— Вась, я всё-таки с вещами приеду. У вас место есть, чего зря платить за съём?
Это была не просьба. Даже не предупреждение. Это было… как распоряжение на уровне «я на ужин мясо размораживаю». А на том конце провода — Алина Петровна, женщина, которая при встрече обнимала тебя так, что потом хотелось выстирать кофту с уксусом, чтоб выветрился запах её духов и тот невидимый отпечаток: «теперь ты моя». Только невестка, не собственность.
Василиса замерла с половником над кастрюлей. Суп кипел, как её голова.
— Вы к нам? — выдавила она.
— Ну а куда ж ещё? У меня ж договор до конца месяца, а хозяйка с сыном приехала. Попросила съехать досрочно. Ну я ж не буду судиться, правильно?
«Спросить, правильно ли я хочу, чтобы вы с нами жили, — не судьба», — подумала Василиса, стирая со лба пот. Был июнь, тридцать на улице и тридцать два внутри, а тут ещё одна теплокровная особь с чемоданами.
— А Игорь в курсе? — Василиса слышала, как голос её предательски срывается.
— Ну конечно! Мы же с ним всё обсудили, — сказала Алина Петровна с тем самым фирменным тоном, каким в фильмах озвучивают злодеев в белых халатах: вежливо, спокойно и с подтекстом «твои дни сочтены, дорогуша».
— Отлично, — сказала Василиса, и повесила трубку.
Когда Игорь вечером вошёл в квартиру, на нём был рубашечный пот и виноватые глаза. Он сразу пошёл в душ. Как обычно — убегал в воду, когда не знал, что сказать. Василиса уселась за стол, поигрывая ложкой в тарелке.
— Ну? — спросила она, когда он вышел, вытирая волосы.
— Вась… ну что я мог? Она одна, ей негде жить. Мы же семья, — Игорь почесал затылок. — Она сказала, это на время. Пока найдёт что-то своё.
— Мы с тобой — тоже семья. Но меня, по-моему, никто не спросил, — Василиса откинулась на спинку стула. — Или я тут теперь не член совета?
— Да ладно тебе… Это же мама…
— Вот именно. Это же мама, а не сирота. Прекрасно себя чувствует, как я погляжу. Диктует, кто с кем где жить будет. Завтра, значит?
Игорь пожал плечами. Его глаза снова стали бегать — по шторам, по полу, по холодильнику.
— Не вешай свои глаза на технику, — сказала Василиса. — Сюда смотри. Завтра?
— Ну… да. Я помогу ей с вещами.
— Отлично. Тогда я тоже кое-что приготовлю.
На следующее утро Василиса встала пораньше, протёрла стол, полила цветы, приготовила завтрак, как будто ничего не случилось. Потом пошла в спальню и сняла с кровати постельное бельё. Осторожно, но с решимостью. И сложила в шкаф. Потому что постель, как и квартира, была её. И чувства — тоже.
К часу дня в прихожей раздался голос:
— Ой, как у вас тут душновато. Проветривать надо! Я, кстати, купила вам новые салфеточки. Ужас, что у вас на столе творится — как у мальчишек-одиночек!
Алина Петровна уже была в квартире, как у себя дома. Без приглашения. Сразу пошла на кухню. Протёрла холодильник. Понюхала полотенце. Заглянула в шкаф. Потом в спальню. Потом снова на кухню. Василиса стояла у окна и молчала.
— Надо будет кое-что поменять. Я тут с утра закупила — шторы, скатерти, вот прихватки, — она достала из сумки что-то синтетическое и ярко-розовое.
— Не надо, — тихо сказала Василиса.
— Что — не надо? — Алина Петровна повернулась к ней с глазами, как у заведующей складом, у которой пересчитали коробки.
— Менять ничего не надо, — спокойно повторила Василиса. — Это мой дом.
