти жалкий. А жалость — это такая зараза, что растёт в женщине, как плесень в сырости.
Алиса подписала.
Через месяц она проснулась в чужой квартире. Не от холода, а от тишины. Холодную съёмную однушку на юго-западе она выбирала уже сама. Виктор был занят — салон открылся. У Марины новые проблемы. Деньги закончились через две недели, как талая вода. Кредиты остались. А Виктор — исчез.
— Мы немного с Мариной переформатировали структуру, — объяснил он по телефону. — Не переживай, всё оформлено на доверенных лиц. Так безопаснее.
— А я?
— Что ты?
Она повесила трубку. Не плакала. Просто сидела на стуле в новой квартире, где пахло чужими людьми, и думала: вот так это делается — бескровная сделка. Никакой крови, только немного жизни — твоей.
— Ты опять дома? — Виктор смотрел на Алису, будто она стала чужой птицей, прилетевшей с северных ветров.
Она села на край дивана, скрестив руки на коленях, и взглянула в его глаза — тех самых, что умели обещать всё и ничего.
— Да, — сказала она ровно. — Потому что это моя квартира. Твоя тут нет.
Виктор усмехнулся. Улыбка эта была как клеймо — «недовольный муж», — который пытается сохранить лицо, но давно потерял контроль.
— Ты можешь так говорить только потому, что хочешь казаться сильной. Но мы семья. Значит, у нас должна быть общая собственность.
— Семья? — Алиса резко поднялась. — Ты, Виктор, называешь семьёй то, что у тебя на уме — только деньги и чужие интересы. Я — бухгалтер. Я считаю каждую копейку. И именно я сделала всё, чтобы у нас был хоть этот крохотный уголок.
Она подошла к окну, взяла в руки кружку с остывшим чаем и посмотрела на серое небо, будто в нём искала надежду.
— Помнишь, как я ночами просиживала в бухгалтерии? Как отказывалась от отпуска? Как вешала на себя на плечи груз десяти лет, чтобы накопить на эту квартиру? Это не просто квадратные метры. Это моя жизнь, Виктор. Моя.
Он замолчал.
— Я думала, — продолжила Алиса, — что брак — это когда «мы». А оказалось — «ты и твои прихоти».
— Ты слишком резко. Мы хотели помочь тебе, — Виктор попытался смягчить голос.
— Помочь? Продать моё жильё? Чтобы заработать на бизнес Марини? — Она рассмеялась, холодно и горько. — Это не помощь. Это посягательство. На то, что не твоё.
Виктор поднял руку, будто хотел что-то сказать, но слова застряли у него в горле.
В ту минуту Алиса поняла, что их дорога — в разные стороны. И то, что она держала в руках, было не только папкой с документами на развод, а символом освобождения.
Прошли месяцы. В одиночестве и тишине.
Алиса проводила вечера за окнами своей квартиры, которая теперь была крепостью и храмом одновременно.
Она не была счастливой — это слишком громкое слово — но была свободной.
И, как ни странно, свободой иногда пахло лучше, чем любовью, которая превратилась в предательство.
В один из таких вечеров ей позвонила Марина.
— Алиса… — голос был тихим и почти робким. — Я хочу извиниться. Мы были несправедливы.
Алиса молчала.
— У меня новая идея, — Марина добавила. — Просто посоветуй. Я больше не прошу денег.
— Не готова, — ответила Алиса спокойно. — Желаю удачи.
И отключила телефон.
Она встала, подошла к окну и вдохнула глубоко.
Весна врывалась в город, напоминая, что даже после самой долгой зимы обязательно наступит тепло.
Алиса знала — теперь всё будет по-другому.