— Ох, дорогая, я понимаю, ты дизайнер, ты вся из себя… Но чистота и уют — это не картинки на стене. Это когда в доме порядок. Ты видела, что у тебя в кладовке?
— Видела, — кивнула Василиса.
— Там — катастрофа. Я уже половину выбросила.
— Что?! — голос Василисы сорвался. — Вы что выбросили?
— Да ничего нужного там не было. Старые банки, какие-то тряпки, коробка с проводами. Ну ты же не будешь этим пользоваться, правда?
— Там был мой проект. Макет для клиента. Из тряпок. И проводов. Он был подписан. С наклейкой.
— Ну кто ж знал, — пожала плечами свекровь. — Ты же не предупредила, что там важно что-то. В кладовке у нормальных людей хлам, а не проекты.
— Я не просила вас там наводить порядок!
— А кто тебя спрашивать-то будет, девочка моя?
Наступила тишина. Не гробовая — в квартире всё ещё тикали часы и шуршали обои. Но в голове у Василисы уже грохотал ураган.
Вечером Игорь сидел на диване и чесал лоб.
— Ну ты чего сразу в драку? Это же мама. Она не со зла…
— А как? — перебила его Василиса. — Со скуки? С энтузиазма? Ты слышал, что она сказала?
— Она просто… привыкла, что дома всё под её контролем. Ну ты ж знаешь её.
— А теперь это не её дом. Это мой. Наш. Или, подожди… больше её?
Игорь замолчал. Потом устало вздохнул:
— Дай ей немного времени. Привыкнет. Я поговорю с ней.
— Поговоришь? Когда? После того, как она мою ванну кафелем обложит?
Игорь встал и пошёл в ванную. Убежал, как всегда. Василиса села на край кровати. В её голове крутилась только одна мысль: «Я тут чужая. В своей квартире».
Конфликт взорвался в субботу утром. Василиса зашла на кухню и увидела, что на её холодильнике — магниты. Турция. Крым. Какая-то облезлая кошка с «Сочи 2012».
— Это что?
— Мои. Из путешествий. У вас тут голо совсем — неуютно. Ну я и решила…
— Уберите, пожалуйста.
— Это почему же?
— Потому что я не хочу этого видеть.
Алина Петровна на секунду замерла. Потом хмыкнула:
— Ой, ну извини, конечно, что я сделала твой холодильник живым. А то как в морге. Всё белое, стерильное…
— Да хоть как в морге! — Василиса повысила голос. — Это МОЙ холодильник! Это МОЯ кухня! Это МОЙ дом, понимаете вы это или нет?!
— Что ты так орёшь? — свекровь резко развернулась. — Кто тебе дал право так со мной разговаривать?
— Кто вам дал право тут хозяйничать?! — Василиса подошла ближе. — Вас сюда никто не звал! Вы вторглись в чужую жизнь, и теперь делаете вид, что это нормально!
— Я мать твоего мужа! И имею полное право жить с вами, если мой сын согласен!
— А я? Меня кто-нибудь спросил? Или я тут просто приложение к вашему «сыну»?
Обе дышали часто. Между ними на столе остывало кофе. Только что сваренное. Василиса вспомнила: когда она ставила турку, всё ещё надеялась, что разговор можно будет повести спокойно.
Алина Петровна вскинула подбородок:
— Ты неблагодарная. У тебя есть всё: квартира, муж, работа. И ты ещё скандалишь из-за магнитов.
— Нет. Я скандалю из-за вторжения. Из-за неуважения. Из-за того, что вы решили: раз я молчу — значит, можно дальше.
— Значит, хочешь, чтоб я ушла? Так и скажи.
— Хочу, — тихо сказала Василиса. — Хочу, чтобы вы ушли.
И в этот момент в кухню вошёл Игорь. В одних шортах, с кружкой в руке. Посмотрел на одну, на другую.
— Опять?
— Не опять. А наконец-то, — сказала Василиса, не отводя глаз от свекрови. — Это не может продолжаться.
Игорь сбежал снова. Сначала в душ, потом на балкон. Там он стоял, как наказанный подросток, с кружкой в руке и видом человека, который просто хотел поспать в выходной. Василиса закрыла за собой дверь кухни и пошла в спальню. Нет, не рыдать. Она давно отвыкла рыдать. Просто нужно было вдохнуть. Досчитать до десяти. До двадцати. До момента, когда не захочется вышвырнуть из квартиры холодильник — вместе с его магнитами и вдохновительницей декора.
Через полчаса в квартире воцарилась звенящая тишина. Свекровь уединилась в ванной. Игорь где-то сидел с телефоном, делая вид, что он на работе. Василиса открыла ноутбук и попыталась доделать макет для клиента — но глаза скользили по экрану, как мыльные пузыри. Мысли всё равно возвращались к главному: она дома или в осадке?
На следующий день всё пошло наперекосяк.
— Вась, я твой комод в спальне немножко разобрала, — весело сообщила Алина Петровна, проходя мимо в халате и тапочках с бахромой. — У тебя там столько вещей не по сезону. Я сложила в пакет и в кладовку убрала. Удобно будет.
— Вы залезли в мой комод?! — Василиса резко повернулась от раковины.
— Ну а чего там беречь-то? У тебя бельё в два слоя. Неудобно же, всё скомкано.
— Это моё бельё. В моём комоде. Вы не имели права!
Алина Петровна подняла руки, как актриса в спектакле «Меня оклеветали».
— Господи, ну что такого? Помочь уже нельзя! Какая ты обидчивая.
— Нет, — голос у Василисы стал ровным, даже пугающе спокойным. — Просто есть вещи, которые трогать нельзя. Без спроса. Вы нарушаете всё, что можно нарушить.
— Я? Да я, между прочим, всю жизнь на заводе пахала. Сама детей поднимала. Без нянек, без курортов! И к мужу твоему никто не лез, когда вы встречались. Всё сама-сама! А теперь, значит, меня за это — под суд?
— Нет, — Василиса сжала губы. — Но и в жюри я вас не просила. Вы зашли слишком далеко. Я вас не нанимала на роль надсмотрщика.
— Ты неблагодарная. Вот кто ты, — процедила свекровь. — Невестка с понтами. А по сути — ноль без палочки. Квартиру — от бабки, работу — через друзей. А щас тут из себя королеву строишь.
Секунда. Ещё секунда. И вот уже Василиса швыряет в мойку ложку так, что та отскакивает и катится по полу.
— Вон из кухни, — хрипло сказала она. — Прямо сейчас. До того как я сама вас вынесу.
Позже, за закрытой дверью, Игорь говорил:
— Ну ты тоже могла мягче… Она пожилая женщина, ей тяжело адаптироваться…
— Да? А мне не тяжело?! Я тебе кто вообще — сосед по коммуналке?
— Вась, ну не начинай.
— Не начинать надо было тебе, когда ты согласился на этот балаган, не поставив меня в известность!
— Я просто не думал, что ты так отреагируешь. Вы ж взрослые женщины, могли бы…
— Что? Терпеть? Молчать? Жить как в министерстве с контролем качества?! Она уже в бельё мне лезет, Игорь!
Он тяжело вздохнул. Потёр лицо.
— Хорошо. Я поговорю с ней. Подумаем, как устроить всё по-другому.
— Нет. Я уже подумала.
— В смысле?
— Или она — или я, — сказала Василиса и впервые за неделю почувствовала, как дрожь в пальцах утихает. — И не надо драм. Просто факт. Завтра я уезжаю к Кате. Времени думать у вас будет вагон. Неделю. Потом вернусь. Ожидаю: либо свободную квартиру, либо я подаю на раздел. Половина — моя. И в ней больше не будет чужих тапочек.
— Ты что, с ума сошла?
— Нет, Игорь. Я впервые за долгое время в уме. И мне этот ум дороже, чем семейные традиции под гнётом.
Собиралась она быстро. Только самое нужное — ноутбук, зарядка, пара платьев, документы. Косметика в маленькой косметичке. Никаких прощаний. В дверь Алина Петровна даже не выглянула. Только из глубины квартиры доносилось:
— Невестка нынче пошла — как начальство. Одна ложка не так лежит — сразу чемоданы. Ушла бы она лучше навсегда, вот польза была бы.
Василиса не ответила. На лестнице она остановилась, вдохнула воздух — сухой, пыльный, московский — и впервые за долгое время почувствовала тишину внутри.
У Кати, подруги, было уютно. Трёшка в панельке, старый линолеум, но с душой. На кухне пахло жареной картошкой. На стене — часы с петухом, но без назойливого куку.
— Я знала, что однажды это рванёт, — сказала Катя, наливая чай. — Но чтоб так резко…
— Я тоже не ожидала. Думала, протяну до осени. Или пока съедет. А потом проснулась — и поняла: или я уйду, или сойду с ума.
— Ну и правильно. Ты же не бесплатный отель. И не подопытный кролик.
Василиса кивнула, сделала глоток. Чай был сладким, обжигающим — как и вся эта история.
— Знаешь, что самое противное? — сказала она. — Я ведь тоже хотела, чтобы у нас с ней всё получилось. Я старалась. Терпела. Объясняла. До последнего. Но она всё приняла за слабость.
— А теперь пусть думает. Неделю. Без хозяйки — в её доме.
— В моём, — поправила Василиса. — В моём доме.
Через два дня пришло сообщение от Игоря:
«Прости. Я думал, сможем все втроём. Не получилось. Не уходи совсем. Я всё понял.»
И ещё через день — фото. Чемодан в прихожей. На нём — ярко-розовая наклейка «Сочи 2012».
Подпись: «Она съезжает. Я еду к нотариусу. Нашу квартиру переоформим пополам. Надо было раньше…»
Но раньше — не получилось. Получилось сейчас. Когда до чемоданов дошло не только у Василисы.
Прошла неделя.
У Кати, конечно, хорошо. Уютно. Мягкий диван. Никто не дёргает, не комментирует твой завтрак, не спрашивает: «А ты это платье носишь, потому что тебе удобно или потому что мужа уже не волнуешь?»
Но это всё равно не дом. Как чужая чашка — вроде и чай в ней горячий, и узор приятный, но в руку не ложится.
Утро понедельника. Василиса вернулась. Без торжеств, без пафоса, просто вставила ключ, повернула — и вошла.
В квартире было тихо. Даже подозрительно тихо.
На кухне — пусто. В спальне — всё на месте. Но в прихожей нет тапок с бахромой. Нет горы пакетов с огурцами. Нет острых запахов ментоловых мазей и громкого «Василиса! Я тут навела порядок в ванной!»
Из-за двери комнаты Игоря выглянул он сам — с видом человека, который неделю спал на пороховой бочке.
— Ты пришла, — сказал он и шагнул ближе. — Привет.
— Привет, — ответила Василиса. — Ну что, как тут без диктатуры?
Он хмыкнул. Неловко. Пожал плечами.
— Сначала было тихо. Потом… странно. И наконец — грустно. А потом — ясно. Что не так всё должно быть.
— Где она?
— У Тани. На даче. Сказала, подышит воздухом. Мы с ней… поговорили.
— Надеюсь, не про мой характер.
— Нет, про её. Я сказал, что наш брак — это не тройка с вожатым, и она в этой упряжке — лишняя. И знаешь, что она сказала?
— Что ты неблагодарный?
— Почти. Сказала: «Сынок, тебе надо было жениться на сироте». А потом добавила: «Хотя нет, эти теперь тоже с характером».
Василиса невольно усмехнулась. Устала. Но усмехнулась.
— Звучит, как она. И что теперь?
— Я дал ей слово. Что мы найдём ей жильё. Отдельное. Она вроде согласилась. Не сразу, конечно. Были визги, были обвинения. Но потом… устала. И я тоже. Я ей прямо сказал: если она останется, ты уйдёшь. А я за тобой не пойду.
Молчание повисло, как пар над чайником.
— Ты правда это сказал?
— Сказал. Потому что понял: я всё это время играл в «угоди всем», а ты — жила в аду. И знаешь, что ещё? Я не хочу жить без тебя.
Василиса села на край дивана. Медленно сняла сумку с плеча.
— Проблема не только в ней, Игорь. А в том, что ты допустил это. Ты поставил нас в одну клетку. Без замка. И ждал, что одна из нас сама исчезнет. Я могла и не выдержать.
— Я это понял. Поздно, но понял.
— А сейчас?
— Сейчас я оформляю дарственную на половину квартиры. Ищу матери вариант с проживанием — недалеко, но не рядом. И если ты согласишься, мы начнём с начала. По-настоящему.
— Без сюрпризов?
— Максимум — сюрприз с доставкой роллов.
Через месяц всё поменялось.
Алина Петровна съехала. Не без скандала. Не без драм. Но съехала. В жилой комплекс для пожилых, где был врач, парикмахер и даже кружок танцев под музыку 70-х.
— Живёте, как в санатории, — как-то уязвлённо заметила она Василисе при редкой встрече.
— Да, — кивнула та. — Только без крика и вторжений в нижнее бельё.
— Всё вы мне припомнили, — фыркнула Алина Петровна.
— Я просто выводы сделала, — спокойно сказала Василиса. — Я теперь живу иначе.
В квартире стало иначе дышаться. Свободно.
Василиса работала — и её никто не тормошил. Она покупала еду, какую хотела, и больше не находила в холодильнике салат из варёного сельдерея. Она ходила по дому в старых растянутых футболках — и никто не спрашивал, не стыдно ли ей перед мужем.
А Игорь… Он менялся. Понемногу. Но уверенно.
— Хочешь — купим тебе кабинет, — предложил он как-то. — Отдельный. Чтобы не мешали.
— У меня теперь вся квартира — кабинет. Только без секретарши.
— Хорошо. А если что — я готов быть и секретарём, и курьером.
— Только не мамой, — сказала Василиса.
— Никогда больше.
Однажды, уже в июне, она встретила Алину Петровну у входа в подъезд. Та стояла с кем-то из соседей, щёлкала семечки и рассказывала, как «её невестка, конечно, с характером, но всё по справедливости — не выжила, не унизила, а просто поставила на место». Услышав шаги Василисы, замолчала, кашлянула.
— Здравствуйте, Алина Петровна.
— И тебе не хворать, — буркнула та. Потом добавила: — Ты… не думай, я не враг. Я просто… не привыкла по-другому. Сама ведь одна всё тянула. А тут — на тебе. У тебя всё своё, и ты не гнёшься.
— А надо было гнуться?
— Нет. Надо было сразу сказать, где границы. А не копить.
— Я говорила. Но вы не слышали.
— Теперь слышу. Слышу.
И впервые за всё это время она кивнула без колкости. Как равной.
Вечером Василиса и Игорь пили вино на балконе. Город шуршал машинами, неоном и июньской духотой.
— Ты теперь спокойнее, — сказал он. — Мягче стала. Как будто груз сняли.
— Я не мягче. Я просто вернула себе территорию. Это, знаешь ли, лучше всяких медитаций.
Он улыбнулся. Взял её за руку.
— Прости, что не понял раньше.
— Хорошо, что понял до развода.
Они сидели молча. Долго. И в этой тишине не было ни страха, ни раздражения, ни скрипа тапок.
Только покой. Дом. И наконец-то — тишина, которую никто не нарушал.
